Евгений Мартынов. Белокрылый полёт - Юрий Григорьевич Мартынов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Грампластинки с голосом и песнями Евгения Мартынова на магазинных прилавках никогда не залёживались
Первоначальный список произведений брата теперь пополнился новыми, с успехом исполняющимися песнями: «Я лечу к тебе» и «Белокрылый полёт». Первая родилась в 2000 году как результат моей подтекстовки Жениной мелодии 1981 года – специально к I Донецкому международному фестивалю лирической песни имени Е. Мартынова. А история сочинения второго «полотна», родившегося в 2014-м, гораздо более «эпична». Дело в том, что брат, вдохновившись на рубеже 1974–1975 годов «лебедино-полётным» песенным замыслом, поделился таковым с поэтами И. Кохановским, Д. Усмановым и А. Дементьевым. В результате почти одновременно появились на свет: стихи Кохановского «Белокрылый полёт», усмановские «пристрелки» к теме и бессловесная Женина мелодия, которую оперативно подтекстовал Дементьев как «Лебединую верность». Судьба справедливо улыбнулась «верности», а «лебединая поэзия» Кохановского осталась временно невостребованной. Но в 2014 году, специально для концерта памяти брата (и нашей мамы) в Государственном центральном концертном зале «Россия», мы с автором «белокрыло-полётных» стихов решили довести мартыновское начинание до реализации. Я доработал Женины черновые наброски, воплотив их в песенно-ариозную форму, поэт «дошлифовал» припев (с моей подачи), а народный артист России Н. Басков вдохновенно исполнил и записал песню, родившуюся столь неординарно. И теперь у меня такое ощущение, что в творческом багаже брата этого сочинения явно недоставало.
Абсолютно новыми в указателе-справочнике являются песни «Радуга любви», «Небо», «Рассветный луч», «Крик России», «Материнская заповедь», «Голубка», «Песенка для папы», «Найди меня!», «Каштаны», «Снова вместе мы!», «Песня моя, рассветная…» и «Советский Союз». Они родились в 2015 году – и в конечном результате представляют собой продукт заочно– совместного нашего с братом композиторского творчества. В качестве поэта во всех случаях пришлось выступить мне.
О каждой из вышеназванных песен дам некоторые пояснения, по порядку:
1. Мелодическая, гармоническая и стилистическая основа первых опусов («Радуга любви» и «Небо») сохранилась в домашних магнитофонных записях композитора, напевшего свои проекты на «птичьем» языке под рояльный аккомпанемент. «Птичий» – это символический псевдоанглийский язык с бессмысленным подбором слов и слогов, который якобы призван способствовать более полному восприятию бессловесного вокализа. К сожалению, эти непростые для подтекстовки вокализы Евгений не успел отдать стихотворцам. И четверть века спустя мне пришлось самому сочинить к мелодиям поэтические тексты и написать песенные клавиры, стремясь при этом максимально полно воплотить экспрессию Жениных творческих замыслов, запечатлённых в его «магнитофонном» музицировании.
2. Мелодико-гармонический прообраз «Рассветного луча» тоже частично сохранился в магнитофонной бытовой записи, произведённой в 1984 году с телевизионного эфира: тогда телеоператор снял музицировавшего за домашним роялем Мартынова для программы «Московские встречи». Сохранились также «обрывки» нотных рукописей брата с тем же исходно-тематическим материалом, которые Женя так и не сложил в единое целое, – словно дожидаясь моей помощи.
3. А вот песня «Крик России» стала для меня одной из самых сложных творческих работ. Брат с 1985 года наигрывал и напевал мелодии, а точнее, мелодические вариации, ставшие основой этой «песенной исповеди». В попытках оформить вариации в законченную форму сложность для него представляли 2 обстоятельства: во-первых, глубокая патриотическая экспрессия, изначально звучавшая в мелодиях запева и припева, а во-вторых, явное женско-материнское их образное звучание. Современники середины 80-х годов, должно быть, помнят, что тогда в телерадиоэфире навязчиво культивировались лёгкие, развлекательные песенки: редакторы требовали именно таких поделок от авторов, а эпика типа «Баллады о матери» или «Колыбельной пеплу» считалась потерявшей актуальность. Потому Женя лишь «законспектировал» свои напевы-наигрыши в нотную тетрадь, не зная, что с ними делать далее. И я тоже, пытаясь воплотить Женин исходный материал в песенную форму, долго не мог нащупать то поэтическое начало, которое стало бы родным для мартыновского мелоса и актуальным для современного слушателя. Тему вдруг подсказала война, нежданно-негаданно обрушившаяся на нашу родину, – Донбасс. Мне даже показалось, что в Жениных импровизациях 80-х годов отразилось предчувствие трагических для Руси событий нашего времени (а Украину и Донбасс в нашей семье всегда считали истинной Русью). И, возможно, песня «Крик России» просто ждала назначенного ей часа рождения.
4. Столь же трудной работой для меня стала песня «Материнская заповедь». Импровизации на мелодическую тему, из которой произросла «заповедь», и даже словесные «припевки» к ней я слышал с 1970 года – они мне нравились. Но явная их фольклорная стилистика не позволяла брату приспособить конечный результат под свой исполнительский облик. Да и женская образность звучания в очередной раз повлияла на то, что песню пришлось доводить «до ума» не Евгению, а мне – в год 25-летия его памяти.
5. Совершенно иной по стилистике и духу опус – «Голубка». Это моя доработка Жениного песенного замысла, зафиксированного в его нотной рукописи, и сочинение поэтического текста на тему, заочно заданную братом: он в конце 80-х годов планировал посвятить городской птахе-голубке лирическую песню, что я за него и сделал в новые времена.
6. Почти похожие обстоятельства инициировали появление «Песенки для папы». После рождения в 1984 году сына-Серёжки брат несколько лет наигрывал и записывал в тетрадь музыкальные темы с детской образной ассоциативностью. Но так как подобная «жанровость» не была для Мартынова изначально свойственной, то и темы получались отчасти вторичными, на что я ему своевременно указывал. После кончины брата, разбираясь в его бумагах, я нашёл записанную им мелодию, около которой после проигрывания начертил восклицательный знак. Через 20 лет рядом с этой «находкой» стояло уже 3 таких знака, а главное, я понял, наконец, чего мелодии не хватало, чтобы стать песенной, – припева. Понял также, что «зачатая» братом песня должна петься не для ребёнка, а от ребёнка, – и адресоваться взрослым.
7. Мелодию же, ставшую припевом песни «Найди меня!», я зафиксировал в памяти (и нотной тетради) ещё в 1977 году, когда брат, импровизируя за фортепиано, напевал красивый мотив и пребывал в раздумьях, может ли из мотива получиться нечто песенное. Со временем, сообразив, что из условного припева напрашивается некое «женское признание», Евгений охладел к его реализации, словно предоставив возможность реализовать сие признание мне – через 38 лет.
8. Примечательно рождение песни «Каштаны». Поэтическую тему для подтекстовки Жениного карандашного наброска и доведения его до клавирной кондиции дало событие, случившееся на его (и маминой) родине – в городе Камышине. Там
