Моя борьба. Книга пятая. Надежды - Карл Уве Кнаусгорд

* * *

Прожить учебные дни не составляло труда. По утрам я брел под дождем в академию, радуясь, что увижусь с сокурсниками, мы так часто общались, что они меня почти не напрягали, потом, к вечеру, под стремительно темнеющим небом шел домой. Ужинал, сидел и читал, пока жажда действия не выгоняла меня на улицу, в никуда, иначе говоря, без намерения кого-либо встретить. Идти мне было некуда, сидеть в квартире я не мог, так что же оставалось делать? Идти в одиночку в кино или в «Оперу» – ни за что! Некоторое время такой распорядок меня устраивал, ничего странного в нем не было, он вполне объясним – курс у нас крошечный, другие студенты старше меня, дружить со мной никто из них не станет, это не то же самое, когда вокруг тебя сотни, если не тысячи однокурсников. Да, это вполне объяснимо, я учусь в Академии писательского мастерства, а когда окончу ее, возьму учебный кредит и поеду в Стамбул и буду писать там, в городе, где мне и не полагается иметь знакомых, экзотическом и чужом, сказочном, сидеть в собственной комнате в Стамбуле и сочинять, черт меня дери!

Я писал письма, рассказывал о своих планах. Читал романы, о которых говорили нам в академии, – Эйстейна Лённа, Уле Роберта Сунде, Клода Симона, Алена Роб-Грийе, Натали Саррот, хотя мне они казались чересчур сложными, я пробивался сквозь них в надежде, что хоть что-нибудь осядет у меня в голове. Я ходил в центр и покупал пластинки, пил кофе в кондитерских, куда обычно заглядывают лишь старики и где я не морочился тем, как выгляжу и что обо мне скажут и что кто-нибудь обратит внимание на то, что я один. На стариков мне было положить, и на себя самого тоже. Я рассматривал пластинки, читал книги, пил кофе и курил. После шел домой, доживал до вечера, ложился спать, дальше наступал новый день. Будни проходили терпимо, на выходных приходилось тяжелее, после обеда, часа в два-три меня начинало тянуть куда-нибудь выйти и развлечься, как другие студенты, к шести-семи часам это желание обострялось – сейчас все разогреваются у кого-нибудь, перед тем как пойти веселиться, а я сижу один. Часам к восьми-девяти становилось полегче: скоро уже пора ложиться спать. Иной раз что-то отвлекало мое внимание – книга, которую я читал, или текст, над которым я работал, – и я забывал о времени и ситуации, а когда в следующий раз смотрел на часы, они показывали двенадцать, час или даже два. Это было хорошо, тогда утром я спал дольше, таким образом сокращая следующий день. Иногда в субботу вечером я выходил из постылой квартиры и ноги несли меня в центр, мимо «Оперы», где в окнах виднелись смеющиеся лица и золотистые кружки с пивом, и хотя достаточно было открыть дверь и войти, ведь там не заперто, но я никак не мог, так уж все сложилось. Однажды я все же сделал это и, как и ожидал, окунулся в кошмар, я стоял в баре, сгорая изнутри, грудь пылала, голова полыхала, я никого тут не знаю, у меня нет друзей, и все это видят, я стоял в баре в одиночестве и притворялся, будто это совершенно естественно, я пил и спокойно оглядывал зал: нет ли тут сегодня кого-нибудь из знакомых?.. И правда нет, надо же, вот удивительно, никогошеньки! Ну что ж, и ладно, выпью пивка и пойду домой спать… Завтра уйма дел, поэтому лучше лечь пораньше… Я спешил домой и злился на себя и собственную глупость – дома мне делать все равно нечего, что за идиотизм, зачем было вот так демонстрировать, какой я лузер?

* * *

На следующих выходных я позвонил Ингве. У него был телевизор, и я решил спросить, собирается ли он смотреть футбол, и если да, то можно ли мне посмотреть у него. Про случившееся с Ингвиль я не забыл, прощать его и не думал, но братьями с ним мы были задолго до того, как я влюбился в Ингвиль, – не стоит путать две эти вещи, ведь две мысли в одной голове вполне умещаются.

– Алло, – раздался в трубке его голос.

– Привет, это Карл Уве.

– Давно тебя не было слышно! – сказал он. – Ты как?

– Хорошо. Я только спросить – ты сегодня футбол вечером будешь смотреть?

– Собирался, да.

– Можно я зайду к тебе посмотреть? – спросил я.

– Конечно. Приходи.

– А Ингвиль у тебя? Потому что тогда я не приду.

– Нет, она на этих выходных дома. Так что приходи.

– Договорились. Пока.

– Пока.

– Ты, кстати, ставку сделал?

– Ага.

– А сколько строчек заполнил?

– Тридцать две.

– Ясно. Ладно, до встречи.

* * *

Я купил в ближайшем магазине упаковку пива, принял душ, переоделся, под дождем добежал до киоска и сделал ставку, дождался автобуса, сел в него и поехал, разглядывая огни за окном и движение, наполнявшее город, переменчивый каскад цветов и форм, отраженный в воде, переливающийся свет, зонтики и мельтешение «дворников», склоненные головы и накинутые капюшоны, резиновые сапоги и дождевики, воду, стекающую по тротуарам и льющуюся из водостоков, чаек, которые кружили сверху и, нахохлившись, садились на флагштоки или на нелепо высокий памятник на площади Фестплассен, статую мужчины в натуральную величину, поставленную на колонну высотой, во сколько, кстати, метров – двадцать? Тридцать? Кристиан Микельсен – чем заслужил он подобную судьбу?

Берген, город мельтешащих по стеклу «дворников».

Берген, город тесных, продуваемых ветром квартирок без туалета.

Берген, город человеческих рыб. Смотри, как они разевают рты.

Сюда приехал дедушка после того, как распродал свои книги в окрестных деревнях, ходя от дома к дому и предлагая всем желающим свою маленькую библиотеку, чтобы купить себе новый костюм. Здесь купил он и кольцо, готовясь к свадьбе с бабушкой. Берген – для них это был Город. Отправляясь сюда, он наряжался, доставал лучшую свою одежду и самую красивую шляпу, как, по всей вероятности, поступал всегда.

Через Данмаркспласс, направо под вывеску у деревянного сарая, где продают шины, сразу после – налево и дальше наверх, мимо домов, выстроенных для рабочих.

* * *

Все как обычно, думал я, позвонив и дожидаясь, когда Ингве откроет. Все как раньше.

Именно так все и оказалось.

Ингве купил английские карамельки в шоколаде – в детстве папа всегда угощал нас такими, когда мы смотрели футбол, – и сварил кофе, который мы пили, пока не перешли на пиво и чипсы перед вторым таймом. Мы записывали счет всех одиннадцати игр, Ингве угадал десять, но к концу все