Палачи и придурки - Юрий Дмитриевич Чубков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Грядет, грядет век высококомпьютеризированного неандертальца! — услышал он, едва ступил в прихожую, голос университетского приятеля Чугунова. В семидесятых годах Чугунов опубликовал в столичном толстом журнале два рассказа и считался в городе Благове писателем. — Неандертальца, для которого из всех видов искусств понятным останется только одно: голая задница на экране видеомагнитофона. И это..., — тут Чугунов остановился и замер с раскрытым ртом, увидев победно входящего Георгия Николаевича с крепко зажатой в руке бутылкой.
— Я, пожалуй, соглашусь с тобой, Чугунов, — ликуя, поигрывая правильными чертами мелкого лица, сказал Георгий Николаевич и поставил бутылку в центр стола, — если речь идет об эротике в искусстве. Зачатье — есть великое таинство природы, и если мне на каждом шагу будут тыкать под нос эту самую задницу, о которой ты говоришь, то это уже будет не таинство, а кобеляж. Должна, должна быть в отношениях между мужчиной и женщиной маленькая тайна, хотя бы вот такой крошечный фиговый листок!
Говорил он, а сам улыбчиво посматривал на гостей: каково? это ж надо суметь так ловко обернуться! И с удовольствием отметил потеплевшие, заискрившиеся взгляды.
— Не совсем об этом мы здесь говорили, но все равно, об эротике это ты, Жора, хорошо сказал, одобряю, — важно кивнул неизвестный, неопределенный человек, который в пивбаре назвался попросту Веней. — «Сибирская»? — прищурился он, поворачивая бутылку к себе этикеткой. — Превосходно! Сорок пять градусов и пробка винтовая. Кажется, только винтовые пробки наше российское торговое жулье еще не научилось подделывать и разбавлять содержимое.
— Какое там! — махнул рукой другой однокашник Георгия Николаевича, историк Валерий Евгеньевич В. — Научились! Уже научились!
— В самом деле? Впрочем, возможно. Нет ничего неподвластного русскому человеку. Способный, бестия!
— С такими способностями и жить в дерьме...
— Эх-хе-хе! Трещит Русь, по швам расползается! Бегут из нее людишки!
— Хотите знать, что такое Россия сегодня? Так вот: Америка, девятнадцатый век, дикий Запад, где каждый хапает, хапает, хапает... Хапает кооператор, хапает начальник, хапает уголовный элемент. Следующее поколение будет с достоинством сохранять нахапанное и только внукам нашим, а может быть, правнукам станет стыдно за нахапанное, и начнут они заниматься благотворительностью, вновь появится на Руси милосердие, человеколюбие. А сейчас.., — Веня безнадежно покачал головой.
— Да ты оптимист, Веня! Какой там девятнадцатый век, какая Америка! Феодализм, татарщина! Эпоха развитого феодализма — вот что такое Русь сегодня! Множество княжеств, в которых сидят князьки-аппаратчики, назначаемые великим князем московским!
— Можно и так, можно и так, — согласно покивал Веня.
— Весь цивилизованный мир уже пришел к необходимости интеграции наций, а у нас только еще междоусобица начинается. Носимся со своим патриотизмом, как беременная баба с плодом. А от патриотизма до национализма один шаг. Ну, давайте запремся в своих границах и ощетинимся ракетами, и будем сидеть, как сычи, и лелеять свою национальную гордость, точно созревшую грыжу. Нет, братцы, только всемирная интеграция, контроль за производством и единые технологии могут еще как-то отдалить конец земного шарика.
— Землю, Землю спасать надо! Уразуметь, наконец, надо, что все, предел, дальше некуда. Национальное самосознание — это, конечно, справедливо, благородно, да только не есть ли это горький плач по волосам, по красивой прическе, в то время как сама голова летит с плеч долой! Погибнет Земля — черта лысого тогда в твоей национальной гордости!
— Не согласен! — запротестовал Валерий Евгеньевич В. — Сначала надо нам разделиться, а уж потом интегрироваться. Пусть каждая нация интегрируется, как ей хочется.
— Ну да, лет через сто, когда уже будет поздно. Когда от человечества останется дюжина доживающих свой век идиотов. Тебя-то, Валерий Евгеньевич, мы понимаем, у тебя свой интерес.
Хохотнул Валерий Евгеньевич В. смущенно. Был он высок, худ и уныл, как виселица.
— Какой интерес? — любопытно спросил Веня.
Никто ему не ответил, и как-то затерялся вопрос в улыбочках, в подмигиваньях, в проигрываньях бровями. А водочка «сибирская» меж тем текла в хрустальные рюмки, из рюмок переливалась в утробные глотки, растекалась, разбегалась весело по жилам, и скоро осталось в бутылке меньше половины.
— Да, братцы, расползаются народы, как черепахи. И если честно, чего ж им не расползаться? Где тот стержень, за который бы они держались? Раньше это была могучая русская культура, а сейчас нет ее — тю-тю! Вот поволжские немцы требуют автономии, обособления. А почему бы в таком случае русским в Париже, в Америке, в Канаде не потребовать автономии? Давайте поедем и потребуем! Но нет, наоборот, униженно просим: примите. Стыдно, братцы, ай как стыдно!
— Да пусть их отделяются, пусть обособляются! — отчаянно взмахнул рукой писатель Чугунов. — Прибалты там, кавказцы! Чего мы за них держимся, словно за блудную жинку! Пусть отделяются и богатеют — нам это ни к чему. Испокон веков уделом русского человека было творчество, полет духа и полуголодное, нищенское существование. Ибо творчество и сытая жизнь несовместимы. В самом деле, чтобы быть сытым, надо много работать, а когда же тогда мыслить? творить? Вот и выделил Господь народ русский для вечных мытарств, для вечного скитания и для вечного поиска. Для вечного поиска правды. Ведь правду так до сих пор и не нашли? Нет? Ну вот и будем искать. Для того и посылает Господь на наши головы всякого рода вожде-мерзавцев, чтоб страдали, и чтобы в страданиях освобождался дух, творческое начало. Ну вот представим на минуту, что в России вдруг каким-то чудесным образом перевернулась жизнь: никто не ворует, все начальники честны и разумны, в Кремле сидит мудрое правительство, в магазинах все есть, народ ходит сытый и довольный, жены мужьям не изменяют — о
