Война и мир в отдельно взятой школе - Булат Альфредович Ханов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Когда она была молодая, конечно же, — добавила поспешно, чтобы хоть как-то исправить вопиющую бестактность.
Но Марья Алексевна не обиделась. И через пару дней позвала Лизу в Большой театр на «Пиковую даму». Лиза после этого долго напевала под нос про «Venice московит», проигравшуюся дотла…
В последнее время Лиза редко заглядывала к Марье Алексевне: столько дел, столько дел. И сейчас, глядя на рубиновые сполохи в ее бокале, понимала, что все могло бы пойти иначе, приди она сюда чуть раньше. Бесстрастный немец Hermle отбил уже третий полный час, а Лиза все говорила и говорила. Про Волну и внезапное Петино наследство, про взрыв водокачки и Шергу, про снос квартала и про… Андрея. Дойдя до эпизода своего постыдного бегства из больницы, не выдержала и шмыгнула носом. Марья Алексевна, молчавшая все это время, протянула ей белоснежный носовой платок:
— Дорогая, можно потерять голову, но манеры должны всегда оставаться при тебе!
— Марья Алексевна, миленькая, до манер ли тут? — прогнусавила Лиза.
— Запомни, ma cherie[40], манеры — это единственный капитал, которому не грозит инфляция. — Марья Алексевна назидательно подняла палец, на котором матово переливался оправленный в белое золото изумруд. — Манеры и еще, пожалуй, талант!
— Талант свой я утратила. Может, манеры мне теперь тоже уже ни к чему?
— Ne me fais pas rire![41] — поджала губы Марья Алексевна. — Что значит утратила?!
— Утратила или пожертвовала… Во имя… Во имя сама не знаю чего! И еще я зачем-то выбросила свой волшебный блокнот…
— И этого ребенка я воспитала! — Марья Алексевна уже не сердилась, но смеялась заливисто, молодо. — Да я тебе другой подарю. С Пушкиным, хочешь? — вскочила с порывистостью, несвойственной ее комплекции и ученому званию, и исчезла в темноте коридора. Вскоре вернулась и водрузила перед Лизой новенькую, запаянную в целлофан записную книжку. — Вот, держи. Портрет Пушкина кисти Петрова-Водкина, малоизвестный широкой публике. Сочиняй на здоровье.
— Что сочинять?
— Да что хочешь, то и сочиняй, — Марья Алексевна была сама беспечность. — Не мне тебя учить. Все, чему могла, я тебя уже и так научила.
Лиза крутила в руках блокнот с печальным изображением «нашего всего» на обложке. Марья Алексевна рассеянно вертела в пальцах ножку бокала.
— Дорогая, ты права в одном. Все действительно только в твоей голове. Хочешь страдать — страдай. Хочешь искать выход — ищи. А он есть всегда. Даже когда тебе кажется, что от тебя уже ничего не зависит. А на деле — как решишь, так и будет. Прости, что говорю банальные вещи, но что есть истина, если не банальность?
— У вас тоже есть свой блокнот?
— Bien sûr[42], а как иначе? Всю жизнь заполняю его — строчка за строчкой. И чего хочу — все в итоге получаю.
— То есть вы таки колдунья? Всегда подозревала…
— Не моя терминология… Мое колдовство в том, что я никогда не впускала в свою жизнь то, что мне было не нужно: людей, эмоции, даже обстоятельства. Если же они все-таки врывались без приглашения, тут же указывала им на дверь. По возможности вежливо, но недвусмысленно. Надо беречь свой мир, за тебя это никто другой не сделает.
— А если они, эти ненужные, отказываются уходить?
— Тогда делай вид, что просто не замечаешь их. Продолжай возделывать свой сад и жить по тем законам, что сама над собой признаешь.
— Смерти на дверь не укажешь…
— Смерти нет, ma cherie, однажды ты это поймешь, возможно даже быстрее, чем думаешь…
При этих словах у Лизы по спине пробежал гнусный липкий холодок. Она стремительно расправила плечи — чего можно бояться в этих родных стенах? Надо было срочно сменить тему, но все тревожащие ее вопросы на поверку оказывались один страшнее другого. Марья Алексевна смотрела выжидательно и не спешила на помощь. Молчание затягивалось.
— Кажется, машина остановилась, — сказала Лиза, чтобы хоть что-то сказать. — Мне пора, мама, наверное, волнуется.
— Спасибо, что заглянула, Лизавета. Не забывай старуху. — Марья Алексевна снова исчезла в темном зеве коридора. — Одежда на кресле, — крикнула откуда-то издалека.
Когда Лиза уже стояла на пороге, Марья Алексевна, как и всегда, нежно клюнула ее губами в лоб:
— Береги себя, моя девочка, и не переживай по пустякам. Все вернется на круги своя, даю слово. Что до твоего Андрея, то и он никуда не денется, потому что никуда не уходил. Другое дело, нужно ли тебе это. Ну, прощай, ступай с богом.
Дверь захлопнулась. Ключ в замке повернулся. Шаги стихли. Лиза высвободила блокнот из целлофановой пленки. Неловко зажав его под мышкой, порылась в рюкзаке, нашла ручку. Села на корточки и вверху первой страницы вывела: «Пусть все вернется на круги своя». Затем подумала с минуту и добавила: «Вино ее прелести ударило ему в голову… Андрей почувствовал себя ожившим». Удовлетворенно поцокала языком, поднялась и, нащупав в кармане ключ, принялась открывать дверь своей квартиры.
* * *
— Лизка, я тебя сейчас убью! — Мама, что, впрочем, с ней часто бывало,