Покушение - Кир Булычев

Но одну ошибку Ленин все же совершил.

И роковую.

После завершения разгрома левых эсеров он счел опасность, исходившую от левых коммунистов, в первую очередь от Дзержинского, Пятакова и Бухарина, сошедшей на нет. Левым коммунистам, врагам Брестского мира, отныне не с кем было объединяться. А без помощи эсеров они были бессильны.

Но речь шла не просто о левых коммунистах, а об оппозиции Ленину, в которой объединились демократы вроде Красина и террористы, подобные Дзержинскому.

Ленин использовал в своих интересах и в интересах своей власти и власти своей партии убийство Мирбаха. Опыт государственных заговоров, в которых так славно можно использовать мятежных эсеров, копился среди радикальной оппозиции. Для нее Ленин не был иконой, а казался лишь надоевшим доктринером и диктатором. На это место были желающие.

В Москве гремели пушки — большевики расстреливали редкие очаги сопротивления эсеров.

Коля Беккер ушел из отряда Попона сразу после приезда туда Дзержинского. Он не получал никаких указаний на этот счет, но атмосфера в отряде была ему не по душе.

Он не хотел лишних вопросов, и, слава богу, Блюмкин, одержимый манией величия, никому не говорил, что убил посла не он, а красивый молодой человек, большевик, родом из Крыма, обладатель нескольких имен.

Никто Колю не задерживал — уйти из штаба эсеров было просто.

Он сел на трамвай и поехал в центр, он хотел рассказать обо всем Нине — человеку нужно исповедаться. Но ее не было, зато Фанни оказалась дома.

— Что случилось? — спросила она. — От тебя пахнет порохом.

— Ну я нюх у тебя!

Фанни, конечно, не ожидала, что Коля заглянет днем, и накрутила мокрые волосы на гильзы от охотничьего ружья — бог знает, откуда она их раздобыла.

Она смутилась и стала выпутывать гильзы из густых упругих волос, халат расстегнулся, и Коля впервые увидел ее небольшую белую грудь с розовым маленьким соском.

Фанни не заметила непорядка в своей одежде, она была встревожена слухами и новостями, перелетавшими через площадь от Большого театра. Интуиция велела ей уходить, пока не дошла очередь и до нее, но она вдруг испугалась, что если уйдет в подполье, то потеряет Колю, разминется с ним. И чтобы не сидеть без дела и не прислушиваться к раскатам шагов судьбы, она принесла от коменданта большой чайник кипятка и вымыла голову.

Коля ворвался, как удар ледяного ветра.

Все было плохо.

Поэтому Фанни не заметила его взгляда. А сказала:

— Запах пороха в меня въелся. Я его, как видишь, отмываю. Ты пришел, чтобы…

Она оборвала фразу, потому что не посмела сказать, что он пришел попрощаться.

Но его ответ был неожиданным.

— Я убил немецкого посла, — сказал он.

Слова для него самого прозвучали впервые.

Фанни сразу поверила ему, но не поняла, зачем большевику убивать немецкого посла.

— У вашего правительства с немцами мир, — сказала она, словно поймав Колю на ошибке, а может, на лжи.

— Это все так сложно… — сказал Коля. — Наверное, меня ищут. Меня наверняка ищут.

Фанни вырвала из волос последние гильзы и приказала:

— Отвернись.

Коля отвернулся.

Он слышал то, чего слух не должен был уловить, — как опустился на одеяло халатик, как Фанни начала надевать, застегивать лиф.

И тогда он резко обернулся.

Фанни увидела в его глазах нечто, испугавшее ее.

— Коля, — попросила она. Именно попросила. — Отвернись, хорошо?

Он сделал шаг к ней.

Фанни стояла обнаженная до пояса, в простых белых панталонах до колен, в упавшей руке она держала лифчик.

— Ты забываешься, — сказала Фанни, когда он протянул руки, чтобы ее обнять.

— Пожалуйста, — умолял ее Коля. — Ты должна понять… мне никто не нужен, кроме тебя.

Она отступала, но отступать было некуда — сзади была лишь кровать.

— Тебя ищут? — сказала она. — Это правда, что тебя ищут?

Он ничего не ответил, он не мог ответить, потому что возбуждение, охватившее его, не было похотью. В нем противоестественно (а впрочем, что мы знаем о естественности чувств!) соединилась нежность к Фанни, желание обнять это нежное беззащитное тело, и желание спрятаться от ужаса, владевшего Колей, в чем он сам не отдавал себе отчета.

— Я люблю тебя, — сказал Коля. — Ты знаешь. Только не отказывай мне, не смей…

Она уперлась ему в грудь локтями, стараясь разорвать кольцо жадных рук, но сопротивление Фанни было половинчатым, обреченным на поражение с первой же секунды.

И когда он упал вместе с ней на широкую гостиничную кровать, она вдруг сказала:

— Надо штору закрыть.

Коля ее не слушал. Он стремился к ней, чтобы во всем мире остались только они.

Фанни была неопытной, неумелой любовницей. Немногие ее связи возникали в обстоятельствах неестественных для любви, да и не было в них любви. От них осталось чувство стыда и ощущение нечистоты того, что с ней делали мужчины — ночью на явочной квартире, за занавеской в избе, где квартировал товарищ по ссылке, а раз от страха перед становым приставом в селе под Чухломой.

Счастье, подаренное ей Колей было настолько неожиданным и сладостным, что она внутреннее сжалась и замерла, понимая, что это все сейчас прервется, как сон от визгливого будильника. Но на самом деле ей становилось все радостней, и она нетерпеливо вдруг, не владея собой, стала кричать Коле, чтобы он не отпускал ее, и тогда она захлебнется и утонет в бездонном наслаждении.

— Я убил, — шептал Коля, и, конечно же, Фанни не слышала его шепота, — Я убил, убил, убил…

Не слыша его, но нутром подхватывая слова и вкладывая в них иной смысл, Фанни вскрикивала:

— Убей меня, убей меня…

На следующий день в час тридцать Ленин издал приказ арестовывать левых эсеров, где бы они ни прятались. Особенное внимание он приказал обратить на вокзалы, в первую очередь — на Курский вокзал.

Вацетису он велел:

— Организовать как можно больше отрядов, чтобы не пропустить никого из бегущих.

Арестованных не выпускать без тройной проверки и полного удостоверения непричастности к мятежу. Направить лучшие силы по квартирам, где живут или прячутся эсеры.

В два часа сорок минут Вацетис доложил вождю, что приказ выполнен.

Несколько десятков латышей собрались возле здания ВЧК на Рождественке. Ленин стоял среди солдат, которые мирно курили, обсуждали события дня.

— Почему не вижу арестованных контрреволюционеров? — спросил Ленин, обращаясь ко всем и ни к кому в частности.

Хотите посмотреть? — спросил один из латышей.

Он взял Ленина под локоть и повел за угол на Варсонофьевский переулок. Там было шумно и людно — солдаты лучших сил революции тащили из секретных складов ВЧК мешки и бочки с продуктами и вином. В ряд выстроились извозчики, в сторонке торчали башни броневиков. Солдаты узнали, что чекисты прячут продукты, конфискованные у врагов революции. Охрану смяли, объявив ее эсеровской.

Дзержинский, освобожденный из плена, уехал домой спать, он почти не спал последние дни.

Ленин сердился, потому что операция сорвалась. Лациса сняли и на место председателя вернули Дзержинского, которому Ленин не доверял и чьей инквизиторской честности, особой и корыстной, он опасался. Дзержинский был скрупулезно честен, но при том жаден и жил взаймы, потому что большую часть полученных денег отправлял своему брату, имение которого сожгли крестьяне. У брата была большая семья, дворянину в деревенских западных краях было опасно.

К этому счастливому для большевиков, но омраченному грабежами дню относится и первая встреча Ильича с Мельником-Миллером.

С Рождественки Ленин поехал на Пятницкую, где тогда жила Инесса Арманд, его любовница и искренний друг.

Когда роллс-ройс вождя пересекал Болотную площадь, под него кинулся человек худого телосложения, сутулый и с диким взглядом.

— Стой, — кричал он. — Дальше ни шагу!

Опытный шофер Ленина Гирс сумел затормозить так, что радиатор чуть коснулся бока дикаря.

— Спасибо! — бросил тот и опустился на корточки.

Он стал ползать, по мостовой и собирать с камней булыжников каких-то жуков.

Гирс погудел, чтобы пугнуть чудака. Он показался ему неопасным, Но надо было глядеть в оба, потому что к товарищу Арманд Ленин ездил без охраны.

Ленину стало любопытно, Его еще не покинуло хорошее настроение. Он умел увидеть относительную ценность явлений и событий. Разгром эсеров и уничтожение конкурентов в борьбе за власть в Российской Республике превышало разочарование в преданности идеалам революционных солдат. Ленин отлично понимал, что у солдат, просидевших годы в вонючих окопах, никаких идеалов не осталось — идеалы могут выжить лишь в гостиных и академических кабинетах. Жаль только, что инквизиторы революции, солдаты Дзержинского, ненадежны, как и ненадежен сам Председатель ВЧК.