Гонка за врагом. Сталин, Трумэн и капитуляция Японии - Цуёси Хасэгава
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Трумэн записал в своем дневнике:
Я спросил Сталина, есть ли у него повестка этого совещания. Он ответил, что есть, но хотел бы обсудить кое-что еще.
Я сказал ему, чтобы он выкладывал все карты на стол. Он так и сделал – и это динамит, но у меня тоже есть свой динамит, который я пока что не буду взрывать. <…> Он вступит в войну с япошками 15 августа. Когда это случится, япошкам крышка[225].
Также Трумэн писал в своих мемуарах:
Для моей поездки в Потсдам было много причин, но самым безотлагательным, на мой взгляд, было получение от Сталина личного заверения в том, что Россия вступит в войну с Японией: на этом особенно сильно настаивало наше военное командование. Такое обещание мне удалось получить от Сталина в самые первые дни конференции [Truman 1955:411].
После этого первого совещания он написал своей жене Бесс:
Я боялся, что не пойму – все ли идет по плану или нет.
В любом случае, начало положено, и я получил то, за чем приехал, – 15 августа Сталин идет на войну без всяких дополнительных условий. Теперь я уверен, что мы завершим эту войну на год раньше, и думаю обо всех парнях, которые не будут убиты. Это самое важное[226] [Ferrell 1983: 519].
Некоторые историки считают эти слова Трумэна доказательством того, что он не собирался использовать в Потсдаме атомную бомбу в качестве инструмента давления на Советский Союз, поскольку главной его задачей было получить от Сталина заверение о вступлении СССР в войну с Японией. Однако протокол беседы от 17 июля не подтверждает такую точку зрения. Мы видим, что уже на этой первой встрече между Сталиным и Трумэном с Бирнсом наметились определенные разногласия. Вопросы Бирнса о намерениях Советского Союза в отношении Китая показывают, что ситуация с советско-китайскими переговорами была потенциальным источником конфликта между СССР и США. Бирнс уже испытывал недоверие к Сталину [McCullough 1992:419; Frank 1999: 243][227].
Более того, если Трумэн действительно прибыл в Потсдам прежде всего ради того, чтобы добиться от Сталина обещания начать войну с Японией, странно, что он так пассивно вел себя во время разговора на эту тему. Его поведение в ходе этого обсуждения можно охарактеризовать в лучшем случае как нейтральное. Вот что он написал в своих воспоминаниях:
К тому моменту [публикации Потсдамской декларации] мы могли бы иметь больше информации о двух факторах, имевших ключевое значение для наших планов на будущее: участии Советского Союза и атомной бомбе. Мы знали, что первые испытания бомбы пройдут в середине июля. Если эти испытания пройдут успешно, я хотел дать Японии шанс прекратить сопротивление до того, как мы используем это новое оружие. Если бы испытания бомбы провалились, нам было бы еще важнее добиться капитуляции до того, как мы были бы вынуждены начать физическое завоевание Японии [Truman 1955: 350][228].
Советское участие в Тихоокеанской войне было в лучшем случае страховкой на случай неудачи ядерных испытаний, а главным своим козырем Трумэн считал атомную бомбу Более того, Трумэн назвал заявление Сталина «динамитом». Очевидно, что он воспринимал Сталина не как союзника по общему делу – разгрому Японии, а как соперника в гонке за то, кто первым заставит Японию капитулировать.
Впрочем, нет оснований сомневаться, что поначалу Трумэн был рад известию о том, что Советский Союз намерен напасть на японцев в середине августа. Это заверение Сталина исключило возможность каких-либо договоренностей между Токио и Москвой и избавило Трумэна от беспокойства на этот счет. СССР не собирался воспользоваться мирными маневрами Японии для того, чтобы добиться от Токио каких-либо уступок в ущерб интересам США и Китая, и не планировал выступить посредником в переговорах о капитуляции. Теперь, когда дипломатические каналы были перекрыты, ситуация упростилась: принудить Японию к капитуляции можно было только военными средствами. Заявленная Сталиным дата нападения на Японию – 15 августа – устанавливала для США крайний срок: если они хотели добиться капитуляции Японии, не прибегая к помощи Советского Союза, им нужно было успеть сделать это до указанного дня. Единственным фактором, который мог изменить расстановку сил, была атомная бомба. Вопреки утверждениям историков, что Трумэн не собирался использовать ее в качестве дипломатического оружия против СССР, нельзя игнорировать тот факт, что Советский Союз повлиял на решения, принятые американским президентом. Когда Сталин объявил о дате вступления СССР в войну с Японией, для американцев стало еще важнее произвести атомную бомбардировку в начале августа – до того как русские начнут свое наступление. Гонка между СССР и США была близка к развязке.
Почему Сталин объявил о своем намерении напасть на Японию на самой первой встрече с Трумэном? Его готовность продемонстрировать готовность СССР сотрудничать с союзниками на Дальнем Востоке резко контрастировала с той упертостью, с которой он защищал свои интересы в Европе. Скорее всего, дело было в том, что Сталин очень спешил. Ему необходимо было получить от Великобритании и Соединенных Штатов приглашение вступить в войну. Также он надеялся, что США окажут давление на Китай, вынудив Чан Кайши заключить соглашение с Советским Союзом. Сталин все еще исходил из того предположения, что Трумэн, как и Рузвельт в Ялте, хотел, чтобы СССР вступил в Тихоокеанскую войну, не зная, что американцы более не заинтересованы в помощи русских на Дальнем Востоке.
