Любовный контракт - Александра Джонс

Похоже, что теперь все время у меня уходит на посещение уборной, раздраженно подумала Оливия. Ни доктор Гаррет, ни акушерка не предупреждали об «учащенном мочеиспускании», «отекании лодыжек» и прочих надоедливых неудобствах пребывания «в положении». К счастью, приступы головокружения и утренняя тошнота, порою длившаяся весь день в первые недели беременности, теперь прошли.

— Хорошо бы и мне сшить одежду на заказ, но этого я себе позволить не могу, — продолжила беседу одна из ее сотрудниц.

— Готовое платье — тоже неплохо… Только подбирай темно-синее и белое.

— Я не за миллионером замужем, чтобы покупать себе все, что хочется.

— Ладно, не бурчи. Когда у тебя роды?

— В январе.

— Берешь предродовой отпуск?

— А что?

— Я не хочу быть заваленной твоей работой в добавление к моей, вот что!

— Кадровик говорит, я еще не имею права на предродовой отпуск. Но когда ребенок родится, они мне предоставят оплаченный послеродовой.

— Дай-то Бог! А вот с больной Бэрди Гу Оливия носится как с писаной торбой, да еще успевает разбираться с собственной беременностью и ругать меня.

— Ничего, скоро у нее появится ребенок и времени на нас уже не будет.

— Надеюсь, что так.

— Знаешь, я к концу дня ужасно устаю таскать свое пузо, еще более огромное, чем у ее благородия. Только она после работы садится в «даймлер» или «феррари», а я топаю пешком!

— Как ты думаешь, кто у нее будет?

— Должно быть, девочка — живот не торчит. Вот почему я полагаю, что у меня будет еще один мальчик.

— А ты не делала ультразвук, чтобы удостовериться?

— Не-а. Мы с Джимом любим сюрпризы. Какого пола — неважно, лишь бы ребенок был здоровенький!

— Ну, у тебя тоже не торчит, так что, скорее, будет девочка. Хотя пузо побольше, чем у нее.

— Так и должно быть, разве нет? У меня ведь роды на пару месяцев раньше, чем у ее благородия!

Воду закрыли, и Оливия услышала, как зажужжали две сушилки, затем дверь туалетной хлопнула. Она испустила вздох облегчения, когда эти двое наконец ушли, и подумала, что впредь надо ходить в свою собственную уборную, пристроенную к кабинету. Но она взяла на заметку: проверить политику «Лэмпхауза» насчет предродовых отпусков.

Придя к себе, она схватила кейс и сказала Натали:

— Где мои бумаги? Спасибо… ну, пока!

По пути в Бленхейм на встречу с представителями Ассоциации упаковщиков книг Оливия подумала: а есть ли вообще жизнь вне «Лэмпхауза»?

При следующем осмотре доктора Гаррета обеспокоило ее артериальное давление.

— Относитесь ко всему спокойнее, Оливия. Если давление будет расти, могут случиться неприятности.

— Неприятности? Какие неприятности? — спросила она, думая, что он шутит насчет своего обещания побить ее палкой.

— Преждевременные роды, вот какие! Мы же этого не хотим, правда?

Конечно, не хотим, подумала Оливия. Как всякая будущая мать, она хотела, чтобы ребенок родился здоровым, а это значило, что его нужно выносить положенные девять месяцев. Она попыталась сократить рабочий день, приходя к одиннадцати и уходя в четыре, но пока Бэрди не заняла свое место, это было затруднительно. Даже несмотря на то, что домашний кабинет был оснащен факсом, ксероксом и компьютером, работа дома оказалась еще более нервной, чем в Фаррингдоне.

Во-первых, миссис Даннимотт продолжала сплетничать. Во-вторых, был мистер Рэппс со своей командой, который упорно придерживался архитектуры «старого помещичьего дома». В-третьих, американские штучки Стюарта — бассейн, сауна, солярий, мини-спортзал и джакузи — все еще порождали проблемы. К тому же в планах было предусмотрено, чтобы внутренний бассейн летом широко открывался в сад, навстречу солнцу. Однако радетели сохранности исторических реликвий из числа местных властей полагали, что современные скользящие двери из алюминия и листового стекла плохо сочетаются со старым домом, хотя оздоровительный центр был сзади и никак не мог испортить фасад. Мистер Рэппс почесывал в затылке и предлагал обычные французские двери; Стюарт по-прежнему хотел, чтобы все управлялось нажатием кнопки. Переговоры зашли в тупик.

А еще была Аннабел со своими домашними проблемами, вращающимися вокруг Макса и его мнимого романа с Ютой.

Аннабел перебралась в комнату Тэнди. Макс твердил, что она делает из мухи слона. Аннабел швыряла ему в лицо шинкованные овощи. В общем, атмосфера в доме ван дер Кроотов была накаленной, от этого страдали прежде всего дети.

Аннабел бежала со своими бедами к Оливии, которая, как добрый друг, выслушивала ее сочувственно, хотя и довольно беспомощно. Аннабел сама встала в тупик: надо ли ей простить и забыть? В конце концов, он ведь не побежал за Ютой, когда она выгнала девушку!

Теперь у них была новая домработница, Аннунциата. Эта простоватая испанка оказалась куда лучше Юты. Эми обожала ее и другие дети тоже. Она была крупной и некрасивой, но имела золотое сердце и была исключительно полезной. Мало того, что помогала в саду, она в первый же день приготовила им на ужин великолепный плов из морепродуктов.

— Думаю, что мы не вполне наедаемся овощами, — продолжала Аннабел, застенчиво пожимая плечами и втягивая светловолосую голову в плечи. — Насколько я понимаю, кальмары, креветки, мидии и тому подобное — это дары моря, но не мясо!

Или биг-маки, подумала Оливия.

— Делайте, что считаете нужным, Аннабел! Я полагаю, что во имя детей это надо сделать, но не мне указывать вам, простить его или нет.

— Если он уйдет оттого, что я отказываю ему в супружеских правах, это будет просто ужасно, — жалобно сказала Аннабел. — Ведь он нас всех кормит.

Оливия поняла, что Аннабел, эта пылкая женщина, окажется в постели пожирателя биг-маков еще до Рождества.

Она оказалась права: ван дер Крооты уладили свои разногласия, и на Рождество Макс подарил Аннабел пушистого бирманского котенка. Та назвала его «Примирение», для краткости — «Мир».

— Я пожелала себе в новом году быть терпимее к Максу и его настроениям, — объявила она.

Новогоднее пожелание Оливии самой себе состояло в том, чтобы не принимать так близко к сердцу проблемы других людей — ей хватало и собственных.

Макс был восстановлен в правах вегетарианца и продолжал свое тайное мясоедение. Оливия никак не могла отделаться от него, когда ездила поездом.

— Хэллоу, Оливия, я надеюсь, вы прозтили меня за то, что я распустил язык насчет своей несчастной родины. Я по натуре не злой человек, просто очень разочаровался в человечезтве.

Ее решение держать Макса ван дер Кроота как можно дальше от поместья тоже было нелегко осуществить. Несмотря на бурское самодовольство и расистские взгляды, Макс, когда хотел, мог выглядеть вполне обаятельным, да к тому же он был столпом Мидхэрстского братства гольфистов, так что уклониться от общения с ним было мудрено. Когда Оливия как-то подняла тему о первой жене Макса и обстоятельствах ее смерти — причине ненависти Макса к черным в Южной Африке — Стюарт заметил: