Отшельник. Роман в трёх книгах - Александр Горшков

— Мне кажется, отец благочинный, тут уже не удивляться нужно, а что-то делать, предпринимать.

— И что ты предлагаешь? Предположим, напишем чиновнику, который в администрации нашего района ведает вопросами церковной жизни, или даже в милицию сообщим. И что? Отреагируют? Сомневаюсь. Нас же и обвинят: скажут, что хотим оболгать нормальных людей, видим в них своих конкурентов, соперников. Спросят, чем плохим они себя проявили. Ничем? Ну, не ходят они в наши храмы, живут обособленно от остальных. И что с того? Посмотри, кто сейчас арендует дома культуры, кинотеатры, другие общественные места? Сектанты, гордо называющие себя «церквями»: «На горе», «На скале», «Последних дней», «Предпоследних дней», «Истинные», «Полного Евангелия»… На выбор, на любой вкус! И попробуй назвать эту публику сектой — сразу потянут в суд за оскорбление религиозных чувств или за разжигание межконфессиональной розни. Мы с тобой крайними и окажемся, виноватыми в том, что опорочили нормальных людей. А пресса раздует на этой теме такую истерию, что нам всем тошно будет.

— И все же, — робко возразил отец Игорь, — сидеть сложа руки, когда под боком творится неизвестно что…

— Опять спрашиваю: что ты предлагаешь? И на что надеешься? Что туда кто-то пойдет? Может, сходят, наведаются. А проку? Ноль. Да еще нашим же салом по нашим мусалам: дескать, раз вы такие заботливые, сердобольные, то и найдите им более достойное жилье, работу, деток их определите в садик, позаботьтесь, чтобы они были одеты, обуты, накормлены. Припомнят и «мерседесы», и все остальное. Им ведь кажется, что мы тут как сыр в масле катаемся, деньгам счета не знаем, паразитируем на вере народа.

Отец Игорь усмехнулся.

— Не смейся, отец, так и будет. Уже есть. Ты впервые с этим столкнулся, а у меня, поверь, опыт немалый, чутье. Будем крайними, особенно если среди той публики найдется какой-нибудь писака или жалобщик. Тогда нас с тобой обложат и жалобами, и тасканием по судам. Вспомнишь мои слова. Посмотри, сколько вокруг бродяг, бездомной публики. И кто ими занимается всерьез? Кто? А эти люди, о которых ты так встревожился, живут одной общиной, с негативной стороны себя не проявляют: ни дебошей там, ни драк, ни пьянок-гулянок, как у цыган частенько бывает, по чужим дворам и домам тоже не шастают, на чужих жен не засматриваются. Живут не так, как другие? И что с того? За шкирку — и за колючую проволоку? Взрослых в изолятор, а малышню по интернатам да детдомам? Мы с тобой, отец, тоже не от мира сего. Другие ведь нас тоже терпят, хоть кое-кто и скрипит от злости зубами. Ты молод, а я еще советское время прихватил, всякого насмотрелся и наслушался в свой адрес. Каких только ярлыков нашему брату не клеили, каких только собак на нас не вешали!

Благочинный вздохнул и, побыв немного на кухне, принес горячий чай, которым стал угощать отца Игоря:

— Попей, здесь целебные травы, нервы хорошо успокаивают.

И добавил в чашку кусочек лимона.

— Тут бы, отец, в своем доме разобраться. Такое творится, такие «чудеса», что за голову хватаешься. Об отце Василе из соседнего района слыхал?

Отец Игорь кивнул головой.

— Вот что дьявол с ним сделал! Сначала поднял всем на обозрение, возвеличил: дескать, смотрите, какой он чудотворец, подвижник, праведник, даже я боюсь к нему подступить. А потом раз — и всеобщим посмешищем сделал. Люди в ужасе, не знают, как ко всему относиться: продолжать ли ходить к нему со всех окрестных деревень, жалеть его, или бежать оттуда? В полной растерянности. Да если бы только один отец Василий. Прости, Господи, не в суд будь сказано, такое творится… Вчера семинарию окончил — сегодня уже духовник, старец. За душой никакого опыта — ни пастырского, ни чисто человеческого, житейского, а он уже пуп земли, истина в последней инстанции. Никто ему не указ, не авторитет — ни архиерей, ни благочинный, ни просто старший собрат, у которого можно поучиться уму-разуму: как общаться с людьми, как их воспитывать. Эх, что там говорить…

Он грустно вздохнул, потом встал и, выйдя в соседнюю комнату, возвратился с какой-то помятой газетой. Взглянув, отец Игорь сначала подумал, что это та самая, где писали о нем. Но отец Валентин надел очки и пробежался по страницам.

— Надо полагать, тут о твоих отшельниках пишут. Похоже на то. Газета не наша, мне ее в области дали.

Отец Игорь удивился и хотел взять газету, но благочинный начал читать сам:

— «Прозрение. Почему я разочаровалась в нынешней церкви и где обрела истинную веру». А, как тебе нравится такой заголовочек?

— Это что, о наших поселенцах? — изумился отец Игорь.

— Надо полагать, именно о них, потому что там твоя деревенька фигурирует. Хорошенькое «прозрение», сплошные чудеса. А ты волнуешься, что там и то не так, и другое не эдак. Герои! Интервью у них берут, места в газетной полосе не жалеют. Попробуй о них не то что сказать — подумать нехорошее, так тебя газетчики вмиг размажут, с дерьмом смешают, сделают антигероем. Мало нам от их плевков приходится вытираться.

— Господи, помилуй… — прошептал обомлевший отец Игорь.

— Нет, ты только послушай эти откровения:

«Наш корреспондент встретился с бывшей прихожанкой одного из православных храмов Ольгой N., которая поведала о своих мотивах разрыва с официальной Церковью и перехода в общину, своим уставом и образом жизни напоминающей первые христианские церкви, где царила духовная гармония, чистота отношений, любовь и согласие.

— Я, — говорит эта Ольга, — разочаровалась в той Церкви, к которой принадлежала до недавнего времени. То, что там происходит, уже ни от кого не скроешь: сплошная коррупция, взятки, поборы, растление духовных лиц и доверчивых прихожан, в том числе несовершеннолетних. О безобразиях, творящихся в современных монастырях, и говорить нечего. Церковь если не превратилась до конца, то уверенно идет к тому, чтобы стать самостоятельной структурой со своим бизнесом, неподконтрольным государственным органам, легко манипулируемой разными силами и партиями, особенно во время политических кампаний. Я долго искала источник истинной веры, истинного христианского благочестия и, казалось, отчаялась найти его, когда судьба послала мне встречу с удивительным человеком, ставшим добрым пастырем общины, куда я влилась на правах сестры, равной таким же сестрам и братьям…»

Отец Валентин свернул газету и отдал отцу Игорю:

— Не могу, дальше почитаешь дома сам. Мне от этих «прозрений» становится плохо.

***

Возвратившись домой, отец Игорь углубился в чтение статьи. Он читал и перечитывал, пытаясь найти в ее хвалебном, восторженном тоне хотя бы маленькую долю подтверждения тому, что увидел собственными глазами. И не находил. Не было в той общине ни духа любви и согласия, ни духа смиренной молитвы — ничего, о чем взахлеб рассказывала главная героиня очерка Ольга. Молодая, красивая, лет тридцати, полная сил и энергии, она сияла радостной улыбкой, в легком платочке, наброшенном поверх головы с аккуратно уложенной прической, олицетворяла, казалось, вершину христианского счастья. Тот же «добрый пастырь», о котором поведала Ольга, напротив, был скрыт: на фотографии он стоял обращенный к читателям затылком, закрытый к тому же неким капюшоном, напоминающем накидку монаха-схимника, из-под которой виднелись длинные каштановые волосы. Сам он стоял напротив темного проема не то кельи, не то пещеры, в ореоле пробивающегося сверху света, создающего вокруг его головы действительное подобие нимба. В комментарии под этим фото стояли слова Ольги: «Наш пастор, в отличие от церковных деятелей, очень скромный, не показывает своего тихого лика никому, кроме паствы, вверенной ему Богом. Он, как и все мы, не занимается рекламой: мы идем к Богу без тех пиар-технологий, которыми пользуются другие Церкви, а также их скандальные пастыри. Истинный Бог и Его слуги в рекламе не нуждаются…»

«Да уж, — усмехнулся отец Игорь, — скромные вы люди. Не каждому руководителю, не каждому политику дадут столько места в газете, сколько вам. Интересно, кто автор?»

И прочитал: «Олег Аверинцев».

— Аверинцев, Аверинцев… — повторил он. — Это случаем не Олежка, который со мной в параллельном классе лицея учился? Он, если память не изменяет, поступил на факультет журналистики, работал где-то на телевидении, потом, говорят, за границей. А ну-ка, ну-ка…

Он созвонился со своими старыми школьными друзьями и быстро установил, что это был тот самый Олежка, и записал его номер телефона. Уже через минуту на другом конце раздался знакомый голос:

— Игорек, я тебя сразу узнал! Привет, дорогой! Или к тебе нужно обращаться по-другому? Болтают, что ты сан принял, по духовной линии пошел. А ведь каким умницей был и в математике, и в литературе, какие надежды на тебя наши учителя возлагали. Или то все треп?

— Нет, Олежек, я действительно в сане, служу священником.

— Надеюсь, на нормальном приходе?

— Да, вполне, я очень доволен. Да и семья тоже.