Если бы ты был здесь - Джоди Линн Пиколт

За время моего пребывания на Исабеле Беатрис проделала огромный путь от отчаяния к смирению. Если изначально она не слишком радовалась возвращению домой, то теперь, по крайней мере, казалась менее истерзанной своими переживаниями. Она перестала резать себя. Старые порезы превратились в серебристые шрамы.

Но теперь они вновь кровоточат. И все из-за нас.

Я знаю, что порезы не всегда свидетельствуют о намерении человека покончить с собой. И все же иногда они приводят к самоубийству. Беатрис открылась мне, доверилась, считала своим человеком. И застала в объятиях другого.

Во мне образуется маленькая воронка, наполняющаяся чувством вины. Финн. Моя мать.

То, что я сделала прошлой ночью, плохо по многим параметрам. Но я стараюсь об этом не думать, потому что сейчас важно только одно: найти Беатрис и уговорить ее не делать глупостей.

Я слышу, как все внутри меня шепчет: «Трусиха!»

– Наш остров совсем небольшой, – натянуто говорит Габриэль. – Но внезапно кажется таким огромным.

Я понимаю, что он имеет в виду. На Исабеле полно тропинок и дорожек, до которых невозможно добраться на машине. Кое-где можно встретить ядовитые растения и кактусы с шипами. Есть места, настолько густо заросшие зеленью, что сквозь нее ничего не видно. Иными словами, способов причинить себе вред – намеренно или непреднамеренно – здесь предостаточно.

– Мы обязательно ее найдем. – Мне хочется накрыть его руку на коробке переключения передач своей, но в последний момент я решаю этого не делать и вновь кладу ладонь себе на колено.

Я отворачиваюсь от Габриэля и вглядываюсь сквозь боковое стекло в окружающий пейзаж, пытаясь заметить хоть какое-то движение. Беатрис никак не могла обогнать нас. Если только не одолжила велосипед у Абуэлы. А мы потеряли несколько минут, осматривая улицы Пуэрто-Вильямиля.

Наконец мы добираемся до фермы. Я выскакиваю из джипа до полной его остановки и бросаюсь в дом, выкрикивая имя Беатрис. Габриэль следует за мной по пятам, осматривает гостиную и бросается в спальню, но и там никого нет.

Он опускается на матрас и бормочет:

– Вот дерьмо!

Я стою в дверях.

– Быть может, ей просто захотелось побыть одной, – с надеждой в голосе тихонько говорю я. – Быть может, она совсем скоро вернется домой.

Его затравленный взгляд встречается с моим, и я понимаю, что Габриэлю не впервые искать дорогого его сердцу человека, который пропал без вести.

Он хватает рюкзак Беатрис, стоящий рядом с кроватью, и вываливает его содержимое на постель.

– Что ты пытаешься найти? – спрашиваю я.

– То, что она забрала с собой. То, что намеренно оставила дома. – Он расстегивает молнию на внутреннем кармане рюкзака и засовывает руку внутрь. – Я не знаю.

Габриэль ищет хоть какую-то подсказку. Намек на то, куда Беатрис могла сбежать, чтобы ее никто не нашел.

Я открываю верхний ящик комода и начинаю перебирать ее трусики и лифчики. Внезапно пальцами я нащупываю что-то похожее на дневник.

Выдвинув ящик почти полностью, я понимаю, что передо мной не дневник, не блокнот и даже не книга. Это стопка открыток, перетянутая резинкой для волос.

Все мои открытки Финну. Открытки, которые, по заверениям Беатрис, она давно отправила.

Я чувствую себя так, словно меня пронзили мечом насквозь. Я снимаю резинку и перебираю открытки – логотип компании «G2 Tours» в окружении различных фотографий с одной стороны и мой корявый почерк с другой. Единственная ниточка, связывавшая меня с Финном. Поскольку отсутствие нормального сигнала лишило нас возможности регулярно обмениваться телефонными звонками или электронными письмами, я надеялась, что Финн хотя бы время от времени получал мои послания.

Вот только… ничего он не получал.

Нас с ним разделяют тысячи миль, а от меня ни слова. Если вспомнить наш последний разговор, то мое молчание можно объяснить обидой или злостью. На худой конец Финн мог подумать, что я просто выбросила его из головы.

Я смотрю на Габриэля и понимаю: по крайней мере, прошлой ночью именно это и произошло.

Он по-прежнему сидит на матрасе рядом с кучкой личных вещей Беатрис – учебники, зарядное устройство для телефона, наушники и несколько батончиков мюсли. Габриэль держит в руке полароидный снимок и хмурится. Кусочек скотча аккуратно соединяет разрезанное надвое фото.

На одной половинке фотографии изображена симпатичная девушка с вьющимися светлыми волосами. Она обнимает Беатрис одной рукой, а другой, по-видимому, нажимает на кнопку спуска. Глаза обеих девочек закрыты, они целуются.

Ана Мария.

Я никогда не видела на лице Беатрис подобного выражения – на снимке она выглядит абсолютно счастливой.

– Кто эта девушка? – бормочет Габриэль.

Интересно, о чем он думает?

– Член ее принимающей семьи, подруга из Санта-Крус, – отвечаю я.

– Подруга, – эхом отзывается он.

Я предполагаю, что так он реагирует на целующихся девочек. Но когда Габриэль кончиком пальца прикасается к кусочку клейкой ленты в центре фотографии, я понимаю, что он злится на того, кто разбил сердце Беатрис. Кто причинил ей столько боли, что Беатрис в сердцах разорвала фотографию на части, но затем, пожалев о содеянном, склеила ее обратно.

– Когда занятия в школе отменили, Беатрис умоляла меня разрешить ей вернуться сюда. Причина в этом?

Мне нравится, как Габриэль отбрасывает в сторону тот факт, что его дочь влюбилась в девушку. Ему важно только то, что ей причинили боль. Что она все еще страдает. Что мы – далеко не первые в списке дорогих ей людей – подвели ее.

Внезапно мне на ум приходят слова Беатрис, которые она произнесла в trillizos.

Правда или действие… Безусловная любовь – чушь собачья!.. Она любит меня, но не так, как люблю ее я…

Мне стало интересно, каково это – просто отпустить.

– Габриэль, – выдыхаю я, – кажется, я знаю, где она.

Три обвалившихся лавовых туннеля находятся не так далеко от фермы Габриэля. Часть пути мы едем на джипе, оставшееся расстояние до входа в туннели проделываем пешком. Габриэль закидывает альпинистскую веревку и страховочную систему себе на плечо. Мы пробираемся сквозь густой подлесок, я зову Беатрис по имени, но ответа нет.

Я вспоминаю о лестнице, ведущей вглубь туннеля, о непроглядной тьме, простирающейся за ее пределами. Интересно, на какой высоте от дна туннеля обрывается лестница?

Сжимая в руке чудесный медальон Абуэлы, я шепчу молитву себе под нос.

– Беатрис! – снова зову я.

Ветер шепчет в кустах и теребит мои волосы. Габриэль находит крепкое дерево, обматывает вокруг него один конец веревки и завязывает на ней несколько причудливых узлов. Сегодня прекрасный день. По небу плывут пушистые белые облака, пение птиц напоминает чудесную симфонию. И это кажется мне какой-то вопиющей несправедливостью! Наконец