Николай Гоголь - Анри Труайя

Городничий, человек неуклюжий, твердолобый и недобросовестный, сразу же дает распоряжения, как это делает капитан на мостике терпящего бедствие корабля. И он направляет к чиновнику одну за другой делегации своих подчиненных. Их имена в гротескном значении русского языка словно маски, надетые на их лицо, сами за себя говорят о внутреннем содержании этих людей: Земляника, Ляпкин-Тяпкин, Хлопов и т. п. Пусть попечитель богоугодных заведений господин Земляника наденет чистые чепчики на своих больных и прикрепит таблички с латинскими названиями болезней на спинке каждой кровати. Пусть судья Ляпкин-Тяпкин уберет из присутственных мест домашних гусей, а охотничий арапник перевесит сушиться в другое помещение. Пусть смотритель училищ Хлопов предупредит преподавателей, чтобы те, взойдя на кафедру, не корчили рожи. Пусть почтмейстер Шпекин распечатает некоторые письма, входящие и исходящие, чтобы убедиться, нет ли там чего-либо недозволительного со стороны недовольных купцов. Необходимо также почистить улицы, убрать кучи мусора, снести ветхие палисадники. Хватит ли, однако, времени все это сделать до приезда ревизора?

Чуть позже два любопытных и вездесущих, праздных горожанина Бобчинский и Добчинский доставили ужасную новость: загадочный молодой человек под фамилией Хлестаков остановился на постоялом дворе. Согласно паспорту, он является чиновником, прибывшим из Санкт-Петербурга и направляющимся в Саратов. В течение двух недель своего пребывания там, он осмотрел все, питался в кредит и не заплатил ни копейки. Сомнений не может быть: конечно же, это и есть тот самый ревизор, который инкогнито совершает свою поездку и выполняет секретную инструкцию. Тут же на совете городничий принимает решение навестить столичного чиновника под предлогом проверки обслуживания гостей. Он пытается всячески умаслить Хлестакова, расположить его к себе, используя все уловки, все свое сверхлукавство, так и не разглядев его истинную сущность.

Пока городничий готовился к своему визиту на постоялый двор, мы знакомимся с молодым Хлестаковым и его слугой Осипом. Хлестаков – мелкий столичный чиновник, живущий в мире своих фантазий. Поехав навестить отца, Хлестаков застрял уже на вторую неделю на постоялом дворе этого мерзкого городишки, поскольку проигрался в карты и ему нечем оплатить свои счета. Хозяин двора отпускает ему скудную пищу и угрожает пожаловаться на него в полицию. Об этом-то человеке и сообщают городничему. На этот раз Хлестаков посчитал себя погибшим и трепещет перед городничим, боясь быть брошенным в тюрьму за свои долги. Городничий же, со своей стороны, опасается быть наказанным за свою деятельность ревизором, который прибыл инкогнито. Это противостояние двух перепуганных людей вызывает у них раздражение в первые минуты встречи. Стоя лицом к лицу, соперники наблюдают друг за другом, наступают друг на друга, двигаясь в танце одноклеточных животных и дрожа от страха. Промах за промахом, Хлестаков затерроризирован и обороняется только потоком угроз. Пусть только осмелятся переселить его в другую комнату! «Да вот вы хоть тут со всей своей командой – не пойду! Я прямо к министру!.. Я потому и сижу здесь, что у меня нет ни копейки». Эти слова не остались без внимания. Слова: «министр» и «копейки» приободряют городничего. Ясно, – подумал он, этот ревизор ожидает хода с контролируемой стороны. Какое облегчение! Ангел правосудия смилостивился. Ревизор тоже из числа тех, кто принадлежит к одной коррупционной системе. Дрожащими руками и с беспокойным взглядом городничий протягивает четыреста рублей Хлестакову, который тут же прикарманивает их себе. Осмелев, городничий приглашает Хлестакова расположиться под его крышей.

Не понимая еще толком, во что ему обойдется такое любезное обхождение, Хлестаков расцвел в доме своего хозяина. Жена и дочь губернатора с восторгом закоренелых обольстительниц строят ему глазки. Знатные люди города не осмеливаются садиться в его присутствии. Ему предлагают обильное застолье. Почетное кресло, дорогие вина вскружили ему голову. Отпустив поводья своего воображения, он осмелел и стал заливаться соловьем. Никакие тормоза не могли удержать его от того, чтобы вернуться в реальность. Он не думал ни о риске, ни о правдоподобности своей фабулы. Он опьяненно, с головой бросился в эту авантюру и, как артист, поймал свое поэтическое вдохновение. Это сладострастие бесплатного плутовства, утрата чувства реальности становится все более очевидным. Большинство того, что утверждает Хлестаков, является неправдоподобным, но его это не беспокоит и его все больше и больше распирает от вранья.

Гоголь хорошо знал это состояние, когда вранье плелось ради вранья. Сколько его писем матери, друзьям представляли собой только кипящие мифические чувства. В персонаже Хлестакова он сконцентрировал пароксизм своей личной тенденции – вводить в заблуждение окружающих. Теперь одно лишь имя Хлестакова ассоциируется у русского читателя со стремительностью, легковесностью, раздвоенностью и свистом хлыста, сплетенного из тонкого ремня. Хлестаков без различия налево и направо делает оглушительные заявления и заставляет всех волчком вертеться вокруг него. Хвастает, что без различия повелевает некоторыми министрами, что генералы трепещут перед ним, что актрисы вертятся у ног, что картофель, который он кушает в Санкт-Петербурге, привозят прямо из Парижа «на пароходе», что написал горы книг, в том числе «Манон Леско» и «Робинзон Крузо», что сам Пушкин с ним накоротке. «Бывало, часто говорю ему: „Ну что, брат Пушкин?“ – „Да так, брат, – отвечает, бывало, – так как-то все… Большой оригинал“. И перед изумленными минами присутствующих он раздувается еще больше. Он возносит порой то, что в реальности совершенно ничтожно. О себе он говорит так: „У меня легкость необыкновенная в мыслях“. Это шанс представленный невесомости, пустому стручку, абсолютному нулю. „Я всякий день на балах. Там у нас и вист свой составился: министр иностранных дел, французский посланник, английский, немецкий посланник и я… А любопытно взглянуть ко мне в переднюю, когда я еще не проснулся: графы и князья толкутся и жужжат там, как шмели, только и слышно: ж… ж… ж… Иной раз и министр… Мне даже на пакетах пишут: „ваше превосходительство“. Один раз я даже управлял департаментом. И странно: директор уехал, – куда уехал, неизвестно. Ну, натурально, пошли толки: как, что, кому занять место? Многие из генералов находились охотники и брались, но подойдут, бывало, – нет, мудрено. Кажется и легко на вид, а рассмотришь – просто черт возьми! После видят, нечего делать, – ко мне… Бывало, как прохожу через департамент, – просто землетрясенье, все дрожит и трясется, как лист. О! Я шутить не люблю. Я им всем задал острастку. Меня сам государственный совет боится. Да что в самом деле? Я такой! Я не посмотрю ни на кого… я говорю всем: „Я сам себя знаю, сам“. Я везде, везде. Во дворец всякий день езжу. Меня завтра же произведут сейчас в фельдмарш…“» Говоря эти слова с необузданной жестикуляцией, Хлестаков подскользнулся и чуть было не упал, но чиновники тут же его подхватывают. Вся социальная система при самозванце является воровской. Минуту спустя он принялся бы и за царя. Бедный Поприщин из «Записок сумасшедшего», не воображал ли он из себя короля Испании?