Чудовище - Кейт Коннолли

А мне ужасно хочется его выудить, хоть это и будет очень больно. Я должна узнать человека, которым была когда-то.

Я замираю. Запах Дэррелла становится сильнее. Запах Эмми — тоже. Они совсем близко. Беглый осмотр леса ничего не дает. Я перебегаю от дерева к дереву. Больше меня врасплох не застанут.

Потрескивание огня. Надо подняться выше. Я вспрыгиваю на ближайшее дерево и лезу как можно выше, чтобы поглядеть на лес сверху.

Шагах в сорока от меня открывается низина, едва видная за грудой валунов. Из-за валунов выглядывает край Дэррелловой повозки.

Я опускаюсь наземь, потом взлетаю на самый верхний валун и прижимаюсь к твердой холодной поверхности. Я все вижу, а Дэррелл меня в сгущающейся темноте и в плаще не увидит. Даже и с огнем.

Он сидит прямо подо мною. Рядом с ним — Эмми. Она привязана к деревянному стулу, который прежде стоял в повозке. Она так бледна и неподвижна, что мне становится страшно.

Я ненавижу Дэррелла. Его надо остановить. Любой ценой.

Выпустив когти и напружинив хвост, я спрыгиваю наземь.

Эмми хрипло кричит. Дэррелл судорожно вздыхает, когда я вонзаю в него когти, а потом смеется, и ярость вспыхивает во мне, как костер. В дело вступают инстинкты. Тело мое действует само по себе, а я хочу одного — стереть с его лица эту ужасную усмешку.

Наконец неистовая ярость оставляет меня и уносится, словно облачко на ветру.

Я резко оборачиваюсь.

— Эмми!

Пока мы дрались, ее стул упал, но Эмми не шевелится. Я трясу ее, но потом понимаю, что ее тело слишком легко подается под рукой. На платье спереди проступает кровь.

Неужели она мертва? Но как? Ведь еще мгновение назад, когда я напала, она была жива…

Из спины Эмми торчит клинок.

Ноги наливаются свинцом. Я осторожно укладываю Эмми наземь и осматриваю стул. От его спинки к искромсанному телу Дэррелла тянется веревка. Сейчас она рассечена, но еще недавно была привязана к его руке. В стул встроен крошечный арбалет.

Должно быть, Дэррелл зарядил его тем самым клинком, который засел в спине у Эмми. Веревка шла от руки Дэррелла к курку. Одно движение запястья — и девочка мертва.

Он не просто так дернул рукой.

Внутри разливается горечь.

Память обрушивается на меня быстрыми яростными картинами. Я падаю на колени.

Отец — настоящий отец, Оливер, — зовет меня по имени: «Розабель, Розабель!» — снова и снова.

Женский крик, плач, треск разрываемой ткани.

Тишина.

Надо мной появляется силуэт Барнабаса. Я-прежняя давлюсь криком. Его руки сжимают мне горло: Я задыхаюсь, брыкаюсь, царапаюсь. Под его злобной улыбкой дыхание замирает у меня на губах. Потом — только лед и темнота.

Барнабас — человек, которого я любила как отца, — убил меня своими руками. Его страшные, полные злобы глаза были последним, что видела я-прежняя, Розабель.

Он мне лгал. Не было никаких «побочных эффектов».

Эмми так хотела к маме. А я не сумела ей помочь.

Ее невидящие глаза смотрят на меня не обвиняюще — с непониманием. Я бережно закрываю их. Я качаю маленькое безвольное тело, лежащее у меня на коленях, и на лицо Эмми капают мои собственные слезы.

Больше она никогда не увидит свою маму.

День семьдесят второй

Я всю ночь брела по лесу при свете луны. Потом взошло солнце. Я несу Эмми, завернув ее в старый плащ, найденный в повозке Дэррелла. В груди тяжесть, в голове — тупая боль. Я шагаю меж деревьев. Поначалу я летела над их верхушками, но к долгим перелетам у меня привычки нет, поэтому теперь я иду пешком, чтобы дать отдых крыльям.

Солнечные лучи пронзают листву, то и дело поблескивая мне в глаза. Время, наверное, близится к полудню. Я уже много часов пробираюсь по горам. Ноги и крылья болят. Надо отдохнуть хоть пару минут. Я забралась далеко в горы, дороги никакой, только деревья, мох да камни.

Впереди я вижу груду валунов. Иду к ней, устраиваю завернутую в плащ Эмми в тени деревьев, а сама забираюсь на валун и ложусь плашмя. Сквозь листву пробивается солнце, но я чувствую лишь холод. Стоит мне закрыть глаза, и я вижу бледное неподвижное лицо Эмми.

Но тут я понимаю, что от камня подо мной исходит тепло, и он прогибается под моим весом. Я скатываюсь на землю.

— Бату? — спрашиваю я, и груда гранитных чешуек разворачивается в гигантское создание. Ни за что бы не подумала, что он отыщет меня так далеко он назначенного места у реки.

Сестра. Я за тебя беспокоился.

Большие желтые глаза смотрят с тревогой и приязнью.

Исходящее от него облегчение как бальзамом омывает мою душу.

— Я за тебя тоже беспокоилась. Боялась, что ты не выбрался, когда горожане жгли лес. И тут бродит колдун…

Бату фыркает.

Я тревожился о том же.

Драконьи эмоции шепчут что-то в моей голове, и меня захлестывает радость. Я кладу руку на чешуйчатую морду. Сердце мое преисполнено счастья от встречи.

— Я по тебе скучала.

Бату подается навстречу руке.

И я по тебе скучал, сестра. Не тревожься обо мне. Когда идет колдун, я прячусь. Теперь он бродит по округе чаще прежнего.

— Может, он и сейчас где-то здесь, — говорю я, вспоминая слова придворных. — Несколько дней назад он ехал в Белладому. Тебе надо быть осторожнее.

Тебе тоже.

С этим трудно не согласиться.

— Я должна перед тобой извиниться. Я так часто просила освободить меня от клятвы на крови, чтобы можно было рассказать о тебе отцу. — С каждым словом мне все труднее дышать. — Ты был прав — единственной твоей защитой была тайна. Если бы ты освободил меня от клятвы, я бы навела колдуна прямиком на тебя.

Во рту стоит противный привкус стыда.

Бату несколько раз опускает голову, словно кивает.

Ты все поняла.

А потом происходит нечто странное. В груди поднимается какая-то тяжесть, кожу чуть покалывает, и тут тяжесть исчезает.

— Ты что…

Я освободил тебя от клятвы. В ней больше нет нужды.

Я обхватываю морду Бату.

— Спасибо, но это же совсем не обязательно. Я только хочу, чтобы мы — ты, я, город — были в безопасности, и все.

Мы будем в безопасности, если станем держаться вместе, сестра.

У меня щемит сердце. Спрятаться вместе с Бату, забыть обо всех этих треволнениях с Брайром — как заманчиво! Да и девочки уже скоро доберутся домой…

Правда, есть одна проблема: Барнабас. Кто защитит город, если я уйду?

— Как бы мне этого хотелось! Но я должна остановить Барнабаса. Раз и навсегда.

Бату фыркает.

Нелегкая задача.

Я задерживаю дыхание.

— Ты мне поможешь? Вместе мы с ним справимся. А одна я — нет.

Меня окатывает волной теплого влажного воздуха.

Чтобы выжить, я должен пережить колдуна. Я его переживу. Буду жить, как сейчас. У себя в убежищах, у рек, в горах. Пойдем со мной. Я одинок, и в гнезде моем пусто.

Накатывает отчаяние.

— Без тебя нам не справиться. Я слышала, что люди говорили: того, кто убьет колдуна, магия сожжет на месте. Принять ее в себя и выжить может только другой колдун или волшебное существо.

Желтые глаза Бату смотрят оценивающе.

Но ведь и ты — волшебное существо, — задумчиво отвечает он. — Убивать колдунов — дело опасное, но, возможно, у тебя больше шансов, чем ты думаешь. Впрочем, я бы все уже не советовал тебе рисковать.

Я разглядываю свои пятнистые руки. Мне и в голову не приходило, что я — волшебная.

— Я сильнее человека, но до тебя мне далеко. Вряд ли во мне так уж много магии. Я буду мешать ему, чем смогу, но, если ты не поможешь, Брайру всегда будет грозить беда. Мы могли бы освободить всех тех, кто живет в страхе перед колдуном. А потом поселились бы, где захотим.

Огромный гранитный зверь прислоняется спиной к дереву. Бату выдыхает еще одну волну влажного воздуха.

Ты так предана этим людям. Стоит ли рисковать ради них всем?

На глазах закипают слезы. Я вспоминаю озорное выражение лица Рена, когда мы только-только познакомились, вспоминаю доброту Оливера, робкую надежду, исходившую от Делии и других девочек, которых я спасла из Белладомы. Я думаю о тех обрывках воспоминаний из жизни Розабель, о том, как они мне дороги.

— Да, — шепчу я, и горло сдавливает неведомая сила. — Я тоже была человеком. Я любила свой город, а теперь люблю еще больше. Я столько всего натворила, и теперь должна это исправить. Я не брошу людей на милость колдуна.

Ты ведь понимаешь, что они не ответят тебе тем же?

Я киваю и душу рвущееся из груди рыдание. Я — чудовище. Может, кто-нибудь из горожан и простит меня — Рен, девочки, — но остальные будут видеть только мои крылья и хвост.

Бату опускает огромную голову и заглядывает мне в глаза. Я ощущаю его металлический запах.

Они не заслуживают твоей заботы, сестра. Если передумаешь, приходи к реке. Я укрою тебя в своем логове.