Милая девочка - Мэри Кубика

Она спрашивает, какой мой любимый цвет. Говорю, что не знаю. Она спрашивает о любимом блюде. Зачерпываю ложкой еду из миски:

– Все, кроме этого.

Ей интересно, что бы с ней произошло, если бы мы не приехали в этот дом. Если бы я передал ее Далмару и получил свои деньги.

– Не знаю, – признаюсь я.

– Меня бы уже убили?

Мы познаем незнакомые ранее вещи. Если прижаться друг к другу, то будет теплее. Спагетти и печеные бобы можно смешивать. Старое продавленное кресло способно выдержать двоих.

Мы вместе что-то едим. Не помню что. Мы едим, чтобы утолить голод. У нас нет завтрака, обеда и ужина. Еда каждый раз одинаковая и отвратительная на вкус.

Она не сводит с меня своих удивительных глаз. Она требует ответа. Повторяю опять:

– Не знаю я.

Представляю, как бы ее тащили из машины в машину. Глаза завязаны, светлые волосы разметались. Я даже слышу ее крик.

Отодвигаю миску. Аппетит пропал. Она тянется к миске, говорит, что сегодня помоет посуду, но я перехватываю ее руку:

– Оставь.

Мы садимся у окна и смотрим на луну – серебряный осколок в небе. Наплывают облака, и иногда мы видим ее, иногда нет.

– Посмотри на звезды, – говорит она.

Она помнит названия всех созвездий. Овен. Печь. Персей. Говорит, что всегда любила летать на самолетах – тогда звезды ближе.

Порой она кажется отстраненной, пребывает не здесь, хотя мы находимся в одной комнате.

Она учит меня считать до ста по-испански. А я показываю, как танцевать фокстрот. Когда озеро покрывается толстым льдом, мы ловим рыбу. Стараюсь не сидеть с удочкой долго. Она не любит за мной наблюдать. Она прогуливается по затянутому льдом озеру – будто Моисей, заставила воды расступиться на время специально для нее. Ей нравится только что выпавший снег. Иногда мы видим следы животных. Бывает, кто-то пробегает мимо в отдалении. Когда ей становится холодно, она возвращается в дом. И мне становится грустно и одиноко.

Я беру пистолет, и мы уходим подальше в лес, туда, где никто не услышит звуки выстрелов.

Объясняю ей, что хочу научить ее стрелять. Протягиваю оружие двумя руками, словно прекрасное ювелирное украшение.

– Бери.

– Зачем?

– На всякий случай.

Хочу научить ее стрелять, чтобы она могла защититься в случае необходимости.

– Но есть ты.

– Меня может не оказаться рядом. – Заправляю прядь ее волос за ухо, но ветер опять освобождает ее. – Он не заряжен.

Она берет оружие за рукоятку. Пистолет тяжелый. Металл быстро охлаждается на морозе. Земля покрыта толстым слоем снега.

Перекладываю ее указательный палец на спусковой крючок, остальными заставляю плотно сжать рукоятку. Поднимаю ее левую руку, показываю, как взять оружие обеими руками. Так будет лучше. Ее руки холодные, как и мои. Однако теперь она позволяет мне прикасаться к себе, не дергается, как раньше.

Показываю ей основные части пистолета: курок, ствол, спусковой крючок. Достаю из кармана обойму и показываю, как ее вставлять. Говорю, что пистолеты бывают неавтоматические и самозарядные. Этот самозарядный. После выстрела патрон посылается в патронник. Остается только нажать на спусковой крючок.

Прошу ее запомнить, что пистолет никогда нельзя наводить на того, кого не хочешь убить.

– Познал это на своем горьком опыте, когда мне было семь, – говорю я. – Может, восемь. У отца моего друга был пистолет. Приятель любил этим хвастаться по любому поводу. Я говорил, что он врун. Однажды он решил мне доказать. После школы мы пришли к нему домой. Его отец хранил оружие в ящике, тот не был заперт, а пистолет заряжен. Мы стали играть в полицейского и вора. Полицейским был мой друг, но пистолет был почему-то у меня. Он выкрикнул: «Руки вверх», я повернулся и от неожиданности нажал на спуск.

Мы замолкаем, оба вспомнив, как я приставлял пистолет к ее голове. Мне горько вспоминать об этом. И стыдно. Уверен, она понимает это по моим глазам. Неожиданно слышу свой голос:

– Я бы не смог убить тебя. – И сжимаю ее руку.

– Но мог, – говорит она. Это правда, и мы оба это знаем.

– Верно, – вздыхаю я. Я не привык извиняться, но уверен, что мои чувства написаны на лице.

– Какая теперь разница.

Я молчу, обнимаю ее сзади и поддерживаю ее руки. Мы целимся в ближайшее дерево. Чуть раздвигаю ее ноги, чтобы показать, как занять удобную позицию, затем мы взводим курок и вместе нажимаем на спусковой крючок.

Звук оглушает обоих. Отдача чуть не сбивает ее с ног. От ствола дерева отрывается кусок коры.

– Если бы тогда у меня появилась возможность, я бы тоже тебя убила.

Так разрешаются напряженные отношения первых дней. Так мы мстим себе и друг другу за сказанное тогда, за наши страшные мысли и желания. Таким образом мы избавляемся от осадка ненависти, очищаемся от злобы, охватывающей нас в первые недели проживания в этих чертовых стенах, которые впоследствии становятся нашим домом.

– И что стало с твоим другом? – спрашивает она. Киваю на пистолет, давая понять, что на этот раз она может выстрелить самостоятельно.

– К счастью, в детстве я не умел ненавидеть. Пуля лишь задела плечо. Царапина.

Ева. Канун Рождества

Гейб позвонил рано утром сообщить, что уже едет.

Было пять тридцать утра, Джеймс спал как младенец, но я последние несколько часов лишь дремала. Завершилась еще одна бессонная ночь.

У него есть новости. Я нервно топчусь на крыльце, поеживаясь от холода, наблюдаю за подъезжающей машиной Гейба. Шесть утра, и на улице еще темно. Мигают электрические лампочки гирлянд на домах соседей, в темных окнах светятся рождественские елки, вздрагивает пламя свечей на подоконниках. Из труб поднимается дым и клубится в промерзшем воздухе.

Потуже затягиваю пояс и жду. Вдалеке гремит уносящийся в центр города поезд. Думаю, в нем сегодня мало пассажиров. Ведь сейчас раннее утро, воскресенье, канун Рождества.

– Что случилось? – спрашиваю я, едва Гейб выбирается из машины.

Не закрыв дверь, он идет ко мне.

– Пойдем. Замерзнешь, – говорит он и тянет меня туда, где тепло.

Мы сидим на белом диване очень близко друг к другу. Наши ноги почти соприкасаются. В доме темно и тихо; светится лишь табло на плите в кухне. Мы разговариваем шепотом – не хочу разбудить Джеймса.

По глазам Гейба я вижу, что есть новости.

– Она мертва, – вскрикиваю я.

– Нет, – спешит уверить он, но потом опускает глаза и добавляет: – Пока неизвестно. Доктор из маленького городка на северо-востоке Миннесоты – доктор Кайла Ли – позвонила неделю назад. Я не хотел понапрасну тебя обнадеживать. Доктор видела фотографию Мии по телевизору и узнала в ней свою пациентку. Она обращалась несколько недель назад, может, даже месяц. Врач уверена, что это именно Мия. В анкете она указала, что ее зовут Хлоя Ромэн.

– Что еще?

– Доктор ли показала, что девушка пришла с мужчиной. Колином Тэтчером. Мия заболела.

– Заболела?

– Да, пневмония.

– Пневмония?

Если воспаление легких не лечить, оно может привести к заражению крови или нарушению дыхания. Без должного лечения человек может умереть.

– Мии выписали рецепт и отправили домой. Доктор велела ей прийти через неделю, но она так и не появилась.

Гейб говорит, что был уверен – надо искать именно в Гранд-Марей. Чутье подсказывало.

– Откуда ты узнал об этом Гранд-Марей? – Мне вспоминается день, когда он пришел в мой дом и спрашивал, не бывала ли я в тех местах.

– В доме Тэтчеров я нашел открытку. Колин отправил ее матери. Странный факт, если учесть, что мальчик почти никогда не уезжал из дома. Это и привлекло мое внимание. Хорошее место, чтобы от всех спрятаться. Есть и еще кое-что.

– Да? – мгновенно пугаюсь я.

Мии дали рецепт, но это не означает, что им воспользовались и купили лекарство.

– Я много разговаривал с Кэтрин Тэтчер, пытался больше узнать об их семье. Получается, что дом в Гранд-Марей много лет принадлежал им. Кэтрин говорит, что никогда там не бывала. Но бывший муж однажды брал с собой Колина, когда тот был еще маленьким. В этом доме можно было жить только летом, всего несколько месяцев в году. Я попросил коллег найти дом и проверить. Они сообщили, что у входа стоит красная машина с номерами штата Иллинойс.

– Красная машина, – повторяю я.

Гейб говорил мне, что соседи миссис Тэтчер упоминали, что у Колина есть красная машина.

– И?.. – Я начинаю нервничать.

Гейб встает.

– Я еду туда. На машине. Хотел полететь, но подходящих прямых рейсов нет, а с пересадками…

– Я еду с тобой. – Я вскакиваю с дивана. – Сейчас соберу…

Его ладонь ложится мне на плечо.

– Ты должна остаться, – спокойно, но твердо говорит он. – Это всего лишь догадка. Никаких доказательств нет. Дом под наблюдением. Нельзя сказать с уверенностью, что Мия сейчас там. Колин Тэтчер опасен, он в розыске за соучастие в других преступлениях.

– Нет, я поеду. Это моя дочь.

– Ева.

Ноги слабеют, руки невольно начинают трястись. Мы так долго ждали этого дня, и вот теперь он настал, но я не уверена, что готова. В деле так много нюансов, все может пойти не так, как запланировано.