Волонтер: Нарушая приказы - Александр Александр

Андрей с трудом прочитал текст, но тем не менее понял его содержание. За время проведенное в восемнадцатом веке он так и не смог освоиться со стилистикой, используемой Московским государем.

– Нам бы этот указ сегодня с утра. Ознакомили с ним казаков Батуринских и глядишь результат-то другой бы был, – проговорил Меншиков, забирая бумагу, – а так жди теперь, бумагу с текстом, как турецкому султану.

Но бумага от полковника Чечеля к вечеру двадцать восьмого октября так и не пришла. Дмитрий Васильевич тянул, в надежде на то, что пока не появится явного отказа о сдаче Батурина, Меншиков на штурм, во избежание жертв не пойдет.

II

Утром первого ноября сердюцкий полковник приказал открыть по осаждающим артиллерийский огонь. Пушечному обстрелу подверглись посад и солдаты, несколько ядер, со свистом перелетев через Сейм, грохнулись возле шатра Меншикова. Так Чечель взял на себя ответственность за начало военных действий, сжигая постройки вне фортеции.

– Бумагу ждать больше не нужно, – проговорил Александр Данилович, выходя, в компании с Голицыным и Золотаревы, из палатки. – Вчера отправил в город поручика Зажарского. Дал батуринцам последний шанс свободно выйди из крепости, не боясь никаких опасностей.

Граф Золотарев знал, об этом рассказал Зажарский, что его сердюки чуть не растерзали, а Чечель, выйдя из себя, пригрозился содрать кожу с Меншикова. Андрей предполагал, что впусти полковник часть отряда светлейшего, то город уцелел бы, как это случилось с другими, в числе которых был Новгород-Северский, но он этого не сделал, превратив тем самым жителей в заложников. Посланные же в город казаки Палий и Нечес не вернулись. Эстонец надеялся, что они вызовут в стане казаков недовольство, а там те под шумок и арестуют Чечеля да Фридриха фон Кёнигсека.

– Ты, граф, – проговорил Меншиков, – ступай на Андлар. Будешь город с небес осматривать, и о передвижение неприятеля мне докладывать. С того момента, как ты сии шары изобрел, мы можем наблюдать за передвижением противника. Иногда запросто опережая его.

Золотарев уехал. Он обнаружил шар в воздухе, еще минут пять ждал, пока тот спустят на землю, потом еще столько же пока оболочка наполнится теплым воздухом. То, что Меншиков оказался прав на счет Андларов, Андрей убедился лично. Поднявшись в небо вместе с одним из Преображенцев, он лично наблюдал сложившуюся вокруг города обстановку. Во-первых, мост через Сейм был разобран. Из не засыпанных ворот, тех самых в которые он недавно ездил с Голицыным, «есаул артиллерии» «на испуг» выкатил аж шесть пушек, вокруг которых суетились казаки. Андрей видел, как те стреляли. Меншиков теперь бегал около полка и размахивал руками, что-то приказывал. Через минуту графу стало ясно – что. Полки выступили к Сейму и выстроились вдоль берега в линию. Светлейший приказал переправиться через реку всего лишь пятидесяти гренадерам. Причем на двух лодках. Испугавшись, сердюки, как сказал потом Александр Данилович, «тотчас с великою тревогою в город побежали и мосты очистили». Гренадеры тут же превратились в саперов. После двух спусков вниз и подъемов, Андрей, в конце концов, увидел, как через восстановленный мост на тот берег стали переходить драгуны.

Золотарев видел, как Меншиков на коне скакал впереди драгун. Видно было, что он приказывал драгунам идти к горящим хатам. Среди уцелевших построек, тех, что удалось погасить, засели солдаты. Андрей заметил, как к князю подбежал денщик, что-то тому прокричал. Меншиков подозвал к себе Голицына, сделал распоряжение и поскакал к шатру.

Причина этакого поведения выяснилась через несколько минут, когда к Андлару прибежал все тот же денщик. Сперва он подошел, к дежурившему внизу преображенцу, что-то ему сказал, и служивый медленно стал опускать шар. Затем, когда Андлар коснулся земли, подбежал к графу и произнес:

– Князь Меншиков вызывает вас к себе, граф.

Андрей вскочил на коня и помчался к шатру. Уже там влетел в палатку и увидел Меншикова. Князь стоял с листком бумаги в руке.

– Увы, граф, – произнес он со вздохом, – но трагедии нам с вами избежать не удалось. Я только что получил послание от государя.

Он крикнул адъютанта. Тот явился в палатку, князь протянул бумагу и приказал:

– Читай!

Офицер взял письмо и начал читать:

– Объявляем вам, что нерадением генерал-майора Гордона, шведы перешли реку. Понеже мы решили отступить к Глухову. Того ради с взятием города Батурина приказываю не тянуть, а с Божьей помощью оканчивать. Ежели невозможно, то лучше покинуть, ибо неприятель перебирается в пяти верстах от Батурина.

– Видишь, граф, что творится. Теперь уже ничего не остается, как взять город штурмом. Сейчас солдаты пушки подтянут к Конотопским воротам, и попытаются пробить брешь. Но, я тебя, граф, не за этим позвал. Ты теперь видишь, что в резне, коя тут может произойти, ни твоей, ни моей вины теперь уже нет. Чечель сам сжег все мосты для отступления. Как говорил один римлянин, – явно Меншиков не знал, кому принадлежат эти слова, – Рубикон перейден. А, теперь ступайте, граф!

Андрей вернулся на Андлар. С высоты птичьего полета он наблюдал, как к шестнадцати часам дня устроили напротив Конотопских ворот солдаты батарею и стали пробивать в крепости брешь. Золотарев видел, что фон Кенигсек не может подавить своим огнем артиллерию князя.

Почти весь вечер и ночь на второе ноября осаждающие готовили фашины и сколачивали штурмовые лестницы.

Горилка, несмотря на осаду, лилась рекой. Казаки, за исключением сердюков, гуляли. Палий и Нечес, еще вчера пробрались в крепость по тайному ходу. Когда Золотарев с Голицыным отправились в город на переговоры, Нечес предложил в случае неудачи провести солдат Меншикова внутрь, но Палий отверг это.

– В любом случае, – проговорил он, – будет бойня. Преображены начнут резать всех, кто против них пойдет. Тут нужно пробраться в крепость и убедить полковников сдаться добровольно. Тем более, Нечес, у нас с тобой там много товарищей, что пошли за Мазепой.

Казак кивнул в знак согласия. Палий был прав. Оставалось надеяться, что эстонец переубедит, но новости, что принес граф, не были радостными. Почти все казаки поддержали полковника Чечеля и саксонца фон Кенигсека, а выступившие за сдачу города полковник Иван Нос и один из казаков были просто зверски убиты. Андрей не желал рассказывать подробностей казни, коей он стал свидетелем, но казаки и так знали, какой она была жестокой.

Вечером, тридцать первого октября, когда лагерь Меншикова спал, лишь только караул обходил его по периметру, да горели ярким пламенем костры, они вплавь переплыли Сейм, и через подземный ход, в обычное время служивший погребом проникли внутрь. Направились к выборному полковнику Мосию Закатай-Губе, тому не нравились действия гетмана, но против того же полковника Чечеля, в открытую тот боялся идти. Вот если бы Закатай-Губа чувствовал за собой силу, то он с успехом мог бы организовать переворот.

Старого служаку они обнаружили в трактире. Мосия сидел за столом и пил горькую. Сначала Нечес испугался, что с пьяным полковником каши не сваришь, но потом понял, что выбора, как такового у них просто нет.

Они с приятелем возникли, как из-под земли, Закатай-Губа чуть не поперхнулся. Выругался и произнес:

– Эки, черти. Откуда вы тут?

Палий прижал палец ко рту.

– Тсс.

Полковник кивнул, показал рукой на лавку. Сидевшие напротив него казаки в свое время ушли, после того как выступили против гетмана. Им не понравилось, что тот присягнул на верность шведскому королю Карлу. Как утверждал кошевой, возглавивший их – Мазепа отрекся от святой православной веры. Закати-Губа не верил, что когда-нибудь увидит их вновь. И вот теперь двое из того отряда сидели перед ним. Поэтому, когда на вопрос, Нечес поднес палец к рту и сказал – Тсс, он понял, что сей вопрос сейчас не уместен. Явно пришли с того берега, да к тому же, скорее всего, из лагеря князя Меншикова.

Только вот так вот с места в карьер Палий не захотел. Кто знает, а вдруг полковник Мосий Закати-Губа перешел на сторону Чечеля? Поэтому казак просто поинтересовался, по какому поводу тот пьет горилку?

Закати-Губа крикнул трактирщика. Когда тот подошел, попросил принести еще две чарки. Тот выполнил просьбу полковника, и уже через минуту Мосий, человек не раз участвовавший в набегах на татарские земли, наливал горилку.

– Выпьем, братцы, за упокой души полковника Ивана Носа. Славен был сей казак. В боях ему равного найти нельзя было. И пуля не брала, а вот предательство Чечеля, – казаки настороженно посмотрели в глаза Закати-Губы, – сгубило. Кто же знал, что суждено ему было погибнуть на пушке.

Сказал это Мосия так громко, что Палий начал озираться, ожидая реакции собравшихся казаков. Но тем казалось, все было безразлично.