Интим не предлагать! - Агата Лель

Ужасно жарко, скованные лодыжки прилипли друг к другу на сладкий компот, да и дыхание Пашутина у лица совсем не претендует на свежесть альпийских лугов.

— Пусти, я сейчас задохнусь, правда, ужасно душно. — Снова толкаю. — Да пусти ты! Никуда я не денусь.

Он, подумав, неохотно убирает руки и отстраняется.

— Дебила кусок, — пихаю его ладонью в плечо и раздражённо расправляю замятые складки на платье. — Десять тысяч стоит, между прочим. За химчистку ты платить будешь.

— Так что он тебе наплёл? — не унимается Пашутин и, расставив широко ноги, складывает руки на груди. Специально ведь у двери встал, чтоб я не улизнула.

— Ничего он мне не плёл, правду сказал.

— Серьёзно? — кривится Артём. — И ты согласилась?

— Ну да, а что такого? Это не криминал, не убийство, просто взаимовыгодная сделка, — открываю холодильник и вынимаю-таки злосчастные рулеты. — Как будто бы ты отказался от трёх лямов.

— Три ляма? Всего-то? Не дорого же ты себя ценишь.

— Вот только мораль мне здесь не читай, ладно? Сильно сомневаюсь в твоей святости. Ему нужна была услуга, мне нужны были деньги. Не вижу в этом ничего такого, из-за чего можно строить такую презрительную мину.

Выглядит Пашутин действительно не очень, весь флёр недавней крутости куда-то испарился. В глазах недоумение и даже недоверие.

— Хочешь сказать, что реально вот прямо всё как есть, так и выложил? Охренеть, не ожидал, что он настолько циничный. Да и ты тоже. Это трэш какой-то, если честно, — отходит от двери и с озабоченным лицом опускается на край барного стула. — Ну если в начале ещё ладно, я видел, что там реально договорняк, то сегодня мне показалось, что между вами что-то есть.

— А если есть, то что? Тебе какое вообще дело? Или тебя бесит, что тебя я когда-то отшила, а его нет? — этот бессмысленный разговор начал мне уже порядком надоедать. Вообще вечеринка уже, если честно, встала поперёк горла.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌Я устала, если так пойдёт и дальше, то едва я доберусь до кровати, то сразу же вырублюсь и накроется мой подарок медным тазом

Мой? Я сказала мой? Подарок Малиновского, конечно.

— То, что ты меня отшила, это, конечно, неприятно, но сейчас я уже этому даже рад, потому что мутить с девчонкой, которая, зная, что чувак на неё поспорил, с радостью прыгает в его постель — это даже для меня борщ. Но если для тебя подобный спор — это норм, ну я тогда не знаю…

Замираю с блюдом рулетов в руках. Глупо моргая, таращусь на Пашутина и решаю, что это всё мне просто послышалось.

Что он сказал? Спор? Наверное, он сказал сор. Точно, сор. На улице так шумно.

Видимо, заметив растерянность на моём лице, Артём тут же заметно воспрял духом:

— Погоди… Ты что, не знала о споре?

В любой непонятной ситуации сохраняй хорошую мину.

— Почему не знала — знала. Знала, конечно.

— Ты не знала, — даже не думая скрывать злорадство, хмыкает Пашутин. — Ну ок, что он тебе сказал? Зачем ему вдруг резко понадобилось жениться?

— Из-за наследства, — как-то слишком уж тихо говорю я, и лицо Артёма озаряет широкая улыбка.

— Наследства? Серьёзно?

— Ну да, его дед умер и оставил ему завещание, но чтобы его получить, Богдан должен быть женат… — говорю ещё тише и только сейчас осознаю, как всё это бредово звучит.

Тарелка скользит в увлажнившихся вдруг ладонях и мне стоит невероятных усилий её удержать.

Пашутин неторопливо слезает со стула и закладывает руки в карманы брюк.

— Ромашкина, ну ты вроде бы не дурочка и не ребёнок давно, а в сказки веришь. Ну какое наследство? Его дед жив и здоров.

— Дед по матери…

— О-о, как всё отказывается запущено, — Артём качает головой и снова ощущает себя на коне. Это видно по всему: по уверенному взгляду, по расправленным плечам и снисходительной усмешке. — Малиновский опять набрал в моих глазах очки. Ну красава, чё.

— А… о каком споре ты говорил? Что хоть за спор-то? — хочу произнести безразлично, но выходит до боли жалко.

В голове хаотично прыгают картинки прошедших недель, начиная с момента когда он вытащил меня с пары Веника и заканчивая сегодняшним вечером. Только сейчас я понимаю, как много было несостыковок и белых пятен, на которые я раньше смотрела сквозь пальцы.

Почему? Почему я смотрела на них сквозь пальцы? Как он умудрился так виртуозно запудрить мне мозги?

— Обыкновенный спор, где ты играешь главную роль. У мужа своего спроси лучше. Слушай, ты какая-то бледненькая стала. Водички?

— Отвали.

Я скорее обреюсь налысо, чем покажу Пашутину свои слёзы. А они уже опасно близко. Очень-очень опасно и очень-очень близко.

Глубоко вдыхаю, шумно выдыхаю.

Так, без паники. Этот кретин может и врать. Решил так по-идиотски пошутить, а я как дура повелась. Ну конечно, скорее всего так и есть.

На втором этаже, в спальне, в ящике комода спрятан мешок с лепестками роз и шампанское. Я бы ни за что не решилась на такой шаг с человеком, который на меня поспорил.

Да и вообще, как это — спорить на человека?

Нужно отыскать Малиновского и спросить у него, прямо, он точно мне всё объяснит. А потом, когда он будет квасить морду Пашутину, я раздам всем поп-корн и запрещу их разнимать.

Да, нужно срочно отыскать Малиновского.

— Дай пройти, — удерживая перед собой блюдо с рулетами, уверенно огибаю Артёма и едва я тянусь к ручке двери, как дверь открывается сама.

Малиновский стоит в проёме — высокий, благоухающий, невероятно красивый. В бледно-розовой рубашке, которая ему очень идёт и по-модному подвернутых брюках.

Этот человек лечил меня от простуды, чинил лопнувший сифон в нашей с Анькой съемной однушке и очаровал всех бабок из подъезда.

Он не мог на меня спорить!

— А я тебя везде ищу, — Богдан бросает на меня тёплый взгляд