Неадекват (сборник) - Максим Кабир

– Нам нужен еще один работник, – вижу его недоверие и удивление. Поэтому говорю с самым безразличным видом, на который способен. – Я могу его встретить. Помню, как это делается.

Мажордом не верит. Спрашивает:

– Откуда ты знаешь?

Отвечаю честно, не прикопаешься:

– Мне сказал дом.

Эдик умолкает, изучая меня с сомнением и тревогой. Но следующим утром освобождает от чистки кухни и сбора малины, отправляя на ворота. Он не может предсказать точного времени и предпочитает подстраховаться.

Пашок провожает меня не без ревности.

А я ухмыляюсь ему довольно и мерзко. Еще на пару метров углубив колодец, в котором отныне покоится душа.

Переодеваюсь. Несмотря на августовский зной, надеваю рубашку с длинным рукавом. Прикрывает широкую марлевую повязку на левом запястье, след неудачного решения номер один. Так я не спугну того, кто должен сначала войти в подвал, а уже потом пугаться.

Эдик инструктирует меня, высматривая. Но не способен прочитать в моих потухших глазах ничего, кроме решимости выполнить просьбу Особняка.

Парень появляется через тридцать минут, в одиночестве проведенных мной у ворот. О том, что улица снова безлюдна, упоминать смысла нет…

Высокий, широкоплечий. На вид лет тридцать, хотя нашему брату обычно дают чуть больше реального, сказывается внешний вид. Одет в спортивную ветровку, когда-то белую, а ныне мышиного цвета, и камуфляжные армейские штаны. На ногах сандалии, за спиной штопаный-перештопаный розовый рюкзак с эмблемой Hello Kitty.

Подходит ближе.

Я – воплощенная расслабленность.

Я – олицетворенный грех.

Я – палач собственной души, но другого выхода нет.

Подходит еще ближе и определенно замечает меня. Нельзя не заметить, дом способен выделывать подобные визуальные фокусы и за пределами своей ограды.

Парень подозрительно щурится и с середины дороги убирается на противоположную сторону, теперь шлепая по траве. Он круглолиц, щекаст и немного водянист, но его излишний вес несравним с жировыми залежами Петра. Тут дело скорее в гормонах и неправильном питании, я такие отклонения у бродяг видеть научился. Стрижется коротко, почти налысо. Носит очки, дужка которых перемотана изолентой и тонкой проволочкой. Перемотана аккуратно, так чинят только любимую и дорогую сердцу вещь.

– Эй, бродяга, работа нужна? – напрямую спрашиваю я, дословно повторяя слова, далекой весной произнесенные Пашком.

И очкастый, словно читая тот же сценарий, замирает, возвращая мне мое же:

– Что делать?

Говорю:

– Разное. Мусор отсортировать. По саду прибраться. Канаву вырыть еще, крышу на сарае подлатать. Дерево выкорчевать.

– Это я могу, – выбранная жертва делает странное – поднимает очки на лоб, несколько раз моргает и снова опускает их на переносицу. – Сколько заплатят?

– Хорошо заплатят, тут хозяева щедрые, – говорю чистую правду. Чувствую, как сжимается отмирающее, слоеное сердце. – Бухаешь?

– Привычки пагубной сей не имею уже более года, – важно отвечает он, снова проводя необычную манипуляцию с очками. И делает последнюю глупость в своей жизни – переходит дорогу и протягивает мне руку. – Андрей. Но можно Покер.

Пожимаю широкую рыхлую ладонь, а затем снова скрещиваю руки на груди.

– Азартный?

– Сдерживаюсь. В основном преферансом увлекался. Еще тысячу уважал. Или блек-джек, в нашей стране более известный как «очко». Но так вышло, что Покер… – Очки снова кочуют на лоб, на переносицу, на лоб и обратно, и я догадываюсь, что так Андрей прячет волнение. – Так сколько заплатят?

– Рублей триста за день работы точно дадут, – продолжаю честно выкладывать я. По какой-то необъяснимой причине у меня нет ни малейшего желания предупредить его, дать знак об опасности или просто послать ко всем чертям. – Еще покормят. А отличишься, так накинут сотню-другую. На чем сидишь?

В глазах Покера мелькает резкое озлобленное недоверие. Словно я вторгся на запретную и заведомо чужую территорию. Спокойно встречаю взгляд, и только теперь бродяга различает во мне собрата по несчастью. Плечи его обмякают.

– Покуриваю, бывает. Но нечасто, – негромко сообщает он. И тут же с ноткой надежды. – А есть что?

– Нету, – мотаю головой, не спеша отлепляться от теплой воротной створки. – Более того, тут с этим строго. Так что, найдется в твоем графике свободное время?

Улыбается, тем самым подписывая себе приговор. Кивает, и я наконец отстраняюсь от нагретых солнцем чеканных маскаронов. Толкаю калитку, пропуская его внутрь, шагаю следом. Как и Пашок когда-то, снимаю с крючка висячий замок и старательно запираю дверь.

Андрей стоит лицом к дому, закинув голову и ладонью прикрывая глаза от солнца. Веселая кошечка на его рюкзаке наигрывает на гитаре, рисованные ноты прячутся под брезентовыми заплатками.

– Ух ты! – Покер говорит с уважением, но зависти в голосе больше. – Вот это хоромы… Цыгане, что ли?

– Нет, не цыгане, – отвечаю я и веду новичка через двор.

Он почти не смотрит по сторонам – как и мое когда-то, его внимание всецело приковано к усадьбе, к необычной эклектичной архитектуре Особняка, башенкам, балконам, эркерам и островерхим крышам. А еще Андрей сейчас наверняка раздумывает, почему такое изящное и высокое здание было совсем незаметно с улицы, по которой он пришел…

– Вещи тут кинь, – распоряжаюсь я, указывая на отмостку под стеной, завитой плющом.

Отдаю себе отчет, что сейчас за моими действиями наблюдают сразу несколько пар глаз. Голодных, жадных глаз, оценивающих каждый жест, позу и слово. Новенький же с сомнением изучает мусорную кучу, хаотичную шипастую пирамиду, памятник симмонсовскому Шрайку.

Продолжаю отдавать указания:

– Верхонки вон в том ящике, инструменты там же. Если что понадобится, покричи Дениса. Туалет за сараем, в сам сарай без меня не ходи. Вернусь через полчаса. А ты пока кучу разгребать продолжай, это мы вчера закончить не успели. Разберешься? Стекло отдельно, доски отдельно. Гвозди, где можно, дергай и в банку складывай.

Вынимаю из пачки сигарету, протягиваю Андрею. Тот берет, но прячет за ухом.

– Работай, – напоследок говорю я. – На ужин насортируешь, а дальше поглядим, чего хозяева скажут.