Сестра моя Боль - Наталия Ломовская

– Я тебя видел, – сказал Адам, когда выпили по первой. Вино было молодое, щипало язык и отзывалось рубиновым счастьем где-то в области солнечного сплетения. – Только ты сюда зря пришел. Нет ее здесь. И быть не может.

– А моя сестра? – робко спросил Руслан.

– И твоей сестры здесь нет. Хотя она-то должна здесь быть… Впрочем, об этом не мне судить. Я же только садовник. Кстати, не хочешь мне помочь? Я вижу – ты плотник. Но, может, и вскопать сможешь? Это легко.

Окапывали неизвестные деревья с мелкими лакированными листочками. Заступ вонзался в жирную, блестящую землю, легко выворачивал пласты, обнажая белые ниточки корней. Адам был прав – весело и легко работалось в дышащем свежестью саду. Приятно было копать, сладко ныла спина от усилий, ветерок быстро сушил пот, и птицы, словно нарочно, вдохновенно пели прямо над головой. А какие птицы-то – розовые, голубые, радужные!

– Хочешь, оставайся. Я вижу, ты устал. Молодой, а смотришь стариком. А я, видишь, напротив. Старый, а все молодым выглядываю. Это от хорошей работы.

Руслан оперся на рукоятку заступа.

– Меня уж просили остаться.

Адам застыл.

– Она?

Руслан кивнул.

– И что же ты?

– Отмазался. Так вцепилась – еле ноги унес.

– Она такая. – Адам покрутил головой, выражая то ли неодобрение, то ли восхищение. – Красивая? Да?

Руслан не знал, что видел Адам. Но кивнул.

– Очень красивая.

После работы они легли на спины в траву и долго смотрели в небо. Безоблачное оно было, прозрачное совсем, и померещились вдруг Руслану в бездонной синеве чьи-то глаза, смотрящие ласково, с великим пониманием и любовью. А может, и не показалось?

– Хорошо тут у тебя, но мне пора.

– Уже? Что ж, если надо… У всех своя работа, вот и мне на виноградник пора. Я за тебя, друг, беспокоюсь во как. Только помочь ничем не могу. И взять ты отсюда ничего не сможешь. Ну, хоть воздухом нашим подышал, и то на пользу пошло. А как наживешься, нарадуешься – приходи ко мне. Хорошо копал. Иди теперь лугом. Увидишь Еву, она там овец пасет – скажи ей, что на подой пора. Давай, помощник.

Ева оказалась маленькой, крепкотелой, до черноты загорелой женщиной. Волосы ее выгорели почти добела, маленькие ступни крепко стояли на земле, утопая в траве. Она вызвала в Руслане какое-то томительно нежное чувство… Ева улыбнулась, выслушав сообщение, и хлопнула по задку одну из овечек.

– Твоя. Норовистая.

Овца не хотела уходить, упиралась и шевелила розовым носом. И Руслану не хотелось.

Но пришлось.

– Где ты шлялся-то, окаянный! – шепотом ругала его бабка, но у нее не обидно получалось. Точно так же ругала Руслана его родная бабушка, когда он возвращался домой, вдоволь накатавшись с горки – в штанах, облепленных ледяными катышками, с покрасневшим носом и насквозь мокрыми варежками, со снегом за шиворотом. – Понесла тебя нелегкая! Дан же был тебе проводник, сказано: за проводником ступай. А проводник-то твой вон – на печурке дрыхнет. И крылечко мне пообещал поправить, а сам едва инструмент не растерял…

– Не растерял же, – весело ответил Руслан и за наглость был награжден тычком в плечо.

Черты родной бабушки все сильней и сильней проступали сквозь лицо чужой старухи. Солнце все так же стояло в зените. Руслан отмерил дощечку, отпилил, приколотил, попробовал – держится. Да заодно и три другие заменил: когда сюда еще кто забредет, а крыльцо на ладан дышит. Старушка смотрела на него с любованием и даже вынесла стакан прохладного молока.

– Вот это подарок так подарок! Да ведь говорят, мол, не подарок дорог, а внимание. Ну дак разува-ажил! Заходи, милый, перекуси, чем бог послал, расскажи мне, зачем пришел сюда.

И он рассказал ей все.

Сидя в чистенькой горнице за круглым столом, накрытым самовязанной скатертью, он говорил, не решаясь взглянуть в лицо старухе, потому смотрел в окно. Там погасал бесконечный день. Да и она не стремилась смотреть на гостя, возилась у печки, доставляла на стол вкусные деревенские кушанья: яичницу с луком, томленные в сметане грибы, вареную картошку. Глашка вилась у ног старушки, как будто и всю жизнь тут была.

– Кошка-то вас признала, – сказал Руслан неизвестно зачем.

– Все кошки меня знают, – уклончиво ответила хозяйка. – Сложное твое дело, голубчик. А оружие-то у тебя есть? Дадено?

– Дадено, – согласился Руслан и вытащил из кармана мизерикорд.

– Ишь! – Она приняла стилет в раскрытые ладошки. – Вот он нынче какой. Подойдет, пожалуй. Нет, голубчик, теперь я тебе его уж не верну. Не по руке он тебе. А вот мне – в самый разочек…

Она взяла свою кривоватую палку и ловко приладила стилет к ее навершию. Лезвие данного Руслану оружия удлинилось, истончилось, изогнулось, словно повинуясь чужой настойчивой воле – и теперь в руках у старухи была остро наточенная коса. И сама старуха распрямилась, стала выше ростом, лицо ее заострилось, глаза ввалились…

И Руслан узнал ее. И он понял, почему она казалась Руслану похожей на его бабушку, – в лице бабушки он впервые заметил ее.

Смерть.

– Узнал, – не спрашивая, но утверждая, сказала старуха. – Молодец. Всем молодец. Теперь я за тебя всю работу сделаю. Другие-то слишком горды были, чтобы мне, старой, поклониться да крылечко починить. Самим приходилось справляться. Теперь идем. Дай одеться только…

Бедному одеться – только подпоясаться. Поверх веселенького голубого халатика с ромашками старуха накинула то ли плащ, то ли халат белый, больничный. Взяла косу и вышла на крыльцо, с удовольствием потопталась по новенькой ступеньке.

– Ну, красавица, выходи, – сказала звучным голосом. – Сама знаешь – никто не может моему зову противиться. И ты от меня не спрячешься.

Они появились на холме, у околицы леса, откуда пришел сам Руслан. Их было много – толпа людей, вполне живых, весьма настоящих, но с отрешенными, ничего не выражающими лицами.

А впереди шла худенькая девушка лет шестнадцати. И рядом с ней столбом вилось черно-красное облако.

Воплощение зла. Луч тьмы.

– Что же это будет? – прошептал Руслан.

– Трудно будет. Но ты не теряйся, – почти не шевеля губами, сказала ему старуха. Она стала еще выше ростом. Теперь Руслан уже не мог понять, как она казалась ему похожей на бабушку и вообще на женщину. Это сухое, скуластое лицо могло принадлежать и мужчине, средневековому рыцарю, отправляющемуся в Крестовый поход; монаху-подвижнику в убежище людоедов; капитану корабля, отправляющемуся открывать неизвестные земли.

Он так загляделся на свою хозяйку, что забыл смотреть вперед.

А они уже были здесь.

Бледные, потерянные, усталые. И Эля впереди – совсем юная, совсем девчонка. Она даже попыталась улыбнуться ему, и у него сжалось сердце.