Пехота - Брест Мартин

— Эй… Эй! — меня догоняет разведосовский водила. Шапка сдернута, руки уже испачканы какой-то фигней. Интересно, у водил вообще бывают чистые руки? И снова философский вопрос, голову усердно заполняю разной херней, чтобы выгнать картинку четырех тел под посадкой, остывающих прямо во вторую зиму войны. Или плен… Бляаааа, только не плен… Хотя плен — это значит живой. А живой — это что? Правильно. Это хорошо. Очень хорошо.

— … шо там? А? Может, поедем? — оказывается, водила мне вопросы задает и уже, кажись, хочет потрясти меня за грудки — настолько я упал в собственные мысли.

— Ничего, брат. Не знаем ни хера. Стрельнули — и затихли. Ждем. Извини. Ждем. Иди на КСП. Чаю сделай себе. Извини.

Я отступаю на шаг и вижу, как неожиданно сгорбившийся дядька как-то неуклюже разворачивается и бредет, шоркая ботинками, в сторону строения из досок из баннеров, где находятся мыши, травящий газовый баллон, чайник, ноут и радейка связи со штабом. Эх… Ччччерт. Ладно, чего канючить, надо на позицию — и глянуть, что там к чему.

И в этот момент зазвонил телефон.

Так быстро я еще не бегал. Или бегал. Это неважно, на самом деле. Важно, что от спокойного и даже скучного голоса Сайгона в трубке «Чуєшь… а ну накинь на орієнтір-чотири… нормально так. І трубку не кладі, я коррєктірую, бля, тока бистріше…» и до первого выстрела СПГ, с хрустом проломившего плотный холодный воздух, прошло не более пары столетий. Я успел увидеть возле гранатомета одного Талисмана, где ж Шматко, бля, мявкнуть в радейку: «Вышел Сайгон по телефону, работаю по его задаче!», подлетел к заряженному СПГ, упал коленом прямо на камень, воткнул глаз в полуприцел, пальцы тронули верньер и нежно-нежно навели трубу на вбитый колышек. Дальность… стоп, так, ноль-тридцать стоит, норм, дальность ставим два-и-два, сколько там по планшету АрмииСОС, два двести тридцать? Не, два-и-три поставлю, лучше чуть перекинуть для начала, да? Все, поднимаем трубу вверх, выводя пузырек на грязной колбочке встроенного «уровня» на центр. Готово. Поднять руку, проверить что взведено, аккуратней, мля, только бы не сдвинуть нетяжелое тело гранатомета… И — руку вниз, ласково обнять спусковой, прижать ухо к плечу, вдавливая телефон в лямку плитоноски. Давай, роднулечка, люблю тебя… Спуск. Бббах — и свист. Ох, как же я обожаю этот трогающий за нервы, нежный высокий звук.

— Быстрее, мля!.. — та никого тут подгонять не надо, хватаюсь руками за лапы станка, пытаясь удержать его на месте, Талисман загоняет новый выстрел, лишь бы контактная группа не заглючила и оба контакта опустились, хлопок, пальцы на верньер по дальности, по фронту я точно не промазал. Далекий «бах».

— … Перекинув сотку, бля, давай ближче і правіше трохи, на п’ятдесят, — голос Сайгона все так же спокоен, только говорит слишком быстро.

Ну, с Богом, СПГ — зброя неточная, по своим бы не попасть, но тут уж как повезет, ага, им там на месте видней.

— … тввввою мать, Мартин! — коммандер нарисовывается рядом, затыкает уши, ббббах — я поворачиваюсь, опять вжимая в ухо телефон, он быстро, пока летит граната, наклоняется. — Ну, шо там у них?

Я пожимаю плечами. Ну шо за дебильный вопрос. Я шо, знаю? Ща спрошу.

— Оце вже заєбісь! Насипай, насипай ровненько отутой! Хуярь на всі гроші! — в голосе Сайгона там, в двух километрах восточнее меня, прорезается эмоция. И только сейчас я слышу, что не я один стреляю — там, на том конце трубки, валит стрелкотня. Отодвигаюсь от СПГ, к прицелу плюхается Шматко, отталкивая меня плечом, аккуратно обнимает теплый гранатомет и тут же начинает орать на Талисмана, который слишком резко захлопывает крышку.

— Сайгон! Таксі треба? — пытаюсь не кричать в трубку, там у них сейчас войнушка, и цифровой мостик, соединивший пехоту и разведку, кажется чем-то зыбко-правильным, совершенно нематериальным и безумно необходимым. Долгое молчание. Дыхание, выстрелы, щелчки, снова выстрелы.

— … Давай. Нє помєшаєт. На лівий угол посадки давай, — краткий ответ на сбитом дыхании.

— Птур?

— Нєма в ніх птура. Вже нэма. — И связь прерывается.

Я разворачиваюсь, подхватываю из-за спины автык и натыкаюсь на взгляд коммандера. Ну, оно и понятно. Сам бы так поступил, епт. И доказывать не надо ничего — только время потеряем. Эх. Остаюсь, короче.

— Левый край. Работайте по третьему — я по четвертому буду накидывать на все деньги. Я на рации, телефон мой возьми, последний принятый… — Я протягиваю ему грязный китайский смартфон. Выхлоп почти в лицо — подлетает бэха, и на ней — люди, и у людей — яркие, горящие, совершенно сумасшедшие глаза. Абсолютное счастье, невероятный страх, дикий адреналин — и снова абсолютное счастье.

— Медрюкзак мой возьмите, недоліки! — кричу я вслед и вдруг вижу мой рюкзак навьюченным на Федю, Федя сидит на башенке и щурится, и бэха идет по полю, оооой…

Ах, как она шла. Гладко, плавно, как ладонь твоя скользит по чистой коже любимой женщины, зажигая оранжевые всполохи в темноте прохладной постели, как теплые подушечки пальцев в полете касаются мурашек и легко, едва слышно, на полувздохе скользят дальше, поднимаясь и опускаясь по изгибам расслабленного тела, оставляя за собой легкую серебристую дорожку смеси нежного желания, чистой грубой страсти и сумасшедшей жажды жить. Бэха шла на восток, я оставался позади, пальцы шарили по карманам в поисках сигарет, да вот же пачка, возле ноги валяется, неожиданно заболело колено, Талисман заряжает гранатомет, далекая уже бэха вильнула, ее пушка довернула чуть вправо и неожиданно рявкнула, выпуская огэ-пятнадцатую в это небо, избиваемое уже полтора года, но все такое же. Мое.

… Километр мы протопали относительно свободно. Танцор сориентировал по позициям абизян, и в этом месте у них было «всё плохо».

По большому счёту первую посадку можно было бы забрать с лёту, но тактических преимуществ это не давало, а любой опорник там был обречен на бесконечные обстрелы. Тупо сидеть и крепиться? Бéспонту, кароче.

Такие места и есть, в основном, самыми частыми локациями для работы идиотов типа нас.

Пехота… она пехота.

Они не ссут сюда ходить, не ссут здесь находиться… Но в конце у пехотного разума почему-то возникает мысль: «Ну був я там. І шо?»

В том-то и дело, блядь, что ничего!) Вообще!) Просто мы тут работаем… Да, Вася пехотный, и ты можешь тут работать. Переводись и будем вместе работать тут. Что? Ах, блиндаж только вырыли с пацанами на зимовку) Ах, только-только буржуйку поставили. Ааааа, только свет туда провели и антенну на роутер купили. Ну, так всё, сиди и жди «двазелёных-одинкрасный» или не дай бог «красный-красный» от разведки).

Ну, как-то так.

Так или не так, но мы пришли к развилке посадок.

— Перекур, пулємьот курить у полі, а малий с той сторони посадки. Старайтеся сохранять той … як його.…

— Спокій? — спросил Воркута рядом, улыбаясь.

— Блядь, візуальний контакт … і спокойствіє.

Малый подссыкал, ну то нормально. Которые не зассали на контракт в разведку — с теми и ходим. (Он, Воркута тоже був молодий, зєльоний… правда не тупив так).

— Малий, шо таке візуальний контакт?

— Ну, це тіпа … ну там… бачить друг друга.

— Та ти, блядь, Енштейн. Йди.

Пулеметчик протарахтел мимо в поле кряхтя про «командирів, блядь, покурити бідному Кєліму ніде». Это нормально, знач, функционирует, раз бурчит.

Я снял рюкзак и поставил его возле дерева, а сам сел жопой на листья и хворост спиной к стволу…

Изо рта шел пар вперемешку с дымом, от чего казалось, что ты паровоз какой-то. Воркута не курил, сидел рядом.

— Воркута, будеш «Снікєрс«? Я брав.

— Певнооооо… Ні, в мене «Мівіна» є.

— Еееех, кофе б щас. (О, а може, поки сидимо, бистро закипятить на сухом спірті? Кружка в рюкзакі зверху. Скільки тут до абізян? Ну, по прямій пятьсот, навєрно. Та ну нахуй).

Я курил, выпуская дым вниз. Напарник хрустел мивиной. Тихо так, как будто нет никакой войны, и ты просто с друзьями, как лох, вышел в посадку в экипе попонтоваться.