Грифон - Евгений Щепетнов

Похлебка готовилась до удобоваримого состояния битый час. И все равно мясо было жестким, как подошва, — ну что ожидать от сушеного мяса. Только нам было не до вкусовых качеств — набить бы живот. Соль в хижине была, так что варево не осталось пресным. Василиса чуть не урчала над глиняной миской, а я подшучивал над ней, спрашивая, — сравнится ли эта еда с едой в лучших ресторанах мира, в которых она бывала.

Наевшись, мы вышли на свежий воздух из жаркой хижины с очагом, распространявшим тепло и запах углей. Уселись в тень под дуб, и, разглядывая подношения аборигенов, я рассказал Василисе, что случилось со мной и с грифоном. Рассказывать особо долго было нечего, так что уложился в пятнадцать минут. После этого мы долго молчали, переваривая информацию и нехитрый обед, затем Василиса, задумчиво глядя в небо, тихо спросила:

— Вась, ты что, теперь вроде как грифон? Ты не чувствуешь в себе никаких перемен?

— Хмм… ты чего вообще спросила — сама-то поняла? Как я могу оказаться грифоном, когда я — это я? Никаких перемен не чувствую. Хотя…

— Что — хотя? — спросила Василиса, ковыряясь в зубах травинкой.

— Понимаешь… как бы тебе это сказать… я ведь не знал заклинания, которым зажег очаг. Не знал. Оно всплыло непонятно откуда. Полагаю, что это как раз и есть наследство грифона. Его память. Вернее, то, что от нее осталось. Только не спрашивай — что я сейчас могу или умею делать. Сам не знаю. Он предупредил меня, что знания будут всплывать неожиданно, по мере моего желания, в определенных обстоятельствах. Так что заранее ничего не могу предугадать — что сделаю.

— Вернуться бы нам, а? Ты не чувствуешь, что можешь это сделать?

— Неа… не чувствую. Значит, еще не время.

— Хорошо бы, чтобы ты смог перенести нас назад пораньше… пока у нас в гостинице не закончилось время, на которое мы сняли номер. Там ведь и деньги наши…

— Деньги-то да. А вот документов у нас больше нет. Забыла, где они были?

— Не забыла. В моей сумочке. Кстати, как и пропуск в гостиницу.

— То-то и оно. Там уже сидит наряд полиции и ждет двух убийц, каким-то чудом ускользнувших от ОМОНа. Я даже не знаю, стоит ли нам возвращаться — отсидеться бы, по крайней мере, с неделю.

— Честно — меня уже все это бесит! Нас несет по жизни все дальше и дальше. Враги торжествуют, а мы, как крысы, бегаем по углам и прячемся. Вот и еще неделю отсидеться, потом еще, еще… а дальше? Дальше-то что?

— А дальше — нам нужно просто, тупо и бесхитростно выжить. И для этого пока что мы пойдем в хижину и будем оттуда выглядывать — иначе эти кадры нашпигуют нас стрелами. Глянь, сколько их собралось! — Я пристально вгляделся в длинную темную змею, состоявшую из людей на лошадях, подобных той, на которой мы приехали. Черты лица отсюда разглядеть было сложно, но видно, что эти люди не особенно склонны к долгим интеллектуальным спорам. Мечи, луки, небольшие щиты, переметные сумы на седлах — горцы явно собрались куда-то в поход. Вероятно, перед ним они решили посетить свое капище, поклониться богам и душам предков. И скорее всего им не понравится, что тут расположились некие святотатцы.

Насколько я помню, ни один народ не воспринимал с благодарностью, когда чужаки посещали его святые места без их разрешения. Более того, во многих языках понятие «чужой» и «враг» обозначались одним и тем же словом. Мордва — так те вообще привязывали чужих в лесу на съедение гнусу и диким зверям. Обычай такой был. Принесешь жертву лесным богам — и будет тебе удача. А самая лучшая жертва, конечно, — это опасный чужак. А не фиг бродить по чужой земле! (Кто лежал на моей постели, и помял ее? Кто ел из моей миски…)

Мы вскочили с земли и быстренько убрались в хижину, прикрыв дверь. Сквозь щель я внимательно смотрел, как отряд, численностью не менее пятисот человек, спускается по тропе. Теперь можно было рассмотреть своих будущих врагов или друзей.

Впереди ехали несколько убеленных сединами воинов, а рядом с ними (о черт!) — тот самый шаман, которого мы уложили сонным заклинанием и оставили на берегу. Слегка поразмыслив, с досадой пришел к выводу, что хижина, в которой мы похозяйничали, принадлежит ему. Вероятность этого была процентов девяносто.

Похоже, шаман заметил, что кто-то разжег очаг в его доме, — да и трудно не заметить, когда дым поднимается из трубы и разносится по округе свежим горным ветром. Колдун что-то сказал предводителям, те отдали приказ, и с десяток воинов, ударяя пятками своих коней и воинственно визжа, поскакали к нашему убежищу. Подскакав на расстояние двадцати метров, они остановились, гарцуя на месте и потрясая своим оружием.

— Вась, чего они хотят? — с дрожью в голосе спросила Василиса, сжимая мой локоть.

— Типа — покарать нас. Ну не нас в частности — они еще не знают, что это мы, а тех супостатов, что посмели, осквернили и так далее. Пойду выйду к ним, может, договорюсь о чем-нибудь.

— Не ходи! Не пущу! — Василиса вцепилась в меня так, что от ее пальцев наверняка останутся синяки. — Они тебя убьют — что я буду делать? Я тоже тогда умру!

— Не обязательно. Будешь наложницей у главаря, нарожаешь кучу горбоносых детишек. Кстати, слыхал, убыхи славились своей храбростью. Видишь, как бесятся — ну прямо-таки волки! Даже завывают!

— Я тебя сейчас так тресну по башке за твои фантазии! Не пущу, и не думай даже!

— Нет — ну, интересно, нам что, тут сидеть вечно? Захотят — выкурят. Сожгут на фиг, и все. Надо сделать попытку поговорить. Если бы точно хотели убить — не устраивали бы это представление. Сейчас устанут, я и выйду.

— Вместе пойдем! Умирать, так вместе будем! Одного не пущу!

— Нет, один пойду. Если что — я быстренько заскочу в хижину, а с тобой могу не успеть.

— Я что тебе — увалень какой-то?! Между прочим, я неплохо бегаю!

— Хммм… да, видел. Как ты от крокодила бежала — это надо было видеть. Кстати, очень соблазнительно выглядела…

— Ты успел заметить? И это в то время, как крокодил домогался наших тел? Вась, ты реально маньяк. Я в то время не могла думать ни о чем, кроме как быстро свалить из этого места туда, где мое нежное тело будет недоступно мерзкой твари! Ладно, иди один. Но если ты умрешь на моих глазах — я перережу себе горло. И умру. Так и знай.

— Знаю, — уныло ответил я. — Ты думаешь, я сам хочу подставляться? Но отсиживаться тут смысла нет. Все, хватит болтовни. Следи за дверью — если побегу, откроешь ее передо мной.

Я медленно приоткрыл дверь и высунул из нее руку, помахав ей в воздухе. Горцы затихли, выжидающе глядя на хижину и, видимо, гадая — кто из нее появится? Основной отряд тоже замер, растянувшись длинной змеей по тропе.

Увидев меня, всадники несколько минут молчали, разглядывая «чучело» в коротких штанах, треснувшей в плечах рубахе и босиком. (Кстати, ногам моим досталось. Хоть я и обматывал их тряпками, получившимися из запасных рубах шамана, но все-таки пару раз сбил ноги об острые камни, и теперь от этого хромал.) Потом шаман что-то гортанно сказал предводителям отряда и вместе с ними поехал вперед. Скорее всего он узнал меня, и его лицо было очень, очень недовольным — ну, в самом деле, если представить человека, у которого увели автомобиль с барахлом — вряд ли он запоет от счастья, получив эти неприятности. Впрочем — настигнуть «угонщика» — это ли не подарок судьбы?!

Шаман оставил коня возле первого отряда всадников и, спешенный, пошел ко мне, настороженно следя за моими движениями. Видимо, он помнил, как я свалил его возле воды, и не хотел повторения пройденного.

Да, это был тот самый шаман, даже лисья шапка на месте — мы оставили ее возле него. Все равно ходить в таком безобразии невозможно — запаришься. Впрочем, по непроницаемому лицу мужчины не было видно, чтобы он сильно страдал от жары. Может, привычка? Я бы уже весь потом изошел.

Шаман что-то сказал, гортанно, резко, вызывающе — я пожал плечами и сказал:

— Не понимаю. Есть кто-нибудь, говорящий по-русски?

— Русска? Русска! — кивнул головой шаман и с привизгом выкрикнул в сторону маленького отряда длинную фразу, в которой я разобрал «русска» да еще чье-то имя. Один из всадников сорвался с места и галопом понесся к основному отряду, так и стоящему поодаль. (Я даже преисполнился гордости — вот ведь как простой оперативник запугал несгибаемых бойцов, так, что они боятся подойти поближе!)

Минут десять я и шаман переминались с ноги на ногу, внимательно рассматривая друг друга.

Как я понял, был отправлен гонец за толмачом, понимающим русский язык. Пока толмача отлавливали, мы вели борьбу взглядов. Карие глаза шамана как будто бы пытались пробуравить во мне дырку, я не отставал в этом глазном бурении. Через пять минут шаман начал нервно стучать носком сапога, но последовать его примеру не мог — обмотанные тряпками ноги никак не располагали к нервному постукиванию. Я даже усмехнулся, на что мужчина отреагировал хмурыми насупленными бровями.