Колесо в заброшенном парке - Борис Тараканов

— Ничего, принюхаемся, — как ни в чем ни бывало ответствовал Добрыня.

От этой фразы Бурик почему-то повеселел.

— Скажите, пожалуйста, откуда доносится столь дивный амбёр? — спросил он у проходящей мимо старухи со старым ржавым ведром, до половины заполненным отборной картошкой.

— Ась? — насторожилась старуха.

— Откуда вонь? — менее изысканно осведомился Добрыня.

— Мальчики, я глухая! — сообщила старуха в ответ и побрела дальше.

— Ишь… Запах птицефабрики им не нравится! — бросила проходящая мимо толстая тетка в синем казенном халате. — Зато куры…

Направо от действующей железнодорожной ветки уходили две ржавых полосы.

— Да вы посмотрите, какие рельсы старые. Кур отсюда лет двадцать как не вывозили, — и, не дожидаясь ответа, Бурик и Добрыня потопали по шпалам.

— Отсюдова яйцы возють! — закричала им вслед неугомонная тетка.

— Дура какая-то… — сказал Добрыня.

Через несколько шагов ребята догнали старуху с картошкой, которая, пройдя еще вдоль шпал, сворачивала на неприметную тропинку. Бурика внезапно осенило:

— Бабуль, а продайте нам немного картошки?

Перспектива неожиданной сделки, очевидно, вернула бабке слух.

— А чего немного-то, берите всю.

— Сань, ты чего! Зачем нам столько картофана?

— Ты ничего не понимаешь, мы ее испечем! Я у папы зажигалку стрельнул…

— Будет тебе от папы… — Добрыня явно колебался. Бурик, однако продолжил «окучивать» старуху.

— А за сколько? Только нам вместе с ведром, а то положить некуда.

Бабка задумалась.

— С ведром, так это ж рублей… сорок будет…

— Гхм! — громко сказал Добрыня.

— У меня есть, — торопливо ответил Бурик. — Бабуля утром дала. Нам на мороженое.

Он вынул из заднего кармана штанов четыре мятые бумажки, разгладил их и протянул старухе. Та перевела взгляд сначала на ведро, потом на деньги, и как будто нехотя взяла.

— Спасибо, сынок. Эх, пропади все пропадом… — она засеменила вниз по тропинке.

Бурик и Добрыня вдвоем взялись за ручку ведра — одному такую тяжесть тащить было неудобно — и пошли вдоль ржавых рельсов.

Шли ребята долго. Молчали или болтали о пустяках.

— Передохнуть бы, — сказал Бурик. — Все идем и идем. Так мы до Киева дойдем…

— До Киева — это надо было с Киевского вокзала ехать.

— Но до Риги я тоже топать не хочу. Давай здесь остановимся. Вон, смотри какой пенек.

— Где пенек, там надо съесть пирожок. А пирожков у нас нет, — ответил Добрыня. — Глянь, там впереди просвет. Полянка, наверное… Видишь?

Но полянки в просвете между деревьями не оказалось — ребята вышли на берег реки.

На противоположном берегу, наверное, когда-то был парк аттракционов — из-за деревьев возвышался остов давно заброшенного колеса обозрения. Голые спицы без кабинок торчали по кругу большого диска, казавшегося черным на фоне заходящего солнца. Ажурный узор спиц отражался в водах реки, в этот час почти неподвижных. Казалось, колесо уходит вниз и слегка проворачивается на дне, увязая в речном иле.

Чуть левее виднелся железнодорожный мост с полукруглыми бетонными опорами. На мосту показалась электричка. Проехав его, она дала протяжный гудок и начала тормозить. Видимо, здесь была станция.

Справа от реки раскинулиськорпуса серых двухэтажных строений. Наверное, это и была пресловутая птицефабрика, характерно благоухающая на всю округу. Со стороны станции к ней вел еще один путь, такой же старый, как тот, по которому они шли. На месте соединения двух заброшенных линий пьяным сторожем возвышалась накренившаяся ручная стрелка. Ребята остановились передохнуть возле нее — ведро картошки ощутимо оттягивало руки.

— Давай подергаем? — предложил Бурик.

— Да ну… Вдруг что-нибудь случится, — Добрыня, однако, вцепился в рукоять противовеса и потянул вверх.

Бурик налег на длинную ручку, но стрелка не шелохнулась.

— Совсем заржавела, — сказал он.

— Подожди… Тут, кажется, должен быть такой замок… — Добрыня отпустил противовес, подошел к рельсам и стал что-то искать на шпалах. — Вот, нашел, — он откинул в сторону длинную пластинку, которая лежала в специальных прорезях у самых шпал и блокировала стрелку. — Давай еще раз.

Заняв исходное положение, ребята вновь навалились на рукоятку и противовес. Обиженно заскрипев, две ржавые полосы шевельнулись и переместились на несколько сантиметров влево.

— Давай еще, — сопя и улыбаясь, сказал Бурик, — соединим пространства…

Он не договорил. Стоящая в двух шагах приземистая, заброшенного вида будка вдруг заскрипела дверью, и на пороге возник заспанный бородатый мужик в замшелом ватнике.

— Здрасьте… — рассеянно произнес Бурик, отпуская рукоятку. Добрыня молчал. Стрелка с грохотом вернулась в исходное положение.

— Чего это вы тут? — осведомился мужик. — Баловство одно на уме!

— Мы это… — попробовал объяснить Бурик, отряхивая ладони.

— А вы? — перебил его Добрыня.

— Я? — мужик слегка растерялся. — Стрелку сторожу.

— А, так вы стрелочник… — догадался Добрыня.

— Тот самый? — добавил Бурик. Он вспомнил, что именно стрелочник почему-то всегда и во всем виноват.

— А стрелку нечего дергать, — проигнорировал вопрос мужик.

— Так она ведь ржавая, да и все равно тут ничего уже не ходит, вон куска нет… — Бурик показал на участок ржавого рельса, который обрывался, чтобы через полтора метра начаться вновь.

— Для кого не ходит, а для кого и… — мужик зашелся застарелым кашлем курильщика.

— Что ходит? — насторожился Добрыня. — Поезд с птицефабрики?

— Да кто их поймет, с какой фабрики… — мужик чихнул, утерся и посмотрел в сторону.

— С яйцами? — выпалил Бурик, припомнив теткино «яйцы возють».

— С яйцами — это конь! — парировал мужик. — А поезд — он с вагонами.

— А вагонов случайно не три? — с усмешкой спросил Бурик, но Добрыня легонько ткнул его локтем в бок. Мужик внимательно посмотрел на Бурика.

— Может, и три… А ты почем знаешь?

Бурик и Добрыня переглянулись. Чтобы скрыть неловкость, Добрыня начал глядеть в сторону сереющей вдали птицефабрики и напевать на мотив какой-то древней песни: «Ах, МПС, МПС, МПС! Твой паровоз зеленый…»

— Так паровоз не зеленый, — медленно промолвил мужик, так же внимательно глядя на Добрыню и почесывая давно не стриженую бороду. — Черный он…

— Старинный? — продолжал спрашивать Бурик.

— Да уж куда старее… Я и сам не молод…

Новый собеседник подошел к стоящей неподалеку ржавой колонке и принялся двигать большой тяжелый рычаг.