Приключения Родрика Рэндома - Тобайас Смоллет

Помощник капитана, который и лицом и нравом очень походил на моего дядю, обходился со мной на борту приза весьма любезно и доверительно и, не считая других услуг, подарил мне тесак с серебряной рукояткой и пару пистолетов в серебряной же оправе, доставшиеся ему при дележе захваченной у неприятеля добычи. Мы благополучно прибыли в Моран и, сойдя на берег, случайно нашли пустой склад и сняли его для раненых, которых и перенесли туда на следующий день вместе с постелями и прочими необходимыми вещами, а из команды корабля были выделены четыре матроса, чтобы ходить за ними и исполнять мои приказания.

Глава XXXVI

Странное происшествие, последствия которого приносят мне большую радость — Крэмплb клевещет на меня капитану, но его злые козни терпят поражение благодаря добропорядочности лекаря и его расположению ко мне — Мы возвращаемся в Порт Ройял — Наш капитан получает командование более крупным кораблем, и в преемники ему назначается старик. — Повышение Брэйла — Мы получаем приказ отплыть в Англию

Когда все мои больные начали поправляться, мой товарищ и начальник, которого звали Брэйл, взял меня с собой в дом своего знакомого, богатого плантатора, где мы отменно провели время и вечером собрались возвращаться на корабль. Пройдя при лунном свете около мили, мы увидели ехавшего вслед за нами всадника, который, поровнявшись с нами, пожелал нам доброго вечера и спросил, куда мы идем. Голос, едва только я услышал его, показался мне очень знакомым, и, несмотря на мою рассудительность и твердость воли, волосы у меня стали дыбом, и я начал отчаянно дрожать, что было неправильно истолковано Брэйлом, посоветовавшим мне не пугаться.

Я ответил, что он не понимает причины моего волнения, и, обратившись к всаднику, сказал.

— Услышав ваш голос, я мог бы поклясться, что вы — мой добрый друг, если бы только я не был уверен в его смерти

В ответ на это обращение незнакомец, после некоторого молчания, сказал:

— Немало голосов похожи один на другой, так же как и лиц. Но, скажите, как звали вашего друга?

Я назвал и вкратце поведал ему о печальной судьбе Томсона, а при этом вздыхал и даже всплакнул.

Воцарилось молчание, длившееся несколько минут, а затем разговор перешел на различные предметы и не прерывался, пока мы не добрались до какого-то дома, неподалеку от дороги, где всадник спешился и с таким пылом стал просить нас войти с ним в дом и распить чашу пунша, что мы не могли отказаться. Но если меня встревожил его голос, то каково же было мое изумление, когда я обнаружил при свете, что передо мной оплакиваемый друг!

Увидев мое крайнее смятение, он заключил меня в объятия и омочил слезами мое лицо. Ошеломленный, я не сразу обрел способность соображать и еще дольше не мог заговорить. Я мог только обнимать его в свою очередь и вместе с ним предаваться радости, а славный Брэйл, растроганный этой сценой, плакал, как и мы, и разделял наше счастье, обнимая нас обоих и прыгая, как безумный, по комнате. Наконец ко мне вернулся дар речи, и я вскричал:

Возможно ли это! Вы — мой друг Томсон? Увы, конечно, это не так! Он утонул. Все это я вижу во сне! С большим трудом удалось ему убедить меня, что он самый Томсон, которого я оплакивал, и, упросив меня сесть и успокоиться, он обещал рассказать о своем неожиданном исчезновении с «Грома», а также объяснить, каким образом он находится теперь в стране живых. Сие он мог выполнить не раньше, чем я выпил стакан пунша, чтобы собраться с духом, и тут он сообщил нам, что, приняв решение оборвать свою жалкую жизнь, он ночью, когда корабль был в пути, отправился на нос, откуда спустился возможно тише в море, глубоко нырнул и тогда-то стал раскаиваться в содеянном: плавая очень хорошо, он держался на поверхности в надежде, что его выловит какое-нибудь судно; пребывая таком положении, он увидел большой корабль и стал просить, чтобы тот взял его, но в ответ услышал, что судно и так плохо идет и не хочет терять время на остановку; однако ему бросили старый ящик и пообещали, его подберет какое-нибудь судно, идущее вслед за ними. Но в течение трех часов ни одно судно не появлялось ни в пределах видимости, ни на расстоянии окрика, это время он был один посреди океана без всякой поддержки и опоры, кроме нескольких жалких досок. Наконец он заметил шедший на него небольшой шлюп, который он начал призывать, и ему посчастливилось, что его услышали, и спущенная лодка избавила его от этой мрачной водной пустыни.

— Как только меня подняли на борт, — продолжал он, — я потерял сознание, а очнулся в постели, услаждаемый сильнейшим ароматом лука и сыра, почему я сразу решил, что лежу на своей собственной койке рядом со славным Морганом, а все происшедшее — только сон. Затем я узнал, что нахожусь на борту шхуны из Род Айленда{59}, которая идет на Ямайку с грузом гусей, свиней, лука и сыра, и что шкипера ее зовут Робертсон, а он шотландец, в котором я с первого взгляда узнал своего старого школьного приятеля. Когда я открылся ему он был очень удивлен и обрадован и просил меня поведать о беде, случившейся со мной, от чего я воздержался, так как его взгляды на религию, как мне известно, были весьма строгими и суровыми; потому я удовлетворился тем, что сообщил, будто я случайно упал за борт, но, не колеблясь, рассказал о своем незавидном положении и о решении никогда не возвращаться на военный корабль «Гром». Хоть он и не разделял моего мнения на этот счет, зная, что я должен потерять всю мою одежду и все следуемое мне жалованье, если не вернусь к исполнению служебных обязанностей, однако, когда я описал ему адскую жизнь, какую я вел под тиранической властью Оукема и Макшейна, и другие мои злоключения, и упомянул обиняком о своем недовольстве поведением моих товарищей, несогласном с религией и о отсутствии истинно пресвитерианского евангельского учения, Робертсон изменил свое суждение и ревностно и пылко стал заклинать меня, чтобы я даже не помышлял о преуспеянии в военно-морском флоте, и, желая показать, сколь близко принимает он к сердцу мои интересы, поручился позаботиться обо мне так или иначе, прежде чем покинет Ямайку. Это обещание он исполнил к вящей моей радости, отрекомендовав меня богатому джентльмену, у которого я с той поры и живу в качестве лекаря и надсмотрщика на его плантациях. В настоящее время он и его супруга находятся в Кингстоне, так что теперь я хозяин в этом доме и от всей души прошу вас располагаться в нем и надеюсь, что вы почтите меня своим обществом в течение этой ночи.

Я не нуждался во вторичном приглашении, но мистера Брэйла, прекрасного, старательного офицера, нельзя было уговорить, чтобы он переночевал не на корабле; он поужинал с нами и, весело осушив стакан, отправился на судно, находившееся милях в трех отсюда, эскортируемый двумя рослыми неграми, которым Томсон приказал проводить его. Никогда два друга не получали от беседы большего удовольствия, чем мы в эти оставшиеся часы. Я рассказал ему о подробностях нашего нападения на Картахену, о чем он слышал, но далеко не столь подробно, а он поведал мне обо всех самых незначительных случаях своей жизни, имевших место с той поры, как мы расстались.

Он убеждал меня, что с большим трудом мог противостоять желанию отправиться в Порт Ройял для свидания с Морганом и со мной, о которых он ровно ничего не слышал со дня нашей разлуки, но его удерживал страх, что его задержат как дезертира. Он сказал мне, что, услышав в темноте мой голос, он был почти столь же поражен, как я, когда увидел его позже, и с дружеской откровенностью открыл свою любовь к единственной дочери того джентльмена, у которого он жил; по его описаниям, она была весьма привлекательной молодой леди и не отвергала его ухаживаний, а родители ее весьма благоволили к нему, и он надеялся получить их согласие на брак, который сразу обеспечит ему независимое положение. Я поздравил его с доброй фортуной, которая, как он сказал, никогда не заставит его забыть своих друзей, и к утру мы легли спать.

Днем он проводил меня: на корабль, где мистер Брэйл угостил его обедом, и мы провели день вместе, а к вечеру он покинул нас, подарив мне десять пистолей{60} как скромный знак его привязанности ко мне. Коротко говоря, пока мы стояли здесь, мы встречались с ним ежедневно и вместе столовались; при этом он всегда угощал меня домашней птицей, свежей говядиной, апельсинами, лимонами, ананасами, мадерой и превосходным ромом; и эти десять дней были самыми приятными в моей жизни.

Наконец прибыла «Ящерица»; поскольку все мои больные были годны к военной службе, мне вместе с ними приказано было явиться на корабль, где я узнал от мистера Томлинса, что между ним и лейтенантом произошла размолвка из-за меня, что злобный негодяй воспользовавшись моим отсутствием, нашептал капитану тысячи скандальных историй обо мне, утверждая, между прочим, будто я однажды был сослан на каторгу за воровство, а когда я служил на военном корабле «Гром», меня высекли за такое же преступление. С другой стороны, лекарь, зная от меня всю мою историю, яростно меня защищал и, оказывая мне эту добрую услугу, подробно поведал о злокозненности Крэмпли за время моего пребывания на этом корабле. Эта декларация, убедившая капитана в моей невиновности, пробудила в лейтенанте такую же вражду к моему защитнику, как и ко мне.