И проиграли бой - Джон Стейнбек

— Так вот, я прав оказался. Андерсон ездил к шерифу просить, чтоб нас выдворили.

— Что ж теперь?

— Остается ждать. Ребятам пока ничего не говори.

— Насчет этого ты, может, и прав. А вот насчет жратвы промашку дал. Все до единой фасолинки подъели. Я для вас в двух котелках немного оставил. У меня в палатке найдете.

— Как знать, может, жратва нам больше и не понадобится, — сказал Мак.

— Чего-то не возьму в толк.

— Да нас, поди, завтра здесь и не будет.

Войдя в палатку, Лондон указал на два котелка на ящике.

— Значит, думаешь, шериф все-таки попрет нас отсюда? — спросил он Мака.

— Ясно как божий день. Он такой возможности не упустит.

— Думаешь, стрельбу откроет? Может, пригрозит, и все?

— Почем я знаю. Слушай, а где все ребята?

— Все по палаткам, отсыпаются.

— Никак машина едет. Может, все-таки наши возвращаются?

Лондон скособочил голову, прислушался.

— Нет, это грузовик. И, судя по всему, не из мелких.

Они выбежали из палатки и увидели на дороге из Торгаса грузовик: стальной кузов, мощные сдвоенные колеса. Он подъехал к лагерю и остановился. В кузове поднялся человек с автоматом. За передней рукоятью — большой патронный диск. Над бортами кузова видне лись головы сидевших. Из палаток выскакивали забастовщики.

Стоящий в кузове прокричал:

— Я — окружной шериф! Если у вас есть вожак, я бы хотел с ним поговорить!

Люди, с любопытством поглядывая на грузовик, подходили все ближе.

— Осторожнее, Лондон, — прошептал Мак. — Сейчас они могут нас в два счета шлепнуть. Им ничего не стоит.

Оба вышли к обочине, остановились. Чуть поодаль цепочкой вдоль дороги — остальные забастовщики. Лондон крикнул:

— Ну, я — главный.

— У меня на вас жалоба. Вас обвиняют в нарушении границ частных владений. До сих пор мы вас терпели. Уговаривали на работу вернуться, а уж если надумали бастовать, то мирно. Вы же уничтожаете частную собственность, совершаете убийства. Кое-кого нам пришлось пристрелить, кое-кого — задержать, — шериф взглянул на своих спутников в кузове и продолжал. — Мы и сейчас не хотим кровопролития, мы готовы вас выпустить. Даем вам ночь, чтобы вы убрались отсюда. Покинете округ — никто вас на дороге и пальцем не тронет. Но если завтра на рассвете застанем вас здесь, в лагере, пощады не ждите.

Слушали его молча. Мак что-то прошептал Лондону и тот сказал:

— «Нарушение границ» не дает вам права стрелять.

— Может быть, но «сопротивление должностным лицам» — дает. Я с вами в открытую говорю, чтоб вы знали, чего ждать. Завтра поутру мы сажаем в грузовики вроде этого сотню людей, даем каждому ружье. Еще у нас три ящика гранат со слезоточивым газом. Кое-кто из ваших приятелей может вам порассказать, что это за игрушки. Вот и все. Цацкаться с вами больше не будем. Даем вам срок до утра, чтоб убраться из округа. Вот и все. — Наклонившись к кабине, бросил:

— Поехали, Гас.

Машина медленно тронулась с места, набрала скорость…

Один из забастовщиков прыгнул в придорожную канаву, схватил камень. Но так и остался стоять, держа его в руке, а грузовик катил прочь. Люди проводили его взглядом и пошли обратно в лагерь.

— Похоже, мы получили приказ, — вздохнул Лондон. — Он не шутки шутить приезжал.

— Проголодался я, пойду-ка с фасолью разделаюсь. Маку не терпелось переменить тему. Молча вернулись в палатку. Мак с жадностью принялся есть. — Сам-то поел, Лондон, а?

— Я-то? Конечно. Что будем делать?

— Бороться.

— Да, они навезут этих гранат, борись тогда, как бычок на бойне.

— Врет он все, — так неистово воскликнул Мак, что стрельнул жеваной фасолью изо рта. — Будь у него эти гранаты, не стал бы нам говорить! Он думает, мы разбежимся, не станем биться. Снимемся с лагеря ночью, они нас тут же сцапают. Разве им можно верить!

Лондон посмотрел Маку прямо в глаза.

— Не хитришь? Ведь ты сам говорил, я на вашей стороне. Не дай бог, вокруг пальца обвести меня хочешь.

Мак перевел взгляд.

— Мы должны драться! Уйдем, не хлопнув дверью, считай, напрасно столько терпели.

— Ну, а если ввяжемся в драку, много ни в чем не по винных ребят получат пулю в лоб.

Мак поставил котелок с остатками фасоли на ящик.

— Знаешь, на войне генерал понимает, что без потерь не обойтись. Так вот, у нас тоже война. Уйдем без боя, значит, с позором проиграли. — Он прикрыл глаза рукой. — Лондон, ответственность, конечно, адская. Я знаю, что нам делать, но ты вожак, тебе и решать. Не хочу всю вину на себя взваливать.

Лондон понуро бросил:

— Да, но ведь ты в этом деле собаку съел. Ты уверен, что нам лучше всего биться?

— Да, лучше всего.

— А, пропади все пропадом, драться так драться, лишь бы ребят настроить!

— Я думал об этом, — сказал Мак, — ведь они и против нас могут повернуть. Те, кто слушал шерифа, расскажут остальным, и все скопом на нас: дескать, вы эту кашу заварили.

— Я все-таки думаю, они деру дадут. Эх, бедняги, ничего-то не знают, не ведают. Ты, значит, говоришь, если и смываться, так надо прямо сейчас? А как быть с ранеными? С Бэрком, стариком и тем, что ногу вывихнул?

— Оставим здесь, — решил Мак. — Другого выхода нет. Окружным властям придется их в больницу класть.

— Схожу, посмотрю, что в лагере делается. Что-то на душе кошки скребут, — сказал Лондон.

— Не только у тебя, — подхватил Мак.

Лондон вышел. Джим взглянул на Мака и принялся за холодную фасоль с редкими волоконцами говядины.

— Будут ли и впрямь нас бить? Неужто не пропустят, если ребята решат уйти?

— Шериф-то пропустит. Только обрадуется, если мы уйдем, а вот от «бдительных» жди пакостей.

— Ужинать ребятам нечем, Мак. А если они еще и напуганы, так никакой ужин сил не прибавит.

Мак выскреб все из котелка и поставил его на ящик.

— Джим, ты выполнишь одну просьбу?

— Смотря какую.

— Солнце скоро сядет, быстро стемнеет. Ты, надеюсь, прекрасно понимаешь, что за нами будут охотиться? И еще как! Так вот, я хочу, чтоб ты, как только стемнеет, смылся отсюда и вернулся в город.

— С какой это стати?

Мак скользнул взглядом по лицу Джима и потупился.

— Я приехал сюда, сил и желания работать хоть отбавляй. А ты, Джим, стоишь десяти таких, как я. Сейчас я в этом уверен. Случись что со мной, найдется много ребят не хуже, а у тебя редкостный талант. Нам нельзя тебя терять. Если за грошовую забастовку придется расплачиваться такими людьми, как ты, — это расточительство.

— Не согласен. Нас надо в работе использовать, а не беречь. Я не дезертир. Ты сам говорил, что любое маленькое дело — частичка большого, пусть крохотная, но важная.

— Джим, тебе необходимо уйти. С больной рукой много не навоюешь. Толку от тебя в драке все равно нет. И оставаться тебе здесь незачем. Помочь ничем не сможешь.

Лицо у Джима посуровело.

— Я останусь. Может, еще и здесь чем пригожусь. Ты, Мак, меня все время оберегаешь. И порой мне кажется, что оберегаешь не из интересов партийных, а из своих собственных.

Мак побагровел от досады.

— Ну что ж. Пристрелят — пеняй на себя. Я предложил, по-моему, лучший выход. Хочешь поупрямиться валяй! Делай, что твоей душеньке угодно, а я пошел. Здесь сидеть без толку, — и, вконец рассердившись, вышел.

Джим засмотрелся на брезентовую стену. На ней красным пятном запечатлелось заходящее солнце. Рукой он осторожно потянулся к плечу, тихонько нажал, потыкал вокруг раны. Чуть поморщился. И долго сидел неподвижно.

Заслышав шаги, обернулся. У входа стояла Лиза с ребенком на руках; за ее спиной виднелась вереница машин при дороге, на верхушках деревьев играли закатные блики, а под кронами уже собирались сумерки. Лиза, по-птичьи вытянув шею, с любопытством огляделась. Мокрые волосы старательно приглажены, кое-где, неумело накрученные, вились. Короткое одеяло кокетливо прикрывало лишь одно плечо.

— Ты один, я вижу, — она подошла к матрацу, уселась, прикрыла колени подолом льняного платья. — Ребята говорят, легавые нас бомбами забросают и убьют, — беспечно сказала она.

Джим оторопел.

— Ты, похоже, не очень-то боишься.

— Не боюсь. Я вообще не боюсь такого.

— Тебя легавые не тронут. Не верю я, что они нас перебьют. Вранье все это. Ты пришлато по делу?

— Нет, просто так. Решила немного здесь посидеть.

— Я ведь нравлюсь тебе, Лиза? — Джим улыбнулся.

— Да.

— И ты мне нравишься.

— Ты мне так помог с малышом.

— А как старый Дан? Ты за ним присматриваешь?

— А чего с ним будет? Лежит себе, бормочет.

— Мак тебе помог куда больше, чем я.

— Да, но он никогда на меня так не смотрел. Мне нравится тебя слушать. Ты хоть еще и мальчишка совсем, а говоришь складно.

— И слишком много, Лиза. Слов много, а дела мало. Посмотри: вечереет. Скоро фонарь зажжем. Не станешь же ты со мной в темноте сидеть.