Французский детектив - Лео Мале

— Когда вы направлялись к домику, вам не встретился Жак Вотье, бежавший к главному зданию института?

— Нет, господин председатель, но ваш вопрос напомнил мне странный разговор с Жаном Дони на другой день после пожара у меня в швейцарской. Он вошел, когда я разбирал почту, и сказал: «Вы слышали, что ответила вчера Соланж брату Гаррику, когда тот спросил, что случилось?» — «Да, — ответил я, — ну и что?» — «Соланж, — поведал мне Жан Дони, — солгала, говоря, что пожар произошел из-за ее неловкости. Не она опрокинула керосиновую лампу — это Жак нарочно швырнул ее, чтобы поджечь домик, а потом закрыл нас на ключ — меня и Соланж, — сам же убежал». — «Что это вы такое говорите, — ответил я Жану Дони. — Вы сознаете, какое это тяжкое обвинение? Вы не имеете права клеветать на товарища! Начать с того, что Жака там вообще не было!» — «Он там был, брат Доминик, но успел убежать, пока я пытался выбить дверь изнутри. Если бы в последнюю минуту она не поддалась, вы нашли бы два обугленных трупа — Соланж и мой. Жак попытался нас уничтожить!» — «Вы совсем с ума сошли, Жан! Какой смысл ему было делать это?» — «Потому что он ревнует ко мне, — ответил Жан Дони. — Он думает, что Соланж любит меня, а не его».

Несколько дней я не знал, что делать: поверить Жану Дони, который был одним из самых образцовых наших воспитанников и через несколько недель от нас уезжал? Или лучше рассказать об этой странной беседе директору? Я боялся, что Ивон Роделек, зная мою склонность к болтливости, скажет: «Вы, брат, с вашим хорошо подвешенным языком, суетесь в дела, которые вас совсем не касаются». И мсье Роделек был бы прав. Было еще одно возможное решение — предпринять собственное расследование, чтобы выяснить истину. Однажды, когда Жак зашел ко мне в привратницкую, я ему сказал: «Бедный Жак, вы, наверно, очень переживали, когда узнали, что Соланж и ваш лучший друг чуть не сгорели заживо в садовом домике». Жак только и ответил: «Не понимаю, как это могло случиться… Знаю только, что Жан мне уже не лучший друг». Больше я ничего не смог от него добиться. Я пытался снова разговориться с Жаном Дони, но он, возможно сожалея о неосторожно вырвавшихся у него словах, всячески избегал меня. Я решил забыть о том, что мне сказал Жан Дони. И правильно поступил, потому что он обрадовал меня своим приездом из Альби, чтобы самому сесть за орган на свадебной церемонии Соланж и Жака. Из этого я заключил, что никакой обиды между ними не было.

— Что вы думаете о Соланж Дюваль? — спросил председатель.

— Думаю о ней только хорошее, так же как, должно быть, наш директор.

— Было у вас впечатление на свадьбе, что молодые супруги счастливы?

— Были ли они счастливы, господин председатель? Лица их сияли счастьем, когда они, соединившись на всю жизнь, выходили из нашей часовни. Все были счастливы в этот день. Какая была прекрасная церемония! Я видел и надеюсь еще увидеть много праздников в Санаке, но не думаю, что какой-нибудь из них мог бы сравниться с этой свадьбой — первой в нашем институте. У меня было ощущение, что все мы немного причастны к этому счастью.

— Вы видели молодых после?

— Однажды, когда они вернулись из свадебного путешествия, перед поездкой в Америку.

— Они по-прежнему были счастливы, так же как в день свадьбы?

— Мне кажется, что да, и я воздал благодарность Всевышнему за это их счастье. Это дает мне надежду думать, что Бог не мог оставить Жака после того, как он помог ему стать полноценным человеком. Я верю — не в его милосердие, потому что не могу считать этого ребенка виновным, — а в то, что он поможет ему с честью выйти из этого испытания.

— Суд благодарит вас. Можете быть свободны. Пригласите следующего свидетеля.

Появление молодой блондинки с бирюзовыми глазами, изящная фигурка которой резко контрастировала с атлетическим сложением Вотье, произвело сенсацию. Присутствующие поочередно переводили взгляды с хрупкой женщины с очаровательным, слегка покрасневшим личиком, которая казалась смущенной от того, что находится в подобном месте, на колосса, неизменно сохранявшего бесстрастное выражение лица. Соланж вышла к барьеру, не поворачивая головы в сторону обвиняемого, и застыла перед председателем, словно боясь взглянуть на человека, в пользу которого она пришла давать показания.

«Вот и она наконец! — подумала Даниель Жени. — Она точно такая, какой я ее себе представляла!» Самые восторженные отзывы свидетелей не преувеличивали ее красоту — Соланж была очень хорошенькой. Будущий адвокат даже ощутила в себе что-то похожее на ревность. Это было глупо, но она ничего не могла с собой поделать. Она дошла даже до того, что вообразила, будто Жак — так она называла теперь в мыслях бывшего «зверя» — смотрит на них обеих и сравнивает ее с Соланж. Тройной его недуг значил теперь гораздо меньше. В открытом, чистом лице Соланж она искала черты, которые свидетельствовали бы об эгоизме: «Ведь она совсем не позаботилась о несчастном с тех пор, как он в тюрьме». Об этом она узнала от самого Виктора Дельо, и это был ее основной упрек молодой женщине.

— Мадам Вотье, — доброжелательно обратился к ней председатель Легри, — суду уже известно, что вы знали Жака Вотье задолго до того, как вышли за него замуж, то есть с тех времен, когда вы оба были детьми.

Молодая женщина не спеша рассказала о своих впечатлениях той поры, о жалости к ребенку, о возмущении родственников. Вспомнила о том, как тяжело ей было расставаться с ним, когда его увозили в Санак, как она надеялась увидеться с ним снова, рассказала о своих занятиях с сестрой Марией.

— Все те семь лет, которые предшествовали вашему приезду в Санак, вы переписывались с Жаком Вотье?

— Я писала ему каждую неделю. Первые два года вместо него мне отвечал мсье Роделек. Затем Жак стал писать сам с помощью алфавита Брайля, который я хорошо понимала. Отвечала я ему таким же образом.

— Вы помните товарища Жака Вотье, который был немного постарше его и тоже воспитывался в Санаке, Жана Дони?

— Да, — спокойно ответила Соланж.

— Суду важно, мадам, получить ваше разъяснение по одному конкретному пункту. Жан Дони утверждал в этом зале, будто у вас был с ним некий доверительный разговор.

— Какой разговор? — быстро откликнулась Соланж.

Председатель обратился к секретарю:

— Зачитайте мадам Вотье показания свидетеля Жана Дони.

Молодая женщина молча выслушала зачитанные секретарем показания. Затем председатель спросил:

— Вы согласны, мадам, с содержанием этих показаний?

— Жан Дони, — твердо ответила она, — в связи с этим несчастным случаем, не имевшим, к счастью, тяжелых последствий, позволил себе сделать лживые утверждения, которые выставляют его в благородном свете, хотя в действительности его поведение было далеко не таким. Чтобы Жак затащил меня в этот садовый домик и попытался овладеть мной! Это смешно! Жак слишком уважал меня. Я не могу сказать этого о Жане Дони, моем ровеснике, чьи манеры мне всегда не нравились Именно он сыграл в тот день гнусную роль и несет ответственность за все случившееся.

— Что вы имеете в виду, мадам?

— Я надеюсь, господин председатель, что суд меня достаточно хорошо понял, и нет нужды возвращаться к событию, которое никакого интереса не представляет. И я настаиваю, что никогда никакого доверительного разговора с Жаном Дони у меня не было.

— Суд принимает к сведению ваше заявление и хотел бы знать теперь, мадам, следующее: участвовали ли вы в написании романа Жака Вотье?

— Нет. Жак один написал «Одинокого». Я только собирала по его просьбе документы, которые ему были нужны. А мсье Роделек взялся переложить роман на обычное письмо.

— Но все же, мадам, не были ли вы в какой-то степени вдохновительницей произведения, в частности тех страниц, где речь идет о семье героя? — с намеком задал вопрос генеральный адвокат Бертье.

— То, что вы сказали сейчас, мсье, не очень красиво, — ответила молодая женщина. — Если я правильно поняла смысл ваших слов, вы хотите сделать меня виновной в том, что Жак так резко высказался о своих близких? Ну так знайте же раз и навсегда, что я никогда на него не влияла — ни до, ни после замужества.

— Кажется, мадам, Жак проявил большую робость, когда пришло время просить вашей руки?

— Какой же мужчина, господин председатель, в этих обстоятельствах не испытал подобного душевного состояния?

— Это верно, мадам, но суд хотел бы услышать из ваших уст, каким именно образом действовал директор института, в некотором смысле заменивший Жака Вотье — слишком робкого, чтобы самому осмелиться просить вашей руки?

— Полагает ли суд, что подобный вопрос, ответ на который ставит свидетеля в щекотливое положение, необходим для нормального хода процесса? — спросил Виктор Дельо.

— Суду, — ответил председатель, — необходимо выяснить характер отношений между подсудимым и его женой в тот момент, когда встал вопрос о браке.