Желтые небеса - Антон Орлов

– Мы едем так быстро, как можем. По этой келмацкой дороге ни одна машина не пройдет. Наш бронекар – исключение.

– Вы же сами сказали, что это уже не Келма, а Саваш!

– Я использую прилагательное «келмацкий», как пристойный синоним другого слова, – ухмыльнулся Мартин. – По вашему примеру. Я принял к сведению все, что вы сказали. Очень может быть, что вы не ошибаетесь. Поменяемся?

– Давайте.

Он притормозил, и они поменялись местами. Пять часов за рулем, в самый раз отдохнуть… Нескончаемый дождь обволакивал машину водяным коконом, дорога исчезала в тумане. Мартин откинул спинку кресла – когда двигались по трассе, он спал прямо в кабине – и прикрыл глаза. До Эгтемеоса – двое суток пути. А если дождик вдруг стихнет, всего сутки или даже меньше. Последние несколько дней прошли спокойно, без неожиданностей. Мартину немного не хватало снов про город под желтым небом, и это осознание вызвало у него снисходительную усмешку: ты даешь, парень! И все-таки очень хотелось узнать, что там было еще, там ведь много чего было, а он никак не может вспомнить… Стоп, почему – вспомнить?.. Не вспомнить, а вообразить. Но в том-то и дело, что известный во многих мирах писатель Мартин Паад был не беллетристом, а документалистом. Он не мог придумать про приснившийся город ничего нового, и вместе с тем его не отпускало ненормальное ощущение реальности событий, случившихся во сне.

Назавтра болотную страну сменила пересеченная местность с холмами и перелесками, такая же отсыревшая и туманная, но более привлекательная на вид. Дорога обмелела. Это значит: если раньше колеса бронекара погружались в грязь на две трети, то теперь всего на четверть. Невысокие округлые холмы, беспорядочно раскиданные по равнине, одевала изумрудно-зеленая травка. Мокли под дождем смешанные леса: лиственные деревья, деревья с султанами зеленых нитей, пышно клубящийся кустарник с разноцветной хвоей – и все это древесное столпотворение перевито сиреневыми лианами, увешано бледными спиралями воздушных вьюнов.

– Плод экспериментов «Дендроэкспорта», – объяснила Мадина. – Они тут кое-что высадили, потом эвакуировались, а флора осталась и перемешалась с местной. Трава тоже их. Та самая, на которую можно сажать магнитоплан, и она не помнется.

Сотимара, привстав, рассматривал пейзаж, прижимая к глазам полевой бинокль.

– То-то она такая красивая… – отозвался Мартин. – Значит, мы уже близко?

– Да. Мы с Эшем ехали в Келму по этой дороге, тогда здесь было сухо.

Спустя час пошли перелески попроще: тут обитали деревья лиственные и с зелеными нитями, на ветвях болтались воздушные вьюны. Полигоны «Дендроэкспорта» остались позади. Однако дорогостоящая нарядная трава для газонов сумела-таки добраться сюда, одолев своих кадмийских конкурентов, и открытые участки манили шелковистым изумрудным покровом.

– Да эти деятели оставили тут после себя настоящую экологическую катастрофу! – заметила Мадина. Правда, без особых эмоций: все-таки она специализировалась на борьбе с насилием, а не на экологии.

Разбрызгивая грязь, бронекар обогнул очередной холм, и Мартин увидал слева от дороги группу построек. Если точнее, то группу развалин. Частично их заслоняли деревья, но все равно можно было рассмотреть деревянные платформы на сваях, грубо сколоченные башенки, бревенчатую ограду, накренившийся флагшток. Затормозив, он взял у Сотимары бинокль: халтурная работа, все перекошено, искривлено, еле держится. Сунешься туда и получишь бревном по темени.

– Это городок борешанистов, – сказала Мадина. – Времянка, для игры. Они его давно построили, еще до эвакуации.

– Значит, осталась последняя сотня километров, – Мартин вернул бинокль фаянийцу. – Вот приедем в Эгтемеос и закажем роскошный ужин в лучшем ресторане. Кто-нибудь против?

Таких, кто против, не нашлось.

– Если Эш дружил с борешанистами, – заговорила чуть погодя Мадина, – они, возможно, знают, кто был вожаком. Мы его быстро вычислим.

– Посмотрим, – Мартин повернул вправо, объезжая невинного вида озерцо посреди дороги. – У меня сложилось впечатление, что вожак постоянно прятался за спиной Эша. Мадина, вы когда-нибудь были борешанисткой?

– Нет. Моя младшая сестра борешанистка, а я никогда не увлекалась играми. Мне хватает науки, общественной деятельности… – Она вздохнула, почему-то с сожалением.

– Ваша общественная деятельность – тоже игра. Не согласны? Кстати, почему вы не занялись политикой?

Мадина снова вздохнула.

– Мне перекрыли кислород. Эти мерзавцы-консерваторы… Когда я вышла из тюрьмы, я хотела баллотироваться в парламент, все наше движение меня поддерживало. И не только… Мы утерли нос Денору, это многим понравилось! Так вот, когда мою кандидатуру выдвинули, ко мне прислали для приватной беседы некую личность из президентской службы безопасности. Аккуратная такая дамочка, похожа на школьную учительницу или на менеджера мелкой фирмы. И она прозрачно намекнула, что, если я полезу в политику, со мной произойдет какой-нибудь несчастный случай, потому что шансы у меня есть, а Лидоне совсем не нужен конфликт с Денором. Мол, меня уберут без всякой личной неприязни, чтобы не допустить дальнейших дипломатических осложнений. Разумеется, у этой стервы была с собой электронная глушилка, так что записать наш интересный разговор я не смогла. Потом я еще два раза пробовала… и опять меня предупреждали. Все не нарадуются, какое у нас либеральное правительство, а на деле это беспринципные шантажисты!

– У нас не самое плохое правительство. Жить можно.

– Ну да, – Мадина насмешливо фыркнула. – Их кредо – это процветание Лидоны и благополучие каждого лидонца! Причем благополучие они трактуют как сохранность каждой конкретной лидонской задницы, чтоб она, упаси боже, не села на колючку, не получила пинка…

Сотимара встал и тихонько выскользнул из кабины. Когда Мадина ударялась в такую лексику, он терпел-терпел, а потом уходил. Он не мог примириться с тем, что воплощение красоты и женственности запросто говорит о задницах, и потому спасался бегством. Любая фаянийская аристократка скорее согласилась бы повеситься на собственных чулках, чем затронуть в светской беседе настолько неизящную тему.

– А что вам тут не нравится? – покосившись на закрывшуюся дверь, осведомился Мартин.

– Их трусливый приземленный прагматизм! Консерваторы постоянно твердят, что главное – это благополучие, благополучие и еще раз благополучие. Мы должны плевать с высоты на конфликты между другими мирами и придерживаться нейтралитета ради хваленого лидонского благополучия! Денор все больше наглеет, два года назад он сожрал один за другим три суверенных мира – Хальцеол, Раглоссу и Валену, и все уважающие себя государства заявили протест, а Лидона ограничилась пространными пожеланиями, чтобы обстановка в Галактике оставалась стабильной и никто не нарушал сложившегося равновесия. Ну, я не знаю, это просто смешно! Тот, кто голосует за консерваторов, голосует за сытое равнодушие!

– Классная предвыборная речь, – сказал Мартин. – Я только не понял, Мадина, какую политику предлагаете вы?

– Я предлагаю политику активного выражения своего негативного отношения к тем безобразиям, которые творит Денор! – Переведя дух, она добавила: – Без насилия, конечно.

Дорога вильнула, огибая лесистый холм. Мадина собиралась еще что-то сказать, но замерла с приоткрытым ртом, а потом спросила:

– Это Эгтемеос?

– Похоже…

Мартин резко нажал на тормоз, бронекар остановился.

– Несколько месяцев назад, когда я была тут в последний раз, он выглядел лучше, – прошептала Мадина.

– Он еще на позапрошлой неделе выглядел лучше.

Позади стукнула дверь, в кабину вошел Сотимара.

– Паад, можно ваш бинокль? Я не могу рассмотреть, что там, но как будто что-то изменилось…

Мартин молча протянул ему бинокль.

– Там есть кто-нибудь живой? – нарушила паузу Мадина.

– Сейчас узнаем.

Глава 16

Гладкая светло-серая стена десятиметровой высоты, и над ней возносятся, стеклянно поблескивая, ступенчатые многогранники небоскребов – так выглядел Эгтемеос раньше. Теперь стены не было, вместо нее тянулся бесформенный вал обломков, из которого торчали покореженные прутья арматуры. Небоскребов тоже не было. Гигантские кучи битого псевдостекла, бетона, кирпича, разметанные бревна, куски нержавеющих металлических труб, разноцветные лохмотья кабелей… Все раздавлено и перемешано, облеплено подрагивающими под редкими каплями дождя воздушными вьюнами.

Бронекар медленно полз по бывшей улице, объезжая завалы. Вдруг откуда-то сбоку на дорогу выскочил человек в грязной одежде, с забинтованной головой. Он размахивал руками, губы шевелились. Затормозив, Мартин распахнул дверцу:

– Что у вас тут случилось?

– Нападение с воздуха. У вас есть какие-нибудь лекарства?