Без единого свидетеля - Джордж Элизабет

Грифф не стал скрывать, что возбужден. Он подошел к стулу — не к дивану — и сел.

— Ты говорила, что это срочно, — сказал он. — Кризис. Хаос. Поэтому я приехал. Кстати, ехать пришлось в противоположную сторону, так что домой я попаду бог знает когда.

— Как это неудачно, — произнесла она. — А ведь туда долг зовет и все такое. И я отлично знаю, где ты живешь, Гриффин. И тебе это известно.

— Не хочу ссориться. Ты позвала меня, чтобы затеять перебранку?

— Интересно, а почему ты так думаешь? Где ты был весь день?

С видом мученика он воздел взор к потолку — примерно такие же лица можно увидеть на картинах, изображающих смерть христианских святых.

— Ульрика, ты же знаешь мою ситуацию. Ты знала ее с самого начала. Не можешь же ты… Чего ты хочешь от меня? Чего ты раньше хотела? Чтобы я бросил Арабеллу, когда она была на пятом месяце беременности? Когда она рожала? Или сейчас, когда у нее на руках младенец? Я никогда не давал тебе ни малейшего повода рассчитывать…

— Ты прав. — На губах Ульрики появилась горькая улыбка. Она чувствовала, как жалко выглядит с этой улыбкой, и почти ненавидела себя — за то, что так остро реагирует на его слова. Подняв в шутливом тосте бокал, она повторила его слова: — Никогда ни малейшего повода. Браво! Всегда все было честно и открыто. Никогда никого не просишь плюнуть на все. А то так недолго и забыть о своих обязанностях.

Он поставил бокал на стол, так и не прикоснувшись к его содержимому.

— Ну хорошо, — сказал он. — Сдаюсь. Белый флаг. Все, что угодно. Зачем ты меня позвала?

— Чего она от тебя хотела?

— Послушай, я опоздал сегодня, потому что работал в мастерской. Я уже про это говорил. Хотя тебя не должно касаться, чем я и Арабелла…

Ульрика рассмеялась, хотя и не очень искренне, как плохая актриса на ярко освещенной сцене.

— Я отлично знаю, чего хотела от тебя Арабелла и что ты, наверное, дал ей… все семь с половиной дюймов. Но я говорю не о тебе и не о твоей милой женушке. Я говорю о полиции. Констебль Как-ее-там со сломанными зубами и отвратительной прической.

— Ты пытаешься загнать меня в угол?

— О чем ты?

— Я говорю о твоем подходе в целом. Я протестую, я не желаю терпеть, как ты ведешь себе по отношению ко мне; я говорю: хватит, я посылаю тебя к черту, и ты получаешь то, что хочешь.

— Что же именно?

— Мою голову. Причем без особых хлопот.

— Так вот что ты думаешь? И ты считаешь, что я за этим тебя позвала сюда?

Она залпом осушила бокал вина и сразу же ощутила соответствующий эффект.

— Ты что, хочешь сказать, что не собираешься уволить меня при первом же удобном случае? — спросил он.

— Еще как хочу, — ответила она. — Но ты здесь не поэтому.

— Тогда почему?

— О чем она с тобой говорила?

— О том, о чем ты и предполагала.

— И?

— Что «и»?

— И что ты ей сказал?

— А как ты думаешь, что я мог сказать? Киммо — это Киммо. Шон — это Шон. Один был беззаботным трансвеститом с манерами водевильной королевы, парнишкой, которого никто в здравом уме не стал бы обижать. Второй вел себя так, будто с удовольствием жевал бы шурупы на завтрак. В тот день, когда Киммо не пришел в группу, я сразу сообщил тебе об этом. Шон был вне моих обязанностей, так что я не мог знать, что он пропустил занятие.

— Это все, что ты ей сказал?

Она внимательно смотрела на него, когда задавала этот вопрос, — прикидывала, насколько могут доверять друг другу два человека, предавшие третьего.

Его глаза сузились.

— Мы же договорились, — только и сказал он. И поскольку она откровенно оценивала его, добавил: — Или ты мне не доверяешь?

Разумеется, она ему не доверяет. Как можно доверять тому, кто живет изменой? Но у нее есть возможность проверить его, и не только проверить, но и заставить сохранять видимость сотрудничества — если это действительно только видимость.

Ульрика подошла к холщовой сумке, достала оттуда папку, которую привезла из своего кабинета, и передала папку Гриффу.

Она наблюдала за его взглядом: он остановился на имени и фамилии, написанных на папке фломастером. Прочитав их, он тут же поднял глаза на Ульрику.

— Я сделал то, что ты просила. И что мне теперь с этим делать?

— То, что должен, — ответила она. — Думаю, ты знаешь, что я имею в виду.

Глава 12

На следующее утро, когда констебль Барбара Хейверс прибыла на подземную стоянку Скотленд-Ярда, она выкуривала уже четвертую сигарету (не считая той, которой успела затянуться пару раз по пути из кровати в душ). Она курила не переставая с тех пор, как выехала из дома, и сводящая с ума поездка по утреннему Северному Лондону ничуть не улучшила ни настроения, ни состояния нервов.

Она привыкла к стычкам. Рано или поздно она начинала конфликтовать с каждым, с кем приходилось работать, и однажды дошла до того, что выстрелила в старшего офицера. И это стоило ей звания и чуть не стоило работы. Но ничто в ее карьере, хоть и не самой гладкой, не производило на нее такого тяжелого впечатления, как пять минут разговора с соседом.

Ссориться с Таймуллой Ажаром она не собиралась. Ее целью было просто передать приглашение для его дочери. Тщательное расследование (если честно, оно свелось к покупке местной рекламной газеты, где помимо прочего печатались объявления о проходящих в городе выставках и тому подобных увеселениях) показало, что некое культурное учреждение под названием «Музей Джеффри» предлагает заглянуть в быт прошлых столетий посредством реконструированных гостиных. Разве это не замечательная возможность для Хадии — сходить туда вместе с Барбарой и напитать свой детский ум чем-то более полезным, чем созерцание пирсинга в пупках однодневных поп-звезд? А кроме того, она совершит путешествие из Северного Лондона в Восточный. Это было бы исключительно познавательно, не так ли? Не может же Ажар, сам работающий в сфере образования, иметь что-то против.

Еще как может, выяснила Барбара. Когда она постучалась к соседям по пути к машине, он открыл дверь и выслушал ее как всегда вежливо, окутанный ароматами питательного и сбалансированного завтрака. Запахи доносились из кухни и воспринимались Барбарой как упрек ее собственному утреннему ритуалу из кекса и сигареты.

— И мы получим двойной выхлоп, если можно так выразиться, — завершила она свое приглашение, сама удивляясь употребляемой ею лексике. И откуда она берет все эти жаргонизмы? — В смысле, музей расположен в бывшей богадельне, так что там можно увидеть еще и образцы исторической и социальной архитектуры. Это такие вещи, мимо которых дети проходят, не понимая, что это такое. В общем, я подумала, что это стало бы… — Чем? Она и сама не знала. Неплохой идеей? Хорошей возможностью для Хадии? Или побегом от продолжительного наказания?

Конечно, последнее. Барбара больше не могла каждый день видеть в окне печальное бледное личико Хадии. Хватит — значит, хватит, черт возьми, думала она. Ажар сказал, что хотел. Сколько можно мучить несчастного ребенка из-за одного проступка?

— Это очень любезно с вашей стороны, Барбара, — произнес Ажар с церемонной вежливостью, в обычной своей манере. — Однако, учитывая обстоятельства, в которых мы с Хадией оказались…

И тут за его спиной появилась она сама, видимо, услышав из кухни голоса.

— Барбара! — воскликнула она. — Привет, привет! — Выглядывая из-за худощавой фигуры отца, она спросила: — Папа, а можно, Барбара зайдет к нам в гости? Мы завтракаем, Барбара. Папа приготовил тосты с омлетом. Это для меня. С сиропом. А сам он ест йогурт. — Она наморщила носик, но не на отцовские гастрономические предпочтения, судя по ее следующим словам: — Барбара, ты что, курила? Уже? — И тут же снова: — Папа, давай пригласим Барбару!

— Извини, дружок, посидеть с вами я не могу, — заторопилась Барбара, чтобы Ажару не пришлось вынужденно приглашать ее. — Бегу на работу. Нужно оберегать женщин, детей и маленьких мохнатых зверюшек от плохих дядек. Ну, ты сама знаешь.