Наследство Карны - Хербьёрг Вассму

— Что с тобой, Вениамин? — испугалась Анна, прикоснувшись к его лицу.

Потом она отпустила его и скрестила руки на груди.

Прибежала Карна, она тоже хотела обнять папу. От нее пахло чистыми волосами и можжевеловой водой. Он понюхал ее и сказал, что от нее пахнет праздником.

— Но ты стала тяжелой, как камень. Придется купить подъемный кран, чтобы переставлять тебя с места на место! — пошутил он и попытался подмигнуть Анне.

Она по-прежнему, в упор, смотрела на него. Неужели знает?

— Папа! Что у тебя с лицом? — воскликнула Карна.

— Ничего страшного. Подрался с одним злым человеком, который не хотел, чтобы я оказал помощь его жене.

— Он тебя ударил?

— Да, но это пройдет.

— Теперь его заберет ленсман?

— Да, если я заявлю на него.

— А ты заявишь?

— Еще подумаю, — неопределенно ответил он.

— Мы ждали тебя два дня! Ты привез мне кренделек?

— Забыл. Был очень занят.

В открытую дверь летел снег. Карне стало холодно, и она убежала в гостиную.

На пороге нарос лед, и дверь плохо закрывалась. Вениамин достал перочинный нож и соскреб лед.

— Анна, я должен был известить тебя, что не приеду, но столько всего случилось…

— Кто это?

Все-таки знает, мелькнуло у него в голове.

— Олаисен.

Он распрямился и закрыл дверь. Потом скинул шубу и повесил ее на вешалку. Анна была уже рядом и снова прикоснулась руками к его лицу.

— Почему? — громко спросила она.

О чем она думает? Хочет, чтобы служанки на кухне ее слышали?

— Я пойду наверх, — тихо сказал он.

Потом, сунув голову в дверь кухни, он крикнул, чтобы еду ему принесли, как обычно, в залу. Не важно что, только не кашу. И еще два кувшина воды для умывания!

— Расскажи мне все, Вениамин!

— Конечно. Только сначала… Я ужасно устал.

Она стояла рядом, пока он снимал сапоги. Он начал подниматься по лестнице.

— Я должна показать тебе одно письмо. Работник съездил за почтой, пока тебя не было.

Вот оно! Олаисен написал Анне!

— Можно, я посмотрю его попозже?

— Оно важное!

— Ну хорошо, — беззвучно произнес он, продолжая подниматься по лестнице.

Лестницу следовало покрасить. К тому же предпоследняя ступенька расшаталась.

Анна поднялась наверх после того, как он уже умылся и поел. Пунш ему принесла не она, а Бергльот.

Он сидел в халате и пил пунш, когда Анна с письмом в руке вошла в залу.

Он хотел сделать вид, что не видит письма.

Она села к нему на колени. Почему? Чтобы почувствовать, как он примет разоблачение?

Она снова взяла его лицо в руки и внимательно посмотрела на него.

— Почему он избил тебя?

— А разве в письме об этом ничего нет?

Она замерла. Руки, обнимавшие его шею, разжались.

— В письме? — незнакомым блеклым голосом спросила она.

— Я думал, Олаисен все тебе объяснил.

Анна непонимающе смотрела на него.

— Это письмо от пробста…

Она перевела дыхание, потом спросила еще более блеклым голосом:

— А что должен был написать Олаисен?

Вениамин потянулся к столу за стаканом, отхлебнул пунша и откинулся на спинку стула.

— Он обвинил Ханну… Он чуть не убил ее. Она пришла ко мне… и ночью у нее случился выкидыш.

— Боже мой! Где она сейчас?

— У Дины.

— Он избил тебя за то, что она обратилась к тебе за помощью?

Вениамин не ответил, мысль его работала лихорадочно.

Анна задумалась, сидя у него на коленях. Он должен был напомнить ей о себе. Обнял ее, но она даже не заметила этого.

— А Исаак? И малыш?

— Исаака я привез к Стине. А малыш, не знаю… У них ведь есть няня.

— Ты должен был забрать его сюда.

— Я не мог.

— А где Олаисен? У ленсмана?

— Нет, дома.

— Ты должен заявить на него!

— Это решать Ханне.

— Но, Вениамин! Ты должен что-то сделать! Она не может вернуться к этому человеку!

Чего он ждал? Допроса, который заставил бы его сказать, что Олаисен считал его отцом этого неродившегося ребенка? Наверное, так. А теперь она упрекает его, что он не заявил ленсману на Олаисена.

— Дина взяла с него слово.

— Слово? Неужели Дина думает, что можно верить человеку, который избил свою жену так, что у нее случился выкидыш? Вы с ней сошли с ума. Вы просто ненормальные!

Она в смятении огляделась, выбежала за дверь и в прихожей схватила наугад первые попавшиеся башмаки. Оба левые.

Вениамин вышел за ней, чтобы успокоить ее.

— Мы едем к ленсману! — сказала она, безуспешно натягивая левый башмак на правую ногу.

— Я еще не написал медицинское заключение. И сперва мне надо договориться с окружным доктором о вскрытии… — тихо сказал он, пытаясь увести ее обратно в залу.

— Вскрытие? Боже мой! Никто не смеет безнаказанно избивать…

В одном башмаке она, прихрамывая, поднялась в залу. Там она села и молча уставилась в пространство.

Наконец Вениамин решился:

— Анна, это еще не все…

Он закрыл дверь и подошел к ней. Сперва он стоял, потом подвинул себе стул и сел рядом.

— Олаисен думал, что это не его ребенок, — тихо сказал он.

Анна медленно повернулась к нему. Внимательно оглядела синяки на его распухшем лице. Рот у нее приоткрылся. Она несколько раз моргнула и подняла руку, словно хотела смахнуть с глаза соринку.

Как всегда, средний палец был у нее испачкан чернилами. У самого ногтя.

— А чей? Твой?

— Да.

Она потянула себя за ворот платья и отвернулась, пальцы лихорадочно перебирали кружево.

— Он прав? — спросила она, все еще не глядя на него. В голосе звучала мольба.

— Нет, — твердо ответил он и повернул ее к себе.

— Почему он так решил?

— Подозрительность, сплетни, откуда я знаю.

Она освободилась из его рук и подошла к окну.

Он шел за ней.

— Анна… — прошептал он.

Она вдруг обернулась к нему, глаза ее горели.

— Я верю тебе, раз ты так говоришь. Иначе я не смогу жить. — Она задохнулась. — Но если бы даже отцом был ты, он все равно не смел бить Ханну так, что она… Никто не смеет распоряжаться телом другого человека!

В наступившей тишине он следил за ее руками. Она крепко сцепила их. Наконец дыхание у нее выровнялось. Медленное, размеренное дыхание, совсем как ветер, гнавший снег по переплетам рамы. Медленный, неотвратимый. Сбросив немного снега, ветер ненадолго затаивался. И все повторялось снова.

Карну удивило, что Исаак приехал с ее папой, чтобы пожить у Стине с Фомой. Она ничего не слышала об этом заранее.

Они съехали на санках к лавке и упали в сугроб. Карна спросила у Исаака, надолго ли он приехал в Рейнснес.

— До отъезда в Америку! — по-взрослому ответил он и поднял упавшую варежку.

— Разве ты тоже едешь в Америку? — удивилась Карна.

— Что же мне делать, если Олаисен дурак.

— Почему дурак?

Исаак вытянулся в сугробе.

— Он избил маму. — В этих словах не было уже ничего взрослого.

— Почему?

— Ты еще слишком мала, чтобы понять это.

Исаак заплакал.

— Боишься сказать?

Это подействовало.

— Он думает, что тот ребенок был от доктора… Тот, которого она должна была…

— От какого доктора?

— От твоего папы!

Она знала, что этого не может быть. И все-таки чувствовала себя так, словно кто-то зашел к ней в уборную, потому что она забыла запереть дверь на крючок.

— Он мой папа, это невозможно, — быстро сказала она.

Исаак наморщил лоб и слепил крепкий снежок. Для этого он сбросил варежки и погрел снежок в руках, чтобы снежок подтаял, заледенел и стал тверже. На это ушло время.

— Я же говорил! Ты еще маленькая и не знаешь, откуда берутся дети.

Лицо у него изменилось. Карна не стала объяснять, что все знает, но не хочет об этом говорить. Исаак был такой грустный, словно самое плохое было то, что она еще маленькая.

— И что же тот ребенок? — спросила она, чтобы немного подбодрить его.

— Он слишком рано родился. Но твой папа зашил маму. И голову ей тоже зашил.

— Откуда ты знаешь?

— Я был у нее… Я хотел убить Олаисена. Но у меня не получилось… — Он бросил снежок в стену лавки, и она загремела.

По вечерам в столовой было пусто. Сара больше не приходила читать Андерсу вслух. Бабушка жила в Страндстедете. Обычно дома были только они с Анной. Но сегодня приехал папа. Самая неприятная тишина та, которая шуршит.

Папа развернул газету, теперь с ним нельзя было разговаривать.

Анна сидела у пианино. Соната Моцарта стояла на подставке для нот уже два дня. Читать Карна уже научилась, но играть на пианино еще не умела.

Опять шуршит!

— Папа, почему Олаисен избил Ханну за то, что ты папа ее ребенка?

Она сразу поняла, что они уже знают об этом! И Анна тоже! Она так и не стала играть. Руки ее лежали на коленях, как будто она только что вытерла их о юбку.