Милая девочка - Мэри Кубика

Вечером, когда Мия уходит в спальню, я слышу, как она ворочается в кровати, зовет Оуэна и плачет. Я подхожу к двери, молча стою и молюсь, чтобы это скорее прошло. К сожалению, не в моих силах что-либо изменить. Гейб тоже говорил, что справиться Мия может только сама. «Просто будь рядом», – сказал он.

Она говорит, что может утопиться в ванной.

Может перерезать вены кухонным ножом.

Может сунуть голову в духовку.

Может спрыгнуть с пожарной лестницы или с платформы на рельсы метро.

Гейб. После

Я получаю ордер и провожу обыск в кабинете судьи.

Джеймс Деннет вне себя. Прибегает сержант и пытается все уладить, но Деннету на все наплевать. Он кричит, что мы оба останемся без работы, потому что ничего у него не найдем.

Но он ошибается. Мы находим три письма с угрозами, спрятанные между личными бумагами судьи. Во всех говорится о выкупе. В одном сказано, что Мия у них. Вымогатели требовали кучу денег, иначе грозились придать огласке факт, что в 2001 году судья Деннет получил взятку в триста пятьдесят тысяч долларов за вынесение нужного приговора в деле о рэкете.

Откровенный шантаж.

Мне требуется некоторое время на допросы и проведение необходимых следственных мероприятий, в результате которых удается установить, что план похищения с целью выкупа был разработан неким Далмаром Осомой, выходцем из Сомали. Специальная группа схватила Осому. Я бы с удовольствием сам упек этого подонка за решетку, но не могу. Ничего, за меня это сделает сержант.

Судья Джеймс Деннет лишился работы и права заниматься адвокатской практикой. Однако это еще не самая большая из его бед. Есть доказательства, что он намеренно фальсифицировал факты и препятствовал осуществлению правосудия, так что скоро и его ждет суд. В данный момент следствие выясняет, получал ли он взятки, и я уверен, подтверждения тому найдутся.

Зачем еще судье прятать письма с угрозами так, чтобы их никто не нашел?

Я допросил его, прежде чем отправить в камеру.

– А ведь вы знали, – говорю я, сам не веря, что такое возможно. – Все это время знали. Знали, кто и за что ее похитил.

Каким человеком надо быть, чтобы так поступить с собственным ребенком?

Он все еще высокомерен, но в голосе, пожалуй впервые, уже слышатся нотки стыда.

– Сначала я ничего не знал, – заявляет он, вскинув голову.

Его содержат в камере в участке. Судья Деннет за решеткой.

Увидеть такую картину я мечтал с того момента, как пересеклись наши пути. Он сидит на краю кровати, опустив голову, и смотрит на унитаз. Рано или поздно ему придется воспользоваться им на виду у всех.

Сейчас, кажется впервые в жизни, судья Деннет откровенен. Сначала решил, что Мия сотворила какую-то глупость, говорит он. Это в ее характере.

– Она и раньше убегала, – заявляет он.

Потом стали приходить письма. Он испугался, что станет известно о взятке, полученной им много лет назад. Тогда он лишится всего. В какой-то момент он признается, и я склонен ему верить, что не желал дочери зла. Он собирался заплатить им, чтобы ее отпустили, и требовал доказательства, что Мия жива. Но так и не получил.

– Потому что она была не у них, – добавляю я. – Ее увез Колин Тэтчер. Именно он спас ей жизнь.

– Я полагал, Мия умерла, – признается судья. – Если она мертва, уже не важно, что я сделал. – Кажется, ему немного стыдно за себя. Вот уж не ожидал этого от судьи Деннета.

Ему стыдно? Он раскаивается? Неужели действительно сожалеет о том, что произошло?

Не представляю, как он мог находиться в одном доме с Евой, каждый день ложиться с ней в одну постель, знать и скрывать, что их дочь мертва.

Ева подает на развод и, когда решение вынесено, получает половину состояния Джеймса Деннета. Денег у нее теперь достаточно, чтобы обеспечить новую жизнь себе и Мии.

Эпилог. Мия. После

Я сижу в кабинете доктора Родос и рассказываю ей о той ночи. Идет дождь. Настоящий ливень. Мы с Оуэном закрылись в комнате и слушаем, как капли барабанят по крыше. Мы были на улице, собирали ветки для печи и не успели вернуться, прежде чем начался дождь.

– В тот вечер, – говорю я, – наши отношения изменились. Именно в тот день я поняла, почему нахожусь в том доме с ним. Он не хотел причинить мне вред.

Я вспоминаю строгий взгляд его карих глаз и слова: «Никто не знает, что мы здесь. Если бы кто-то узнал, нас бы убили. И меня, и тебя». Внезапно я поняла, что теперь не одинока, как было всю мою жизнь.

– Он пытался меня спасти, – говорю я.

И тогда все изменилось. Я больше его не боялась. Я все поняла.

Обо всем этом я рассказываю доктору Родос. Рассказываю о том, как мы жили в доме, об Оуэне.

– Вы любили его? – спрашивает она, и я признаюсь, что любила.

Я не могу сдержать слез. Доктор протягивает мне платок, и я прижимаю его к глазам.

– Расскажите о своих чувствах, Мия.

Я говорю, что очень по нему скучаю, мечтаю, чтобы воспоминания не приходили ко мне, и я могла бы спокойно спать, и в темноте мне бы повсюду не чудился Оуэн.

Разумеется, дело не только в этом. Все намного сложнее.

Есть вещи, о которых я никогда не смогу рассказать врачу.

Я не могу признаться ей, как душит меня боль. Меня гнетет постоянное чувство вины. Ведь Оуэн оказался в том доме из-за меня, я вложила оружие в его руку. Если бы я рассказала ему правду, он мог бы что-то придумать. Мы вместе бы все придумали. Но тогда, в первые минуты и дни, я не могла открыть ему правды из страха перед тем, что он может со мной сделать. А потом, позже, я ничего не рассказала из страха, что это все может изменить.

Он не был тем человеком, который смог бы защитить меня от собственного отца и Далмара. Даже несмотря на то, что многое в этой ситуации было фальшивым и придуманным.

Мне суждено провести всю жизнь в тоске по тому, кто заботился обо мне. А это был только он.

Это чувство я не хочу потерять.

Прикладываю руку к растущему животу и чувствую, как шевелится ребенок. За окном лето. От влажности и духоты трудно дышать. Скоро у меня появится малыш. Благословенный подарок от Оуэна. И я больше не буду одинока.

Я постоянно ношу с собой один образ. Я учусь в школе. Приношу домой написанное на «отлично» изложение по книге, и мама прикрепляет листок на холодильник магнитом Bee happy с маленькой пчелкой, подаренным мной на Рождество. Возвращается отец, бросает беглый взгляд на мое произведение и обращается к маме:

– Этот учитель английского должен быть уволен. Тебе не кажется, Ева, что Мия уже достаточно взрослая, чтобы знать разницу между «тем» и «тех».

Он срывает листок и ставит на него тарелку. Прежде чем успеваю выбежать с кухни, замечаю, как буквы начинают расплываться под капельками воды.

Мне было двенадцать.

Входя в темный бар, я думала о том дне. На улице была прекрасная погода – бабье лето, милостиво подаренное природой. В баре же темно и мрачно, народу мало, как и должно быть в два часа дня, всего несколько парней, видимо заливающих горе бурбоном. Это небольшое заведение, занимавшее угол этажа в обычном здании с видом на разрисованную граффити стену. Негромко играла музыка. Джонни Кэш. Бар находился не рядом с моим домом, а в Лондейле. Оглядевшись, поняла, что я единственный посетитель с белым цветом кожи. Вдоль стойки вереница высоких деревянных стульев, некоторые с трещинами на сиденьях, на черной стене стеклянные полки с бутылками. Табачный дым клубился и поднимался к потолку, отчего место казалось таинственным. Открытую входную дверь подпирал стул, но солнце и свежий воздух не спешили в это мрачное помещение. Бармен, лысый мужчина с бородкой, кивнул и спросил, что мне предложить. Я заказала пиво и направилась в глубь бара к столику недалеко от мужского туалета. Он сказал, что будет ждать меня там.

Когда я увидела его, к горлу подкатил ком и стало трудно дышать. Глаза его походили на два уголька, кожа темная, блестящая и эластичная, как резина. На нем камуфляжная куртка, слишком теплая для такого погожего дня. Свою я сняла и завязала на талии. Он сидит, склонившись над столом, и пьет пиво.

Я спросила, не он ли Далмар. Несколько секунд он молчал, оглядывая меня с ног до головы. Сначала долго смотрел в глаза, потом окинул взглядом волосы, клетчатую рубашку, черную сумку-мешок и повязанную вокруг талии парку.

Я никогда не была так уверена в правильности того, что делаю.

Человек молчал, не подтверждая и не отрицая, что он Далмар, а потом спросил, что он за это получит. Мы начали разговор. Голос его был низким и спокойным, по одному нему можно было угадать его африканское происхождение.

Сев напротив, я поняла, что он намного крупнее и выше меня. Я вытащила конверт и положила на стол. Его ладонь легла сверху, она была вдвое больше моей. Она была чернее черного цвета, гладкая, как кожа косатки-убийцы. Передо мной самый жестокий из всех жестоких хищников. По одному его виду было ясно, что он мнит себя на самой вершине пищевой цепочки, в то время как я отношусь, в его понимании, к водорослям.