Эдгар Хантли, или Мемуары сомнамбулы - Чарльз Брокден Браун
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Таким образом, ряд непредсказуемых событий привел к уничтожению отряда, состоявшего из людей опытных, обученных, умеющих почуять опасность и одолеть превосходящие силы неприятеля. А победителем вышел мальчишка, ни с кем никогда не враждовавший, неловкий в обращении с оружием, мирный и застенчивый. Я знавал людей, которые словно были рождены для того, чтобы своими победами опровергать жизненный опыт, озадачивать предвидение, ставить под сомнение доводы веры. Я, слава богу, не из их числа. Но какая сила пробудила меня от мертвого сна как раз в то время, когда подступал неумолимый враг? Затянись мое беспамятство, и дикарь отправил бы меня в мир иной, а в качестве трофея унес бы с собой мой скальп. Вот на таком тонюсеньком волоске висит судьба отдельного человека и целой Вселенной!
Погруженный в эти раздумья, я не заметил, как луна растворилась в лучах восходящего солнца. Темные с красноватым оттенком краски залили восточный край неба. Утренняя заря добавила мне бодрости, и я возобновил свой путь. Дикаря я оставил лежать там, где он умер, только забрал его томагавк. Тот, что был у меня прежде, пропал в пещере, между тем я владел им лучше, чем огнестрельным оружием, да и весил он немного, так что был желанен и не обременителен. А напоследок, по какой-то непонятной причуде, я воткнул мушкет убитого в землю как некую веху, вертикально торчащую посреди дороги.
Глава XX
Я шел так быстро, как позволяли мне мои истощенные силы. И запретил себе думать. Единственное, чего я хотел, – добраться до какого-нибудь жилища, где можно будет поесть и отдохнуть. Высматривая знаки человеческого обитания, я глядел вперед и по сторонам, но тщетно – ни пахотной земли, ни колодцев, ни дождевых червей, ни стогов. Даже дикий кабан или отбившаяся от стада корова не повстречались мне на пути. По обе стороны узкой тропы простиралась дикая местность, которую окаймляли на горизонте однообразные волнистые линии горных хребтов, совершенно не позволявшие определить, видел я их когда-нибудь раньше или нет.
А потом стали неразличимыми и следы колес, тропа совсем сузилась, последние приметы людей исчезли. Это повергло меня в уныние. Я начал подозревать, что пошел не туда, что не приближаюсь к жилью, а, наоборот, удаляюсь от него.
И все же мне казалось разумным идти, никуда не сворачивая. У всякой дороги бывает начало и конец. Несколько часов протекли в неопределенности. Солнце уже стояло в зените, а предела моим скитаниям не было видно. Тропинка окончательно затерялась в камнях и траве, и теперь меня окружала лишь девственная глухомань. От жажды я страдал сильнее, чем от голода, но время от времени утолял ее из ручейков, которые встречались по дороге.
У одного из них я присел отдохнуть и поразмыслить о своем положении. Вновь найденная тропа, похоже, вела меня по кругу, и мне начало казаться, что, пройдя долгий путь, я не так уж далеко ушел от исходной точки.
Оглядевшись, я заметил в нескольких шагах небольшую заводь, образованную речушкой. А когда приблизился, увидел там другую тропу, протоптанную, судя по следам, стадом домашнего скота; еще мне попался на глаза старый поломанный деревянный черпак, который валялся на обочине. Это воодушевило меня, и я повернул на новую тропу. Она тоже извивалась, петляла, но я упрямо брел по ней, пока не очутился на возвышенности, где земля была гораздо лучше, нежели в низине. Клеверный луг и несколько яблонь уже окончательно убедили меня, что человеческое жилье где-то недалеко. Затем я пересек поле и, к невыразимой моей радости, различил очертания дома.
Этот дом отличался от того, в котором я ночевал накануне. Тоже тесный и низкий, он был построен из струганых досок. Застекленное окно пропускало внутрь свет, труба дымохода выходила на крышу и была аккуратно сложена из хорошо обожженного кирпича. Вблизи я услышал детские голоса и жужжание прялки.
Вы не можете представить, какое ликование охватило меня. Ну наконец-то! Здесь живут люди, такие же, как я, и они, несомненно, окажут мне гостеприимный прием. Я поднялся на крыльцо и переступил порог.
За прялкой сидела миловидная женщина, а рядом с ней двое ее детей играли на полу. Мое отрепье, неухоженный вид, ружье и томагавк не могли не напугать ее. Она остановила колесо прялки и посмотрела на меня так, как будто увидела призрака.
Я постарался успокоить ее, приняв вид просительный и смиренный. Объяснил, что я путешественник, что сбился с дороги и не знаю уже, сколько времени скитаюсь по этой дикой земле, полуживой от голода. Мне бы только немного поесть, молил я, что угодно – черствое, не первой свежести, – лишь бы это была еда.
После небольшой паузы женщина не без доли опасения предложила мне пройти в дом. Потом принесла молока и черного хлеба. Расширившимися глазами смотрела она, как я жадно поглощаю эту пищу. Ни одно лакомство не доставляло мне такого наслаждения. Наконец хозяйка прервала молчание, посетовала на мой изможденный вид и заметила, что я, наверное, тот, про кого спрашивали несколько часов назад.
От ее слов меня охватило волнение, и я поспешил удовлетворить свое любопытство. В ответ на мои вопросы она рассказала, что в доме останавливались трое мужчин, которые интересовались, не встречал ли ее муж в последние три дня человека, чье описание вполне соответствовало моему облику. Высокий, тощий, в рубашке и штанах, раненный в щеку.
Я спросил, что еще они говорили об этом человеке.
– Он из Солсбери, – охотно сообщила женщина. – Вероятно, пошел в горы и заблудился, а может, с ним случилось несчастье. Трое суток, как он исчез. Но прошлой ночью его вроде бы видели у хижины Деб.
– Что за Деб? И где эта хижина?
– Далеко, в самой глуши. Деб – индеанка, старуха. Ее еще зовут Королевой Мэб. Отсюда восемь миль до ее жилища.
Многие вопросы и сомнения сразу отпали благодаря этой информации. Королева Мэб… Я знал ее не понаслышке.
Она из племени делаваров, или, как их еще называют, ленни-ленапе. Не так давно вся наша округа была во владении этих индейцев, которые ушли отсюда лет тридцать назад из-за бесконечных вторжений
