Компрессия - Сергей Малицкий

– Ты сказала, что пришла проститься, – пробормотал Кидди. – А потом легла на постель и раскинула ноги.

– Ты был тогда замечателен, – кивнула Моника. – Прости уж, что я не сказала Сиф, что это был первый наш секс, когда ты любил меня, но видел, чувствовал и представлял только Сиф, и никого больше! Мне вот интересно, кого ты представляешь, когда любишь ту, что ждет тебя на Луне?!

– Зачем ты устроила встречу с Сиф? – вновь спросил Кидди.

– Мне нужен был утвердитель, – Моника поднялась с места. – Еще раз повторить? Можешь считать меня ненасытной самкой, но меня не устраивал симулятор. Я хотела, чтобы ты лежал у меня в кармане. Чтобы я могла достать тебя в любое мгновение и испытать полную остроту ощущений. Сиф выслушала меня, улыбнулась, окаменела на мгновение, когда я рассказала ей о нашей последней встрече, и дала мне утвердитель. Много утвердителя. Мне хватило надолго. Вот только счастья мне это не принесло.

– Почему же? – не понял Кидди.

– В упражнениях с симуляторами ты любил меня, – прошептала Моника. – Вот только я не могла любить тебя. Ты был ненастоящим. А с утвердителем я никак не могла тебя найти.

– Что ж, – пробормотал Кидди, – выходит, что Сиф погибла зря?

– Господин Гипмор! – послышался голос орга из дома. – Завтрак для вас и вашей гостьи готов!

– Пошли, – Моника оглянулась. – Чертовски хочу есть. Куска в горле не было со вчерашнего дня. С того завтрака, когда ты позорно сбежал от меня. Послушай, – она коснулась его плеча. – Вот сейчас, когда ты уже не боишься обидеть меня. Скажи, почему ты никогда больше после того нашего первого танца не подошел ко мне сам? Что тебя оттолкнуло? Ведь я видела: тогда ты был свободен, а красивее, лучше меня не было в университетском городке никого. Ты помнишь, что Миха дрался из-за меня даже со Стиаем?

– Со Стиаем? – Кидди сделал вид, что удивился. – И кто же победил?

– Миха, – твердо сказала Моника. – Хотя Стиай и сбил его с ног, но от меня он отступился. И это единственный раз в жизни, когда Стиай Стиара отступил.

– Почему же Миха не дрался со мной? – не понял Кидди.

– А при чем тут ты? – удивилась Моника. – Чтобы тебя победить, он должен был бы драться со мной, а не с тобой. Почему ты больше никогда не подошел ко мне сам, Кидди?

– Запах, – сказал после паузы Кидди. – Запах очень важен. Горькая ваниль. Ты так любишь этот запах, а я его терпеть не могу. Я едва не задохнулся тогда во время нашего первого танца. К счастью, потом выяснилось, что этот запах не распространяется на все твое тело.

Моника рассмеялась. Она расхохоталась. Она упала в кресло и схватилась руками за живот. Она смеялась несколько секунд, пока ее глаза не намокли, а нос не захлюпал.

– Какой же ты козел, Кидди! – наконец вымолвила она. – Что ты говорил мне во время первого танца? О чем были твои комплименты? О! Этот дивный запах! Ваниль, возбуждающая аппетит, умноженная на мою красоту! Грейпфрут, не позволяющий захлебнуться от излишней сладости! Легкую ваниль любила Ванда, когда она еще не была женой Брюстера. А я всегда пользовалась только грейпфрутом. Мой запах должен быть горьким. Ванда по своей всегдашней рассеянности облила мне ванилью платье. Переодеваться было некогда. И я, проклиная ее последними словами, отправилась на вечеринку вот с таким диким смешением запахов. Потанцевала с тобой и после этого, как последняя дура, вот уже много лет смешиваю ваниль с грейпфрутом. Ты всегда лжешь, Кидди? Пойдем. Я хочу есть.

Она бросила полотенце и пошла в дом, чуть раздавшаяся в бедрах, но все такая же прекрасная, соблазнительная и живая от копны мокрых волос до тонких щиколоток. Кидди догнал ее уже в обеденном зале, поймал ладонями грудь, прижался к гибкой спине, наклонил, ощутил влагу и вошел в нее в пяти шагах от невозмутимого орга.

– Омлет, салат, сок, тосты, – произнес тот голосом Михи.

– Открывай глаза, ну же! – Сиф шутливо пошлепала его по щекам. – У тебя получилось! Ты представляешь? У тебя получилось!

Кидди открыл глаза, но тьма не рассеялась. Она обратилась в сияющее огнями сито. В черном, непроглядно черном небе сверкали звезды. Они покрывали весь небосклон, спускались до горизонта и даже горели где-то внизу! Вот только в пропасти за спиной звезд не было. Там, начинаясь от неровной линии горизонта, тянулся мрак, переливающийся голубыми искрами, из которого поднимался ужас. Он был невидим, голубое казалось паутиной, сплетенной поверх бездны, но Кидди подумал, что, стоит ему вновь закрыть глаза, он тут же разглядит и извивающиеся жгуты, и быстрые тени, и оскаленные пасти.

– Тс-с-с-с! – прошептала во мгле Сиф, блеснув отраженными звездами в зрачках. – Не смотри туда. Ты не узнал это место?

– Разве я был когда-то здесь? – удивился Кидди, начиная осознавать в полной мере и бескрайнее пространство, раскинувшееся вокруг него, и запах свежести, вплетенный в дыхание теплого ветра, и чуть слышный шум, отзывающийся шелестом перед ним и треском, подобным треску хвоста гремучей змеи, за его спиной.

– Конечно, был! – воскликнула Сиф. – Просто ты не помнишь! Билл говорил мне, что все это, каждый наш сон, все внутри нас! Это как мелодии, которые живут внутри сочинителя. Он их знает, даже если они и не просятся к нему на язык, даже если они не прозвучали ни разу ни в голове, ни в его голосе. Нельзя увидеть сон, которого нет!

– Все внутри, – ничего не понял Кидди.

Глаза уже начали привыкать, и он мог разглядеть и то, что они стоят на вершине скалы или горной гряды, что за спиной дышит и шевелится что-то сплетенное и живое, что впереди степь, а за ней много черной воды, в которой отражается это удивительное звездное небо, обращая невидимый берег в край бездонной, космической пропасти.

– Все внутри, – повторил Кидди, словно пробовал эти слова на вкус. – Тогда что же снаружи? Что же помимо того, что внутри? Что не есть иллюзия, пусть даже и такая… подлинная! Земля?

– Земля? – Она не рассмеялась. Сиф переспросила его, словно сама хотела получить ответ на этот вопрос. Или ему показалось?

– Мне здесь легко. – Она зажмурилась, скрыв отражение звезд в зрачках. – Мне здесь очень легко. Я здесь… чувствую себя почти такой, какая я есть на самом деле!

– А я знаю тебя такой, какая ты есть на самом деле? – спросил Кидди, привлекая Сиф к себе.

– Ты знаешь меня лучше кого бы то ни было, – прошептала она в ответ. – Ты знаешь меня даже лучше Билла, хотя именно он создал меня такой, какая я есть. Но тот, кто лепит, он не видит. Его зрение отравлено образом, который он видел в самом начале творения. Он пытается разглядеть то, что создал, но отблески замысла рассеивают силуэт итога.