Валютчики - Юрий Иванов-Милюхин

— Деньги взял?

— Насчет денег…, - начал мяться крестьянин. — Говорит, принесешь сто долларов, получишь расчет. Позыч бумажку, ты меня сто лет знаешь. За пару минут обернусь.

— Забирай помидоры, — уперся я. — Какой дурак доверит сотню баксов хоть трижды знакомому.

— Тогда пойдем со мной. Когда получишь деньги, сто рублей мне.

— Погнали, фирмач, — снисходительно кивнул я. — От работы отрываешь.

Мы влились в поток людей, однообразной массой ползущей во внутрь рынка. За продавцами живой с вяленой рыбой разбежались крытые прилавки, занятые кавказцами с апельсинами, мандаринами, почерневшей хурмой, перекупленными у местных овощами. По другую сторону прохода столы были завалены печеньем с конфетами. Перед центральной улицей с застеленного тряпьем асфальта или с ящиков, картонных коробок, крестьяне торговали первыми помидорами с огурцами. Отиравшийся за спиной рыжий указал на женщину над красной горкой из томатов. Дернув за руку, задрыгал резиновыми сапогами:

— Это жена банкует. Дай сам обменяю. Прошу тебя.

— Зачем это нужно! — не мог врубиться я. — С баксами мы расстаемся, когда получим за них деньги.

— Понимаю, друг. Мне надо. Дай, пожалуйста, минута делов.

Я знал крестьянина, не раз угощавшего яблоками со сливами из своих корзин. Не доверять ему не хотелось. Он подвел к жене, которую видел пару раз. Знакомая, вроде, женщина. Тащит мимо друг друга знающих таких же бедолаг. В голове давно вертелась мысль, что решил предстать перед супругой хозяйчиком рынка. И в то же время здесь что-то было не совсем правильно.

— Не хочешь продавать моей, давай подскочим к фурам с картошкой. Договорюсь даже больше, — продолжал обхаживать рыжий. — Тебе отдам три тысячи, себе заберу, что сверху.

— Где машины? — машинально спросил я.

— Да вот, задами на проход выдвинулись.

Я посмотрел на пару трейлеров, полных насыпанной валом картошки. Народу было меньше, чем в пролете на выход. Подумалось, если что, задавить паршивца не составит труда. Но не оставляла в покое мысль, с какого бодуна поперся навстречу пьяному колхознику. Крыша поехала? Под хмельной гипноз попал?

— Дергай со своими заскоками, — направился было я к себе. — Мне надо крутиться.

— Ну помоги мне, — едва не повис на локте тот. — Ты богатый, что тебе сто долларов. Давай отдам бумажку жене. И похвалюсь, и денег заработаю.

— Затрахал…, - выдергивая из сумки сотку, я всунул ее в руки колхознику. — Вздумаешь обмануть — растерзаю.

— Будет как в аптеке, — сразу успокоился рыжий.

Повертев купюру, он огляделся. В который раз подумалось, до чего может довести водка. Самое страшное чем больше пьешь, тем сильнее хочется. Жаль, если крестьянин попал в ее лапы бесповоротно. Год назад мечтал о срубе, о хозяйстве, по деревенски основательно. Тем временем рыжий сделал несколько шагов не в сторону супруги, а к машинам с картошкой. Я следил вполглаза, убедив себя в том, что человек решил заработать. Хотя пошел зря, стоял бы возле бочки, глядишь, поднесли чего еще. Например, приятно оттягивающую карман такую же цепочку. Неделя стояния на часах под прицельным огнем разной мерзости была бы оправдана. В этот момент краем зрачка вдруг заметил, что колхозник бросился бежать вдоль рядов опустевших прилавков. На мгновение я присох к асфальту. Затем рванул вдогонку. Увидев, что пластаюсь следом, тот направился к воротам с другой стороны базара. Они оказались закрытыми. Тогда он помчался к следующим, за зданием администрации рынка. Длинная дорога из отполированных досок начала заканчиваться. Я приблизился на расстояние шагов в пять. Крестьянин закружил вокруг среднего ряда, обегая то с одной стороны, то со второй. Несмотря на то, что был крепко поддатым, работал ногами шустро. Я же почувствовал лишний вес тела, груз прожитых лет. Мы молча мотались друг за другом под взглядами редких прохожих минут двадцать. Я успел осознать, что торгующая помидорами женщина не жена, что продавцам картошки с машин доллары сто лет не снились. Главное, как был лопухом, так им остался. Силы уходят быстро, проклевывается мысль об очередной утрате сотни баксов. С противоположного края, ближе к ментовке, кричал мужчина. Следил за нашей беготней один из новых валютчиков. Стоило позвать, кто-то случился бы рядом. Но я по прежнему не хотел рыжему зла. Уже цеплялся за грязную телогрейку, а он ускользал. Наконец, дыхалка кончилась и у него. Я придавил щуплую фигуру к доскам торгового места. Прохрипел:

— Не дури… Сто баксов тебе как мертвому припарки…

Колхозник попытался сделать новый рывок. Закрутился, изворачиваясь, стараясь достать кулаками до лица. Взгляд был наглый, самоуверенный. Видимо, посчитал меня за пожилого мужчину, который задохнется на первом повороте. Но я крепко держал за трещавшую по швам одежду, примериваясь поумнее выцарапать из ладони свои доллары.

— Не дури, говорю, — переводя дыхание, ударил я подонка по конопатой морде. — Разжимай пальцы, поломаю.

— Все… все…, - засипел рыжий. — Не дави на кулак, порвешь… Сам отдам.

Я чуть отодвинулся. Издалека, от мясного павильона, к нам направлялась группа мужчин, явно заинтересованных кроссом вокруг деревянных дорог.

— Силен, дед… Думал, не догонишь…

— Наши уже идут, — смахнул я пот со лба. — Шариков, блин. Я даже представить не мог, что способен напаскудить.

Крестьянин скосил глаза в сторону мужчин. Едва заметно шевельнул худым телом.

— Не дергайся, иначе до дома добираться будет некому. — предупредил я. — Все, товарищ, приплыли. Пальцы как грабли свело? Придется молотком распрямлять.

При последних словах рыжий набрал воздуха, присел и рванулся под локти. В руках остался воротник от полусгнившей одежки. Я увидел, как скачет он за здание администрации, словно силы удесятерились. Сорвался было с места, и понял, что запас энергии израсходован. Шариков скрылся за углом конторы. За спиной послышался топот ног. Подбежали контролеры при базарной власти.

— Ушел. За администрацией ворота еще не закрывали, — констатировал один из них. — Что случилось?

— Килограмм помидор за сто баксов купил, — не стал я придумывать. Мужчины знали, чем занимался на рынке. — Дешевле отдать не согласился.

— Чего не позвал раньше! — не вдаваясь в подробности, воскликнул второй контролер. — Мы тебе кричали. Мирон любого догонит. А теперь он на Семашко, дворами хоть к Дону, хоть на Ворошиловский проспект. Там транспорт на какой хочешь вкус.

— От Мирона никто не отрывался, — разом подтвердили остальные. — Теперь жди, когда на рынке объявится. Тогда спросишь.

— Сдирать будет нечего, — пробурчал я. — К тому времени даже помидоры успеют отойти.

— На какие помидоры ты намекаешь? — решился спросить первый мужчина.

Я коротко пересказал. Поправив на плече мешавшую бежать сумку с томатами, собрался уходить:

— Спасибо, ребята, спектакль закончился.

— Зайди в уголовку. Глядишь, чего посоветуют.

— Что они подскажут, — пожал я плечами. — Имени не знаю, не только места жительства.

— Тогда списывай на мышей. На базаре так, никак иначе.

Я подался на выход. В голове резвилась мысль, что не лучше других «совков» — кто хочет, тот натягивает. Даже колхозники, за которых рвешь глотку, защищаешь грудью. И сам такой, может быть, успевший осознать, что Земля действительно круглая. Бежать с нее некуда.

Апрель я трудился в поте лица, пытаясь наверстать профуканное. Прочесывал рынок. Хотелось поймать животное, выместить на одном злобу на всех нерадивых, приведших к власти не только хрущевых, брежневых, горбачевых, ельцыных, но в первую очередь диких зверей в образе человеческом лениных, сталиных, ежовых, бериев. Рыжий не появился.

В конце месяца разом зацвели сирень, черемуха, сады. Стало холоднее, словно бело-розово-синие соцветия вобрали тепло в себя. Пришлось натягивать свитера, легкие куртки. Ребята вернулись к кроссовкам, ботинкам с как бы обрубленными носами. Мода пошла. Девчата навострились наплетать множество косичек, иногда с разноцветными шнурками. Негритянский образ жизни нравился молодежи больше, нежели образ жизни белых людей из развитых стран. На ум невольно приходил вывод, что от предложенного цивилизацией новое поколение выбрало самое плохое. По телевизору прозвучало откровение одного из депутатов Государственной думы, мол, хорошо, что пьющая часть населения России ушла в мир иной. Я ужаснулся неприкрытому цинизму. Я тоже едва не попал в это число. Но до перестройки пил от случая к случаю, с началом ее забухал от непонимания происходящих вокруг перемен. Кто пил, тому было без разницы, что творилось вокруг.

Облокотившись на жестяной жбан, из которого девчонка начала продавать газированную воду, я рассказывал Андреевне, какую обновку приобрела Татьяна. Вечернее платье в разводах от темно — синего, до светло — голубого. Воротник широкий, можно надеть колье.