Лютый остров - Юлия Остапенко

Он слегка наклонился вперед – и поймал блеснувший в полутьме взгляд. Альтаир не спал и внимательно слушал его, лежа ничком и упираясь лбом в тыльную сторону ладони. Его обезображенная клеймом щека была на свету, пламя делало ее еще алее и заставляло змей на ней извиваться, а кольцо пламени – гореть ярче самого костра.

– В той поездке с визирем я впервые увидел доспехи повиновения, – продолжал Рустам. – Да, это был целый доспех: наручи, поножи, нагрудник и шлем. Их изготовил тот же человек, который создал глиняного голема, и первоначальной целью его было передать глиняной кукле волю живого человека. Тогда она, эта кукла, сделала бы все, что прикажет ей хозяин. Эти доспехи были для голема как поводок для глупого пса. Но что-то у чародея пошло не так. Его опыт не удался, и в досаде он распродал доспех по частям. Шардун-бей был столь мудр, что приобрел одну из них. Тогда никому и в голову не приходило, что магию повиновения можно использовать на живом человеке.

Он наклонился еще ближе и коснулся пальцем наруча на предплечье ассасина. Бронза нагрелась от близкого пламени и, казалось, вот-вот начнет плавиться.

– Я не раз видел этот наруч на рабах. Однажды Ибрагим усмирил им строптивую рабыню из Андразии. Перед тем она плевала ему в лицо, но когда он надел ей наруч, опустилась на колени и ублажила владыку ртом, не стыдясь присутствующих при этом людей. Другой раз паша взял в плен одного из своих давних недругов, пашу княжества Эр-Диш, и тот униженно лизал его сапоги...

– Тебе нравилось наблюдать за всем этим, шимран-бей? – не шевелясь, вполголоса спросил Альтаир.

Рустам помолчал немного, обдумывая ответ.

– Нет. Они делали то, что делали, не из почтения, не из любви и даже не из страха, а лишь потому, что воля Ибрагима не оставляла им иного выбора. И каждый раз... каждый раз мне казалось, что, очутившись во власти этой магии, они переставали быть людьми. Движения их были медленны и неуклюжи, глаза становились пусты и слепы... Они как будто превращались в глиняных кукол, в тех самых големов, для которых изначально и был создан доспех повиновения. – Рустам убрал руку с наруча. Его ладонь горела, словно он держал ее в костре. – Я заподозрил что-то, когда ты вскочил в седло еще в Ильбиане, на постоялом дворе. Ты так легко и красиво это сделал... Я позавидовал твоему мастерству, легкости, с которой оно тебе давалось. И лишь потом подумал, что никогда не видел, чтобы человек в наруче повиновения двигался так.

Он замолчал. Альтаир молчал тоже, но чуть повернул голову, так, что Рустам теперь видел его лицо целиком, видел внимательные темные глаза, глядящие на него с нарастающим любопытством.

– А потом ты солгал мне. И ты... ты не был мне покорен. Ты казался покорным, но притом сохранял полную ясность разума. Тогда я подумал, что ты, вероятно, никогда не видел человека в наруче повиновения...

– Не совсем так, – проговорил Альтаир. – Это был ошейник. Чародей из Даланая сделал его отдельно от доспехов, для глиняного пса, с которым тоже что-то там не заладилось.

Рустам повернул голову и прямо посмотрел на него.

– Она ведь не действует на тебя. Эта магия повиновения... Ты с ней послушен куда менее, чем голем. Твоя воля не подчиняется мне.

– Ты умней, чем я думал поначалу, Рустам-бей, – с удовлетворением сказал Альтаир и, перевернувшись на спину, закинул руки за голову, сцепляя их на затылке.

Какое-то время он разглядывал звездное небо, а Рустам – его лицо.

– Не умней, – сказал он наконец. – Я понял все уже после того, как дал тебе ятаган и приказал биться за нас. То, как ты бился, окончательно подтвердило мою догадку. Ты убивал этих людей не потому, что я приказал тебе, а потому что сам так хотел.

– А если в ты догадался раньше, то не дал бы мне меча?

И вновь Рустаму пришлось молчать дольше, чем следовало, обдумывая ответ.

– Нет, – сказал он в конце концов. – Все равно бы дал.

– Вот как? – Альтаир сел, глядя на него с уже нескрываемым интересом. – И почему же?

– Потому что, если бы ты хотел убить нас и сбежать, ты бы сделал это давным-давно. Сразу, как только мы покинули Ильбиан. Ты сказал правду: мы отбили нападение лишь благодаря тебе. Если ты знал о том, что оно готовится – а ты знал, во всяком случае понял раньше, чем я, – ты мог бы избавиться от нас заранее. Ведь очевидно, что твои бывшие собратья хотели убить и тебя.

– О нет, – улыбнулся Альтаир. – Вот тут наш юный шимран наконец перестал дивить меня своей мудростью и дал промашку. Они не собирались меня убивать.

Рустам выпрямился, с трудом душа в себе вспышку гнева. Слишком часто ему, двадцатитрехлетнему офицеру могучей армии паши, пеняли на возраст, в котором-де неприлично подниматься так высоко. Но, проклятье, он сполна заслужил все, чего добился. Заслужил всей пролитой кровью, и своей и чужой, потом, верностью – и молчанием, которое порой давалось ему тяжелее крови и пота. Трудно было смотреть на гордую северную женщину, попиравшую самое себя у ног Ибрагима, и все же он смотрел. Никто не посмел бы упрекнуть его, что он чересчур порывист и несдержан, ибо юн.

– Ну, ну, не сердись, – примирительно сказал Альтаир, и Рустам понял, что одним только взглядом выдал себя с головой. – Я не хотел обидеть тебя.

– Нет, ты прав, – вдруг сказал тот. – Как же я сразу не понял! Они метили в твою лошадь, а не в тебя. Тебя они хотели сохранить. Но тогда... – он запнулся, не уверенный в том, следует ли продолжать.

Альтаир жестом подбодрил его:

– Ну, договаривай же. Спроси, почему я не воспользовался тем случаем – или любым другим. Почему, уделав своих собратьев, не убил затем и всех вас. Почему не вырвал ятаган у этого тупицы Нияза и не снес ему башку, когда он поносил мою сестру. Почему не убью тебя прямо сейчас и не положу твою голову под ноги храпящим часовым.

– Что? – Рустам вскинулся, и Альтаир беззвучно расхохотался.

– Сиди, шимран! Я пошутил. Часовые бдят, хоть их и удивляет, что за тайную беседу ведет их господин с жалким рабом. Ну, ты спросишь или нет?

– Не спрошу. – Альтаир слегка приподнял брови, и Рустам тихо закончил: – Мне это известно и так.

– В самом деле?

– Ты решил во что бы то ни стало добраться до Ибрагима-паши. Пусть бы даже в качестве раба, проданного с торгов. То твое нападение на дворец... – Рустам осекся, потрясенный внезапной догадкой, затем быстро и твердо закончил: – То нападение было пробным, подготовительным. Ты знал, чем оно закончится, предвидел его неудачу. Оно было нужно тебе, чтобы оценить охрану паши. Ты наверняка успел сделать это, подметил слабые и сильные стороны... И теперь ты четко знаешь, как следует действовать. Ты намерен убить его, даже зная, что не выйдешь оттуда живым.