Время «Икс»: Пришельцы - Роберт Силверберг

Иногда Ричи бил и Аиссу тоже — если обед запаздывал, или если она слишком часто подавала на стол приправленную карри баранину, или если ему чудилось, что она в чем-то не согласна с ним. Это было для Халида похуже, чем самому получить удар. Как это, кто-то осмеливается поднять руку на Аиссу? В первый раз, когда это случилось как-то во время обеда, рядом с Халидом на столе лежал большой кривой нож, до которого он запросто мог дотянуться. И он, возможно, так и сделал бы, если бы не Аисса. Несмотря на негодование, унижение и боль, она прочла мысли Халида и с помощью одного-единственного яростного взгляда запретила ему даже и думать о таких вещах. И в дальнейшем он сдерживал себя всякий раз, когда Ричи бил Аиссу. Это Халид умел — сдерживать себя; навык, унаследованный от терпеливых, способных вынести все на свете дедушки с бабушкой, которых он никогда не знал, и длинной вереницы более ранних предков, угнетенных азиатских крестьян. Совместная жизнь с Ричи позволила Халиду довести этот навык до уровня чистого искусства.

Друзей у Ричи было немного, по крайней мере таких, которых приглашают в дом. Халид знал всего троих.

Иногда заходил мужчина по имени Арчи, уже довольно старый, с сальными кольцами волос, ниспадающих по сторонам большой лысины. Он всегда приносил бутылку виски, они с Ричи уединялись в комнате последнего, плотно закрывали за собой дверь, разговаривали на пониженных тонах или пели хриплыми голосами. На следующее утро Халид находил на полу в коридоре пустую бутылку из-под виски. Он хранил их, выстраивая в ряд за домом посреди мусора, сам не зная, зачем это делает.

Второго мужчину звали Сид. Он был плосконосый, с Удивительно толстыми пальцами, и от него так воняло, что Халид чувствовал этот запах в доме даже на следующий день. Однажды, когда Сид был у них, Ричи вышел из своей комнаты, окликнул Аиссу, увел ее к себе и закрыл дверь. Она все еще была там, когда Халид пошел спать. Он никогда не расспрашивал ее о том, что происходило в комнате Ричи. Какой-то инстинкт подсказывал ему, что лучше этого не знать.

Третьей была женщина: Венди, так ее звали, высокая, крупная и очень некрасивая, с длинным «лошадиным» лицом, скверной кожей и спутанными рыжеватыми волосами. Однажды она пришла во время обеда, и Ричи тем вечером велел Аиссе приготовить чисто английский обед, жаркое из ягненка или говядины, и никаких пакистанских приправ, будь любезна. После еды Ричи с Венди удалились в комнату Ричи и в этот вечер больше не выходили. Оттуда доносились звуки гитары, смех, а потом негромкие крики, стоны и мычание.

Однажды посреди ночи, когда Венди была у них, Халиду понадобилось в туалет как раз в тот момент, когда она тоже направлялась туда. Он столкнулся с ней в коридоре — совершенно обнаженная, высокая призрачная фигура, залитая лунным светом. До этого ему никогда не приходилось видеть обнаженных женщин в жизни, только на картинках в журнале Ричи; но он спокойно поднял на нее взгляд, с тем глубоко въевшимся отсутствием проявления каких бы то ни было эмоций на лице, которое выработалось у него с тех пор, как появился Ричи. Вот так, внешне почти равнодушно, он осмотрел ее сверху донизу, начиная с длинных тонких ног, все выше и выше. На мгновение его взгляд остановился на треугольнике волос у основания плоского живота, потом скользнул еще дальше вверх, к округлым, небольшим, торчащим в стороны грудям, и, наконец, добрался до лица, с которым лунный свет неожиданно сотворил маленькое чудо, сделав Венди почти миловидной, хотя прежде она казалось Халиду отталкивающе безобразной. Похоже, это разглядывание не вызвало у нее неудовольствия. Она улыбнулась, подмигнула, послала ему воздушный поцелуй, почти кокетливым движением провела рукой по своим спутанным волосам и проскользнула мимо него в туалет. Это был единственный случай, когда человек, имеющий отношение к Ричи, ассоциировался для Халида с чем-то хотя бы отчасти приятным: человек, который, по крайней мере, заметил его.

Но жизнь с Ричи была чревата не только неприятностями; имелись у нее и свои хорошие стороны.

Одна из них состояла в близости к такому мощному источнику силы и энергии: то, что Халид мог бы назвать мужественностью, если бы знал это слово. Все предыдущие годы своей коротенькой жизни он провел среди людей, которые склонили головы перед судьбой, вели себя тихо и покорно. Такими, как терпеливая, трудолюбивая Аисса, которая безропотно принимала все, что выпадало на ее долю, и никогда не жаловалась. Или усохший старый Искандер Мустафа Али, убежденный, что все мы в руке Аллаха и у нас нет иного выбора, кроме как повиноваться ему. Или тихие англичане, жители Солсбери, с плотно поджатыми губами, пережившие Вторжение, Великое Молчание, Смутные Времена, Мор; все это подготовило их к тому, чтобы очень, очень по-английски реагировать на любые ужасы, ожидающие их в дальнейшем.

Ричи был другой, совсем другой. В нем не было никакой пассивности.

— Мы сами формируем свою жизнь, парень,— частенько повторял он.— Сами пишем себе тексты. Жизнь — это всего лишь дьявольское телевизионное шоу, понимаешь, Кенни?

Это было пугающе ново для Халида: что можно управлять своей собственной судьбой, что можно сказать «нет» в одном случае, и «да» в другом, и «не сейчас» в третьем, и что если очень сильно чего-то хотеть, то можно этого добиться. Пока Халид ничего не хотел, но сама идея зачаровывала его.

И потом, вот еще что. При всей грубости манер Ричи, при той легкости, с которой, выпив лишнее, он мог обругать или ударить, было в нем что-то привлекательное, даже обаятельное. Он частенько сидел с ними, играл на гитаре, учил словам песен, подбадривал петь вместе с ним, хотя ни Халид, ни, похоже, Аисса понятия не имели, о чем эти песни. Пение — это развлечение, а на долю Халида выпало очень мало развлечений. Ричи гордился внешним видом Халида, его живой, спортивной грацией и хвалил мальчика за это; это было что-то, чего никто никогда не делал прежде, даже Аисса. И хотя Халид каким-то образом понимал, что, поступая так, Ричи в некотором роде хвалит самого себя, он был благодарен ему за это.

Позади дома Ричи учил его играть в мяч. А иногда на поле на окраине города происходили крикетные матчи; время от времени Ричи тоже участвовал в них и в этих случаях брал Халида с собой в качестве зрителя. Позже, дома, он показывал мальчику, как держать биту и как защищать воротца.

Ну и еще иногда были поездки на автомобиле. Они воспринимались как редчайшая и величайшая удача. Но случалось, что в одно из солнечных воскресений Ричи говорил:

— Как насчет того, чтобы покататься на старой развалюхе, а, Кенни?

И они отправлялись в зеленый пригород, обычно не в какое-нибудь определенное место, а просто так, туда и обратно по узким дорогам, и Халид удивленно таращился на новый для него мир за городом. Голова у него приятно кружилась, когда он воочию убеждался, что мир не заканчивается за чертой Солсбери и что он полон чудес и красоты.