Земля лишних. Новая жизнь - Андрей Круз

Дверь пилотской кабины распахнулась, оттуда вышли двое — давешний похожий на подростка хлопец и высокий худой брюнет с длинным носом и залысинами на лбу и тоже с серьгой в ухе — видимо, пилот. Пилот открыл дверь в левом борту и вышел из салона, вывалив наружу трап, а подросткового вида механик отстегнул загогулистое переплетение крепёжных ремней и тросов от наших сумок, попрощался с нами и исчез в пилотской кабине, закрыв за собой дверь.

Мы навьючились своим имуществом и выбрались на потрескавшийся бетон площадки. Было очень жарко, над серой ВПП колебалось прозрачное марево горячего воздуха. От раскалившегося за день бетона под ногами вверх шёл настоящий поток тёплого воздуха, заставляя колебаться, как в кривом и шевелящемся стекле, весь окружающий пейзаж. Ни единое дуновение ветерка не колебало ни одной травинки, проросшей сквозь щели в бетоне — даже американский флаг на высоком флагштоке в середине стоянки самолётов висел поникнув, ни разу не шелохнувшись.

— Это за нами, — сказал Смит, показывая на приближающийся к нам от ворот аэродрома камуфлированный грузовик «Шеви Кодьяк», проходимую, но вполне гражданскую модель с тентованным кузовом — явно уже местное творчество.

Через минуту грузовик остановился рядом. Из кабины выпрыгнули двое — капрал и рядовой в обычной американской «песчанке» с самыми обычными, американскими, знаками различия, со стандартными «береттами» в кобурах. Капрал отсалютовал Смиту, что-то тихо ему доложил, рядовой же обежал машину, откинул задний борт и скинул из кузова лёгкую лесенку. Мы подхватили мешки и пошли к заднему борту. Двое братьев Рамирес поднялись в кузов и начали поочерёдно принимать от нас мешки, укладывая их поближе к кабине. Затем все поочерёдно забрались в кузов и уселись на скамейках, установленных вдоль кузова посредине так, что мы оказались лицом к бортам.

Грузовик бодро тронулся с места, довольно энергично разгоняясь, миновал автоматические ворота, ведущие с территории аэродрома, выехал на сносно асфальтированную дорогу и поехал вдоль берега моря. Эта поездка и десяти минут не продолжалась, как мне показалось. Грузовик остановился у очередных ворот, затем вновь тронулся, миновав шлагбаум и двух гражданских охранников с карабинами М4. Я пришёл к выводу, что охранники здесь или слишком много зарабатывают, или слишком мало работают. По крайней мере, ничем другим объяснить того количества модных аксессуаров, которые каждый из них навернул на свою винтовку, я не смог. И «красные точки», и тактические фонари, и лазерные целеуказатели, и штурмовые рукоятки, совмещённые с компактными сошками. Явно видны усилия ума праздного, ничем более не занятого. Книжку бы почитали лучше, что ли…

Впрочем, надолго мы возле этих новоявленных реинкарнаций «Дикого» Билла Хикока не задержались, а вновь поехали — уже по территории порта, виляя меж каких-то складов, пакгаузов, сараев, стоянок и прочих атрибутов промзоны. Выехали на пирс, где я сразу ощутил солёный запах моря, и остановились.

— Приехали, — лаконично информировал нас Браун.

Я спрыгнул через задний борт, за мной последовал Смит. Прежде чем капрал и рядовой из кабины успели к нам, мы уже откинули задний борт и началась выгрузка имущества. Я огляделся. Прямо возле нас у деревянного пирса стоял одинокий, не слишком новый, но ухоженный и недавно покрашенный траулер — судно метров двадцати в длину, с высокими бортами, как бы прогнутое в середине корпуса, с основательными надстройками, стрелой мощного поворотного крана сзади и большим погрузочным люком на корме. На корме висел флаг Европейского Союза, на борту было написано: «Ла Нинья». Судя по обводам корпуса, «Нинья» была построена как судно не слишком быстроходное, но зато с высокими мореходными качествами и экономно расходующее топливо. Впрочем, тип наиболее распространённый в этом мире, где больших судов почти не было, а все расстояния для плаваний были очень даже немаленькими.

На корме, держась за леера ограждения, стоял среднего роста лысоватый мужичок лет сорока с узким лицом, крючковатым носом и трёхдневной щетиной. Одет он был в красную майку и грязные белые шорты ниже колен, пошитые из грубой ткани вроде парусины. Прямо через плечо висела перевязь с кожаной кобурой, из которой торчала деревянная рукоятка выполненного из нержавейки «смита-и-вессона», кажется, модели 29, калибра «.44 Магнум», того самого револьвера, из которого Грязный Гарри стрелял злодеев в одноимённом фильме. Да, Билли Бонс, куда там… Впрочем, если вам интересно, то стрелял Гарри в кино не из «сорок четвёртого», а «сорок первого» калибра — и только называл его «сорок четвёртым». Не сдюжил Клинт Иствуд против отдачи «сорок четвёртого» во время съёмок.

«Билли Бонс» откинул заграждение в леерах, ведущее на трап, и крикнул по-английски с заметным испанским акцентом:

— Поднимайтесь на борт!

Я подхватил с раскалённых досок пирса свои мешки и один из мешков Бониты, навьючил всё это на себя и пошёл следом за не столь тяжелогружёным Смитом. Прошли по пружинящим под ногами сходням, по палубе, втиснулись в узкую дверь, причём я зацепился за что-то лямкой рюкзака, — спасибо шедшей сзади Боните: отцепила. Вошли в неожиданно просторную кают-компанию, откуда вело три трапа — один из них шёл вперёд и вверх, короткий, на половину уровня — на закрытый ходовой мостик, а на крыше надстройки был ещё и открытый, дублирующий. Ещё один трап вёл вперёд и вниз — и спускался на пассажирскую палубу с шестью совсем маленькими, как купе в поезде, каютами, даже чуть меньше, потому что каюты были двухместными. Третий трап вёл назад и вниз, спускаясь к жилой палубе экипажа, оттуда же можно было попасть в машинное отделение, грузовой трюм и камбуз. Ещё одна дверь в задней стене кают-компании вела прямо на палубу, к пульту управления краном.

Интерьер был полностью выдержан в стиле «максимальная практичность» — исключительно легко моющийся и совершенно неистребимый пластик. Да и вообще судно было пропитано духом «больше пользы за меньше денег», как и всё в этом мире, за исключением острова Нью-Хэвен.

Вереница из десятка тяжелогружёных людей с топотом спустилась по трапу на пассажирскую палубу и быстро распределилась по каютам. Благо они все были совершенно одинаковыми, с двумя откидывающимися с одной стены койками, маленьким санузлом, куда при этом умудрились втиснуть крошечную раковину и унитаз с хитрой системой рычагов, выравнивающих давление и заставляющих отходы жизнедеятельности нырять, а не плавать поверху. Главное — не перепутать очередность действия рычагами. При этом абсолютно вся площадь санузла составляла душевую кабину — можно вообще сидеть на унитазе и принимать душ одновременно, если есть такое желание, разумеется.

Багаж прекрасно уместился в пространстве под нижней койкой, как в том же поезде. Иллюминатор был закрыт шторкой, которую я откинул — неплохо, можно будет даже любоваться пейзажами из каюты. Над дверью было устроено ещё нечто вроде полки с загибающейся внутрь передней кромкой. На самой двери и на стене напротив красовались крючки для одежды. Шкафа не было, зато был маленький столик у окна и даже привинченный к полу табурет у него — вполне достаточно места для завтрака вдвоём. В общем, впечатление, сложившееся раньше, сохранилось — чисто, практично, есть всё, что нужно, но ничего лишнего. Совсем ничего.

Из коридора доносилось хлопанье дверей, стук откидываемых коек в каютах, голоса — группа размещалась на проживание. Я вышел в коридор, крикнул:

— Минутку внимания!

Кто-то вышел из каюты, кто-то просто высунулся из двери.

— Чтобы без кобуры я никого не видел! — заявил я. — Автоматическое оружие находится доступно в каютах, дополнительное — постоянно при себе. Даже в трусах. Трусы и кобура — рекомендуемая форма одежды. Всем понятно?

— Вы чего-то опасаетесь? — повернулся ко мне Смит.

— Во-первых, мы уже приступили к операции, поэтому группа находится в состоянии повышенной боеготовности, — ответил я. — Во-вторых, я опасаюсь. Я опасаюсь незнакомого экипажа, я опасаюсь неожиданных встреч, я опасаюсь нападения инопланетян и четырёх всадников апокалипсиса. И пока операция не закончится и мы не вернёмся домой, я буду опасаться и требовать от всех и каждого постоянно быть вооружённым. Вас это тоже касалось бы, будь вы в составе моей группы.

Мария Пилар ненатурально, но восхищённо вздохнула:

— Любимый, ты такой мудрый! Только немножко параноик, но таким ты мне нравишься даже больше. Когда тебя упекут в сумасшедший дом, я смогу тебя там навещать и кормить с ложечки в периоды обострений, когда на тебя будут надевать халатик с длинными рукавами. Разве это не возбуждает?

— Вооружаться — бегом марш! — рыкнул я на неё.

— Si, senor Comdndante jefe! — радостно отрапортовала она и исчезла в каюте.