Теряя Контроль - Джен Фредерик

— Твое тело такое красивое, — шепчет он. — В моей жизни никогда не будет достаточно времени, чтобы насладиться им. Я не закончу, пока не зацелую каждый его сантиметр. Пока не коснусь каждой впадины и возвышенности. Все доступные места и сокровенные уголки. А затем я хочу делать это снова и снова.

Его слова такие же эротичные, как и прикосновения.

Он долго не позволяет мне его трогать, поднимает мои запястья над головой, удерживая их в одной руке.

— Позволь мне позаботиться о тебе, — шепчет он, затем накрывает мой рот своим. Его губы двигаются по моим, язык врывается в мой рот, я закрываю глаза и делаю то, что он просит. Я отпускаю.

Разрешаю потоку ощущений поглотить меня. И это чувствуется так хорошо.

Он хватает мое бедро, подтягивая ближе, ускоряя ритм наших движений, от чего спазм оргазма накрывает меня. Пальцы на моих ногах поджимаются, мысли пусты, кроме тех, которые Йен помещает в мое сознание. Освобождение, которое приходит ко мне, приводит океан ощущений. Я даже не знаю, кончил ли он, потому что настолько увлечена тем, что испытываю сама.

Его глаза теряют этот яростный, голодный взгляд, румянец на щеках исчезает.

— Это было хорошо для тебя? — я подшучиваю, потому что для меня это было невероятно. Я хочу плакать, если секс для него такой с каждой женщиной. Солги мне. Позволь мне поверить.

— Лучше, чем я мог себе представить.

Не могу сказать, ложь ли это. Его глаза полны теплоты и привязанности. Осторожными движениями он накрывает меня одеялом и шагает в ванную, но быстро появляется с теплой губкой и бутылкой антисептика. Скользя под белье, кладет теплую ткань между моих ног, успокаивая чувствительную плоть. После того, как он заканчивает, еще раз намазывает бальзамом мои царапины.

— Чувствую себя намного лучше, — признаю я. Словно меня накачали наркотиками, потому что я не чувствую никакой боли, только счастье после эйфории от произошедшего.

— Я констатирую, что секс хорош для тебя. — Он улыбается и проводит пальцем по моему лицу. — Я где-то читал, что эндорфины, полученные во время оргазма, способствуют выздоровлению. — Йен разворачивается, чтобы поставить лосьон на тумбочку и вытереть пальцы. — Это то, как я оправдываю свои невероятно эгоистичные действия.

— Если ты эгоистичен, то боюсь, что я умру, если ты станешь альтруистом в постели. — Немного растягиваюсь, двигая ногами по его волосатым голеням. Грубые волоски напоминают, как хорошо, когда его грудь прикасается к моим соскам. От чего они сразу реагируют. Одеяло сползает ниже и обнажает мое тело, от этого Йен рычит. Его рука тянется надо мной, а затем натягивает покрывало.

— Проверю это через несколько дней, — говорит он, прижимая меня к плечу.

— Несколько дней? — стону я. Это не то, что мое тело хочет услышать. — Я думала, ты сказал, что секс исцелит меня быстрее.

Он смеется и звук вибрирует в моем теле, как будто мы связаны.

— Я сказал, что эндорфины помогут чувствовать себя лучше, а не сократят срок выздоровления. Знаю, что ты должна немного отдохнуть, так что спать.

— Хорошо, — мои слова затихают от накатившей усталости. — Но я не буду ждать несколько дней, чтобы почувствовать это снова.

— Отказать.

Его твердое тело дрожит от подавляемого смеха. Это самое успокаивающее чувство. Я засыпаю с широкой улыбкой на лице.

Когда я позже просыпаюсь, требуется немного времени, чтобы сориентироваться. Лежу не на своем диване, не в кровати в Централ Тауэрс. Я поднимаюсь. Ломота и боль в плече навевают приятные воспоминания о том, как Йен убедился в том, что я усну. У изножья кровати — шелковый халат с синими геометрическими узорами на бордовом бархате. Когда надеваю его, то понимаю, что он, скорее всего, Йена. Слишком велик в рукавах, а пояс можно обернуть дважды вокруг талии. Это вызывает озадаченную улыбку на моем лице, потому что я не представляю Йена в чем-то подобном. Кроме костюмов или джинсов он больше ничего не носит.

Мне требуется немного времени, чтобы проверить мои травмы в ванной. Раньше я этого избегала, так как можно было притвориться, что ничего не произошло, но лицо в зеркале выглядит плохо. Левый глаз заплывший, а на виске опухоль. Когда оттягиваю воротник халата, левое плечо чешется. Под правой грудью фиолетово-желто-черный синяк, доходящий почти до пупка. Трудно поверить в то, что Йен смотрел на мое тело и называл его красивым, потому что сейчас я выгляжу хуже, чем в фильмах ужасов.

Выйдя в зал только в халате Йена, слышу знакомые звуки. Голос моей матери останавливает меня на полпути. Я не хочу, чтобы она видела меня такой, но мама называет мое имя прежде, чем я успеваю сбежать в комнату.

— Привет, мам, — говорю я вяло.

Интересно, могу ли я волшебным образом исцелиться к тому времени, как упаду на пол, или она устанет и уйдет сама. Оба варианта — сказки, но это не мешает мне замедлиться. Она встает у подножия лестницы, готовая идти за мной, если я убегу. Нет ничего хуже злой мамы, особенно если она разочарована.

Когда я приближаюсь, она ахает и прикрывает рот рукой. Мне становится хуже, когда она начинает плакать.

— Это моя ошибка. Ты бы не работала на Малкольма, если бы я не заболела.

— Нет, это не твоя вина.

Я спускаюсь по лестнице и обнимаю ее. Мамины костлявые плечи и хрупкое тело трясутся. Мои глаза встречаются с сочувственным взглядом Йена, и он подходит в ответ на мою немую мольбу.

— Софи, она в порядке. Я ее всю проверил.

Йен оттягивает маму и усаживает на диван. Она наклоняется к нему и, вместо того, чтобы выглядеть смущенным и неуклюжим, он просто смотрит на нее с искренней любовью. Когда я смотрю на них, мое сердце срывается. Йен может тысячу раз заниматься со мной любовью, но для меня ничего не будет больше значить, чем его рука, обнимающая мою расстроенную маму.

Вдруг, я хочу плакать не от печали, а от облегчения. Вот так это чувствуется, когда можно с кем-то разделить бремя. У меня перехватывает горло, поэтому я направляюсь на кухню Йена, чтобы найти что-то выпить. Мне нужно что-нибудь, чтобы успокоиться, чтобы я не летела в его руки и не признавалась в своей вечной любви к нему.

У меня нет сомнений в том, что я люблю его, и, что еще хуже, я никогда не смогу пережить тот момент, когда он меня бросит. Но, как и с моей мамой,