Современный румынский детектив - Штефан Мариан

Если бы мне сказали, что она еще существует, я бы вернулся на убогую улочку моего детства, отыскал бы среда канав калитку своего двора. Я бы вошел в дом, сменил ставшую тесной одежду и снова, но уже другим человеком, вышел на улицу. Сколько раз я пытался именно так и сделать! И каждый раз меня прогоняли бывшие соседи, швыряя в меня, как в бродячую собаку, булыжниками.

Когда мой пульс стал нормальным — шестнадцать ударов за четверть минуты, — я с трудом поднялся на колени. Усевшись верхом на своего бывшего противника, я расстегнул пуговицы его куртки. Трясущейся от волнения рукой нащупал сердце. Пульс был очень слабым, но все же сердце билось! Душа моя возликовала.

Я принялся искать по его карманам ключи от наручников. Несколько раз начинал сначала, пока не понял, что меня одурачили. Я чуть не завыл от досады и принялся ругать его на чем свет стоит за чудовищную самонадеянность. Помимо того, что он мог бесславно умереть с минуты на минуту, он задал мне уйму хлопот. Если я не сумею найти способ быстро отделиться от него, то буду вынужден сдаться в руки первого же в стречного милиционера.

Я взвалил его на закорки и чуть не рухнул от тяжести. Сам не знаю, как я добрался до машины и как мне удалось запихать его внутрь. Завернув подол его куртки, подложил ему под голову и всю дорогу проверял, не умер ли он. Я уже готов был умолять его остаться в живых.

Машина шла на предельной скорости, мне было наплевать на все. Стальные зубья наручника впились до кости, страшно болели плечо и ребро, Я теперь и сам не знал, что почувствую, если меня задержит милицейский патруль: облегчение или горечь провала.

Как привидение, я пролетел через опустевшую, готовую к сносу деревню. Было восемь часов. Мне повезло: по дороге я никого не встретил и ни один постовой не заинтересовался причиной нашей безумной гонки.

Я затормозил перед первой же попавшейся стройкой и стал сигналить у входа. Минуты бежали одна за другой, я решил было уезжать, когда из густой тени выступил — слава богу! — сторож, Осоловевший со сна, зябко поеживаясь на холоде, он никак не мог понять, что происходит. Подождав, пока он, ослепленный светом фар, приблизится, я опустил стекло и начальственным тоном пробасил:

— Ты чего спишь, негодник, а?

Он хотел что-то сказать, но я не Дал. Надо было действовать проворно и закончить дело раньше, чем он опомнится и разглядит мою физиономию.

— У вас здесь есть ножницы для резки металла?

— Да, — ничего не понимая, пробормотал он.

— Где, красавица ты моя спящая?

— Вон там, за бараком, валяются.

— Подойди поближе, я запишу твой номер!

Когда он подошел, я схватил его за отвороты кацавейки, подтянул к себе и треснул головой о дверцу. Оглушенный, он упал на обочину.

Через множество ям и ухабов я добрался до места, указанного сторожем. Почему-то вытаскивать Пинкертона из машины оказалось гораздо легче, чем запихивать. Я действовал с космической скоростью: чтобы в крайне неудобном положении разрезать злосчастную цепь наручников, мне понадобились все силы.

Дальше все происходило как в кино. Снова взвалив бесчувственное тело на спину — теперь оно казалось намного легче, — я засунул его в багажник и поспешил отъехать от этого опасного места. Сторож понемногу приходил г себя, но был слишком ошеломлен, чтобы осознать происходящее. Пошатываясь, он стоял посреди дороги. Направив ему прямо в глаза мощный свет фар, я отчаянно гудел клаксоном. Когда я собрался уже затормозить и выйти из машины, чтобы его отпихнуть, он уступил дорогу.

Около Дома" Скынтейи" я остановился в тени больничной стены и вытащил ковбоя из багажника. Он был жив. Я положил его голову себе на плечо, обнял за талию и поволок. Если б кто нас увидел — подумал бы, что я веду домой пьяного. В проходной больницы горел слабый свет. Я положил его прямо перед входом. Потом пришлось довольно долго искать подходящий камень. Усевшись за руль, я тронулся и, проезжая мимо, швырнул камнем в окно. Как только дверь отворилась и на пороге появилась человеческая фигура, я смылся.

Огни города меня успокоили, пульс потихоньку снова вошел в норму. Наконец-то сбылось мое страстное желание покурить. Я закурил невиданную ранее сигару — гаванский" Партагас". Сигары я присвоил в качестве военного трофея, найдя их в кармане легавого.

Ему еще не скоро понадобятся такие вещи, Я посмотрел на часы. Если все прошло хорошо, возможно, будущий комиссар Мегрэ сейчас спокойно курит трубку, которую ему вставили в гортань доктора в реанимации.

Я докурил великолепную гавану, толстую, как палец неграмотного. Алюминиевый футляр из-под сигары я решил преподнести в подарок Пороху. Кто знает, какую дьявольскую машинку для уборки кольраби сумеет он сотворить из этой трубочки.

Пошел снег. Зима напоминала о себе не только живописными снежно — ледяными украшениями, подаренными унылому городскому пейзажу, но и холодом. Рана на плече слегка кровоточила, а если я делал вдох поглубже, начинало невыносимо

болеть сломанное ребро. Правая рука полностью одеревенела. В общем, телесные муки были жестокими.

Впавший в зимнюю спячку Порох досматривал десятый сон, поэтому долго не открывал дверь. Я пролетел мимо него, не дав ему обдумать, стоит ли впускать меня в свою берлогу. Здесь было тепло и сыро, пахло прелой соломой, а под потолком собрался прозрачный дымок, как легкий пар, который свежим осенним утром поднимается от навозных куч, рассыпанных по полю.

Чуть не наступив на китайскую болонку, я протянул руку под нос Пороху.

— Отцепи от меня поскорее это драгоценное украшение! — Браво, прекрасный браслет для часов, — комично тряся головой, проворчал он себе под нос.

Я включил радио, так как был уверен, что кто-нибудь из соседей подслушивает под дберью.

— Поторопись! — рявкнул я. — У меня нет желания скончаться от болевого шока у тебя на руках!

Порох глянул на мою синюю ладонь и в одну секунду вытащил инструменты. Это удивительно, но от напряжения, с которым он работал, прекратилось дрожание головы.

— Почему ты отошел от дел? — спросил я. — Ведь у тебя талант!

— Моя профессия теперь не приносит дохода, — покачал он головой. — Что нынче крадут? Разве что какие-нибудь паршивые одеяла… Сегодня воры стали ничтожными курокрадами, мелкими жуликами!

Наручники с металлическим клацаньем раскрылись, и я почувствовал огромное облегчение. Я промыл раны от зубцов под струей воды, которую из банки с отбитым краем слил мне над грязным тазом Порох. В доме этого скряги не нашлось и молекулы спирта, так что мне пришлось, смочив носовой платок собственной мочой, перевязать им запястье.

Порох возился около радиоприемника, без устали тряся головой. На его рабочем столе лежала всевозможная аппаратура, глядя на которую можно было вообразить, что находишься в ракете, готовой стартовать на планету марсиан или венерианцев.

— Эй, запись готова? — спросил я его.

Встрепенувшись, словно мой голос его разбудил, он начал еще заметнее трясти головой и даже заикаться.

— Послушай…

— Что послушать? — мрачно спросил я, предчувствуя какую-то пакость.

— Лента… Она в том же состоянии, в каком я ее тебе дал. Новехонькая. Чистая. На ней ничего, даже плача вселенной, не записано.

Я сделал звук радио погромче и влепил Пороху звучную оплеуху. Тоже мне, "плач вселенной"!..

— Брось свои штучки! Я пообещал разнести твою развалюху, хочешь, чтобы я сдержал слово? Ты от меня больше ничего не получишь.

— Так и знал, что ты мне не поверишь, — испуганно прошептал он. — Но я тебя не разыгрываю, правда! И не прошу денег. На этой кассете ничего не записано.

— Надеюсь, ты не перехватил у меня игру? — спросил я раздумывая о случившемся.

Он дал слово бывшего вора, что нет. Какое невезение! Из-за моей невнимательности — забыл нажать на какую-то клавишу — лента крутилась вхолостую. Все мои надежды потерпели крушение от идиотской небрежности,

Я заново раскурил погасшую гавану и, глядя ему прямо в глаза, спросил:

— Ты разбираешься в почтовых марках?

— Нет, — мгновенно ответил он, хотя и нейтральным тоном.

— Может, знаешь о кражах марок, совершенных за последнее время?

— Понятия не имею!

— А имя Манафу тебе о чем-нибудь говорит?

— Манафу, Манафу! — Пытаясь припомнить, он комично перекосил лицо. — Да! Я вспомнил! Марки стоимостью в несколько миллионов леев. Уже были попытки их похитить… не советую тебе соваться. У нас их продать некому а вывезти из страны невозможно. Если даже и удастся переправить их через границу, то продать все равно не продашь без связей с акулами. А они проглотят тебя — не заметят.

— Хватит молоть языком! Кто уже пытался провернуть это дельце?

— Не знаю, — пожал он плечами,