Том 1. Главная улица - Синклер Льюис

Кенникоты изучали Миннеаполис; ходили по серым каменным корпусам и новым бетонным элеваторам величайших в мире мукомольных заводов. Здесь Кенникот был разговорчив и интересовался техническими подробностями насчет клейковины, куколеотборников и «муки № 1 крупного помола». Они глядели с горы через Лоринг-парк и площадь Парадов на башни собора святого Марка и красные кровли домов, взбирающихся по склонам Кенвудского холма. Катались по окаймленным садами озерам, любовались особняками магнатов растущего города, владельцев мукомольных и лесопильных заводов и торговцев недвижимостью. Рассматривали маленькие причудливые бунгало с увитыми плющом беседками и садовыми дорожками, и дома с отделкой из штукатурки или цветной плитки, с балконами и стеклянными крышами. Видели какой-то невероятной величины дворец над озером Островов. Бродили по блещущему новизной кварталу доходных домов — не унылых небоскребов, как в восточных городах, а низких зданий из приятного для глаза желтого кирпича, где каждая квартира имела остекленную веранду с креслом-качалкой, алыми подушками и русскими медными чашками. Видели они и нищету, ютившуюся в шатких лачугах между лабиринтом рельсовых путей и склоном изрытого карьерами холма.

Они видели протянувшиеся на целые мили улицы, которых не знали в те годы, когда были поглощены учением в колледже. Они чувствовали себя настоящими путешественниками и в порыве взаимного уважения восклицали:

— Ручаюсь, что Гарри Хэйдок ни разу не исходил город так, как мы. Разве у него хватило бы ума разобраться в машинах на мукомольных заводах или специально пойти и осмотреть эти пригороды? Нет, у нас в Гофер-Прери нет таких ходоков и путешественников, как мы с тобой!

Они дважды пообедали с сестрой Кэрол, испытывая при этом скуку и чувство той близости, какая бывает у женатых людей, когда они внезапно убеждаются, что им одинаково несимпатичен родственник одного из них…

И так, с теплым чувством друг к другу, но усталые, встретили они тот вечер, когда Кэрол должна была увидеть спектакль драматической школы. Кенникот предложил не ходить:

— И без того устали от всех этих хождений. Чего кажется лучше-лечь пораньше и отдохнуть как следует.

Только из чувства долга Кэрол вытащила его и себя из теплого отеля в душный трамвай, после чего они поднялись по ступеням из песчаника в мрачный особняк, приспособленный под драматическую школу.

Они очутились в длинном выбеленном помещении с протянутым поперек неуклюжим раздвижным занавесом. Откидные стулья были заняты публикой, которая казалась только что выстиранной и выутюженной. Это были родители учеников, студентки, пришедшие по обязанности преподаватели.

— Похоже на то, что будет изрядная чепуха. Если первая пьеса нам не понравится, мы уйдем, — с надеждой сказал Кенникот.

— Хорошо! — зевая, согласилась Кэрол.

Усталыми глазами она пыталась разобраться в списках действующих лиц, затерявшихся среди безжизненных объявлений о роялях, нотных магазинах, ресторанах и кондитерских изделиях.

Пьесу Шницлера они смотрели без большого интереса. Актеры и двигались и говорили натянуто. Фривольности спектакля не успели разбудить в Кэрол притуплённую провинцией насмешливость ума, как занавес уже опустился.

— Не вижу в этом ничего особенного. Не навострить ли нам лыжи? — предложил Кенникот.

— Давай посмотрим еще следующую: «Как он лгал ее мужу».

Выдумка Шоу позабавила ее и озадачила Кенникота.

— Что-то уж чересчур смело! Я думал, будет просто смешная комедия. Кому может понравиться пьеса, где муж сам хлопочет, чтобы кто-то там ухаживал за его женой? Таких мужей и на свете не бывает. Может, пойдем?

— Я хочу посмотреть вещицу Йитса «Страна моей мечты». Я любила ее в колледже. — Теперь Кэрол совсем проснулась и говорила убедительно и настойчиво. — Ты не особенно заинтересовался Йитсом, когда я его тебе читала, но вот увидишь, на сцене придешь от него в восторг.

Большинство исполнителей были неповоротливы, словно ходячие дубовые кресла, а декорации были странно скомпонованы из темных сукон и грузных столов. Но Мэри Бруин была стройна, как Кэрол, у нее были большие глаза и голос, как утренний колокольчик.

Этот голос унес Кэрол далеко от сонного, провинциального мужа и рядов благосклонных папаш и мамаш в тишину избушки под соломенной крышей, где в зеленом полумраке у окна, затененного ветвями лип, она склонялась над старой хроникой, повествовавшей о призрачных женщинах и древних богах.

— Н-да, черт возьми, недурная девочка играла в этой пьесе, прехорошенькая! — сказал Кенникот. — Не остаться ли уж и на последнюю вещь? А?

Кэрол задрожала и ничего не ответила.

Снова раздвинулся занавес. На сцене не было ничего, кроме длинных зеленых драпировок и кожаного кресла. Два молодых человека в коричневых одеяниях, похожих на чехлы от мебели, бессмысленно жестикулировали и изрекали непонятные фразы, исполненные гулкого звучания и многократных повторов.

Кэрол впервые смотрела Дансейни. Она посочувствовала ерзавшему на стуле Кенникоту, который нащупал в кармане сигару и с огорчением оставил ее там.

Но вот, слушая однообразные, напыщенные интонации марионеток, сама не зная когда и как, Кэрол вдруг почувствовала, что находится где-то в другом месте и времени.

Статная и гордая, среди тщеславных фрейлин, в шуршащих по мраморному полу одеждах царицы, шла она по галерее обветшалого дворца. Во дворе трубили слоны, и смуглые воины с красными бородами стояли, сложив окровавленные руки на эфесах мечей, охраняя караван из Эль-Шарнака — длинный ряд верблюдов, нагруженных тирскими тканями цвета топазов и киновари. За башнями наружной стены сверкали и стонали вековые заросли, и солнце неистово жгло болотные орхидеи. В окованные сталью, иссеченные мечами ворота, вышиною в десять раз превосходящие рост самого высокого человека, вошел юноша. Он был в кольчуге, а из-под сверкавшего шлема выбивались роскошные кудри. Его рука протянулась к Кэрол. Еще не чувствуя прикосновения, Кэрол уже ощутила тепло этой руки…

— Вот так белиберда. Что все это означало, Кэрри?

Она уже не была сирийской царицей. Она была просто миссис Кенникот и сидела в выбеленном зале.

Она опять увидела перед собой двух испуганных девиц и молодого человека в морщившем трико. Выходя из зала, Кенникот ласково говорил ей:

— Что они хотели сказать этой пьесой, чтоб им неладно было? Я ничего не мог разобрать. Если это называется последним словом театрального искусства, то я во всяком случае, предпочитаю кино с ковбоями. Слава богу, что это кончилось и мы можем лечь спать! Пожалуй, мы выгадаем время, если подождем трамвая. Одно только я могу похвалить: в зале было не холодно. Верно, у них большой калорифер. Интересно, сколько угля уходит у них за зиму?

В трамвае он нежно похлопал ее по колену и на миг превратился в кудрявого юношу в кольчуге. Но потом опять стал доктором Кенникотом из Гофер-Прери, и она снова была в плену у Главной улицы. Никогда, никогда в жизни не увидит она девственного леса и царских могил! Странные вещи были на свете, они существовали, а ей никогда их не увидеть!

Но она воссоздаст их в театре!

Она объяснит Драматической ассоциации свой замысел. Они, наверное, да, они, конечно…

Она с сомнением взглянула на непроницаемую «реальность» зевающего кондуктора, сонных пассажиров и объявлений о мыле и нижнем белье.

ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ

Кэрол спешила на первое заседание репертуарного комитета. Ее сирийская фантазия поблекла, но остался религиозный пыл, осталась смутная мысль о красоте, созидаемой внушением.

Пьеса Дансейни была бы не по плечу Ассоциации Гофер-Прери.

Кэрол наметила в виде компромисса «Андрокла и льва» Шоу. Эта вещь тогда только что вышла в свет.

Комитет состоял из Кэрол, Вайды Шервин, Гая Поллока, Рэйми Вузерспуна и Хуаниты Хэйдок. Всех их приводило в восторг, что они заняты решением деловых и в то же время художественных задач.

На этот раз их принимала Вайда. Они расположились в гостиной пансиона миссис Гэрри, где на стене висела неизбежная гравюра, изображающая генерала Гранта на поле сражения при Аппоматоксе, на столе стояла шкатулка со стереоскопическими видами, а шершавый ковер на полу пестрел таинственными пятнами.

Вайда была сторонница делового подхода. Она предложила, чтобы у них, как на заседаниях Танатопсиса, была «повестка дня» и «регламент для докладов». Но поскольку докладов не ожидалось и никто толком не знал, в чем выражается деловой подход к литературным проблемам, от ее предложений пришлось отказаться.

Кэрол в роли председательницы вежливо начала:

— Желает ли кто-нибудь внести предложение, какую пьесу поставить первой?