Просто Марго - Елена Скаммакка дель Мурго
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Я давно тебя простила, дорогой мой! Прошу тебя, не терзай себя больше, тебе вредно волноваться! – Александра сидела у изголовья своего мужа и нежно, как ребенка, поглаживала его по голове.
– Я хорошо помню, что именно так поглаживала меня, маленького мальчика, моя мать в ту последнюю ночь, после которой их всех зарезали турки. Помню ее руки, такие же теплые и нежные, как у тебя…
– Все, хватит печальных воспоминаний на сегодня! – невольно услышав обрывки разговора, строго попросил вошедший в палату лечащий врач. – Прошу вас, пожалуйста, выйдите обе из палаты, товарищу Савулиди необходим полный покой!
– Мы завтра к тебе обязательно придем, папочка, не прощаюсь! – пообещала Марго.
На следующий день понтийского грека Вазилиса Савулиди, родом из турецкого Трапезунда, больше не стало. Весь город пришел на его похороны, Много хорошего было сказано в его честь, какой он был замечательный человек, отличный семьянин, честный и верный партиец, светлая ему память. После того, как все разошлись из их дома после поминок, мать попросила дочь оставить ее одну.
– Мамочка, я, конечно, оставлю тебя одну, как ты этого просишь, но ты мне должна пообещать, что ты в порядке. Тебе ничего не нужно? Может, накапать тебе еще немного успокоительного? – заботилась о матери Марго.
– Нет, доченька, мне ничего не нужно, иди в свою комнату, я позову тебя, если мне что-то понадобится.
Александра Юдина перешла из столовой в гостиную, завела свой старенький граммофон, поставив пластинку с «Всенощным бдением» Сергея Рахманинова.
Потеря сразу двух близких людей для любого человека это большое невосполнимое горе. Далеко не каждый человек может перенести с достоинством эту тяжелую утрату.
Некоторые даже сходят с ума от горя или кончают жизнь самоубийством. Но Александра Юдина была не из слабых: под звуки произведения любимого композитора в такой печальный период своей жизни она старалась, все же, думать о живых. Она думала и представляла в уме прекрасное будущее своей дочери Маргариты, то, как однажды та по-настоящему, по большой любви выйдет за хорошего парня замуж, проживет с ним счастливую и радостную жизнь, такую, какая была у них с Василием, и у нее родятся детки, а сама она выйдет на пенсию и будет ей помогать их растить.
Юдина подпитывала свой истощенный за последнее время организм позитивными мыслями. Она подошла к старинному секретеру, на котором стояли фотографии ее мужа и сына, и начала с ними разговаривать.
– Дорогой мой Василий Дмитриевич, – приложила к своему сердцу фотографию своего мужа Юдина, – видишь, как получилось, не суждено нам встретить вместе старость, ну, ничего, на все воля Господа, значит, ТАМ ты нашему сыну Дмитрию нужнее. Когда ты его увидишь, поцелуй его крепко от меня и скажи, что мама и сестра никогда его не забудут! А мы тут, на земле, будем усердно молиться за ваши грешные души, чтоб Господь вас простил и помиловал! – Она прикоснулась губами к фотографии мужа и минуты две так и оставалась стоять, как будто хотела, чтобы через этот цветной кусок бумаги ее поцелуй дошел до него ТУДА, наверх. Невольно всплыли воспоминания о том времени, когда они с маман и сестрой Ксений приехали в далеком девятнадцатом году из Курска в Батум, о том, как они познакомились с Василием на бульваре, о самой первой романтичной прогулке в ее жизни в Александровском парке и катании на лодке по озеру, первый их поцелуй и признание в любви. Позже покупка собственного дома и рождение их детей. Она вспомнила всю их совместную с Василием супружескую жизнь, все, вплоть до последних деталей, о которых, казалось, она и вовсе позабыла.
– Спасибо тебе, Василий Дмитриевич, за все, с тобой я была самой счастливой женщиной на свете, – и она бережно поставила его фото на место. Затем она взяла в руки фотографию своего сына Дмитрия.
– Ничего, сыночка, мы еще всем покажем, – мысленно обращалась она к нему. – Весь мир скоро узнает неординарного и очень талантливого художника Дмитрия Савулиди! Это я тебе обещаю, твоя мама! К счастью, в стране наступили другие времена, в обществе поговаривают, что скоро разрешат выезжать всем, кто решил эмигрировать. Я опять буду писать прошение в Кремль и дождусь этого великого дня. Я привезу все твои холсты во Францию и организую по всей стране твою персональную выставку, также я решила создать благотворительный фонд твоего имени в помощь молодым талантливым художникам. Неплохая идея, правда, сына? Мне только очень жаль, что я не успела рассказать тебе всю правду о моей семье. Теперь мне надо набраться смелости и все рассказать твоей сестре. Очень надеюсь, она поймет меня и не осудит за столь долгое молчание, а самое главное, решится уехать во Францию вместе со мной. Все, я пойду спать, сына, я очень устала, спокойной тебе ночи! – Юдина пошла в свою спальню, да так и заснула под духовное произведение Сергея Рахманинова, забыв от усталости выключить свой граммофон.
– Доброе утро, мамочка, – Марго тихонько постучала в комнату матери. – Как ты провела ночь? Отдохнула немного?
– Входи, Маргоша. Я уже не сплю.
– Мамулечка, ты не против, если я завтра уеду в Москву, мне, к сожалению, на работу надо, будь моя воля, я бы с тобой еще долго осталась. – Марго было неловко оставить после похорон свою мать одну, но ей на самом деле нужно было ехать.
– Что ты, доченька, я все прекрасно понимаю, езжай себе с Богом. А за меня не беспокойся, я тоже скоро выйду на работу, она мне сейчас просто необходима, отвлечет от тяжких мыслей. Но ближе к лету я к тебе обязательно приеду, хорошо? Марго?
– Конечно, мамочка, я буду очень тебя ждать, да и Сергей Павлович тоже будет рад тебя видеть. А может, ты вообще переедешь из Батуми в Москву? Вот было бы здорово всем вместе жить! Я ведь обещала отцу никогда не оставлять тебя одну и слово свое должна сдержать, я теперь за тебя в ответе, мама!
Александра Александровна невольно улыбнулась.
– Конечно, моя защитница! Я скоро буду в полном твоем распоряжении. Только ты, Маргоша, не обижайся, в Москв я бы хотела остановиться у Анны Петровны, так мне будет удобнее и вас с Крамским стеснять не стану. А насчет переезда я обещаю подумать всерьез. Правильно ты рассуждаешь, дочка, что мне теперь одной в этом большом и