Чёрный смерч - Святослав Логинов

– Это были не люди! – хрипло сказала колдунья.

– Мэнки тоже стараются не применять такого колдовства против тех, кого они считают своими. А люди для мэнков такие же чужинцы, как и мэнки для людей. Ну где же разница между вами? Почему мне следует вмешиваться в эту войну? Только потому, что ты пришла сюда и говоришь со мной, в то время как мэнки покуда не добрались в эти края? Но ведь я могу, если вздумаю, говорить с любым владеющим речью существом, как бы далеко оно ни находилось. Я умею слушать, и поверь, до сих пор ничто в мире не сказало мне, что я должен делать хоть что-то сверх того, что я делаю обычно. А обычно в это время я греюсь на последнем осеннем солнце.

Баюн вдруг насторожился, вскочил на ноги, его мешковатая фигурка подобралась, в круглых глазах зажёгся охотничий азарт. Сделав несколько медленных шагов, великий чародей резко пал на колени и выхватил что-то из густой травы. Уника с недоумением смотрела на эту сцену.

– Во! – Баюн высоко поднял кулачок, в котором был зажат большой зелёный кузнечик. – Кобылка! Они редко встречаются так поздно.

Баюн оторвал кузнечику голову, на которой выступила ядовитая чёрная жидкость, а всё остальное с хрустом принялся жевать.

– Вкусно? – растерянно спросила Уника, чуть ли не обрадованная, что в тягостном разговоре наступил передых.

– Очень, – подтвердил чужинец. – Здесь их даже летом мало, а в тех краях, где когда-то жил мой род, случалось, налетала саранча. Это был настоящий праздник. Никто не ел ничего, кроме саранчи.

– У нас она порой налетала на поля Низового селения, – сказала Уника, – только люди ей вовсе не радовались. Ведь это значит, что погибнет урожай. Кроме того, люди не едят саранчу. Вернее, мы её не едим, в других краях, может быть, и по-другому.

– Я знаю, – согласился волшебник, по-кошачьи жмуря жёлтые глазищи. – Люди вообще очень разные. Я это говорю к тому, что, если избавить вас от настоящих врагов, вы начнёте избивать друг друга. Многие из людей и сейчас это делают. Вы с Ромаром, должно быть, единственные, кто дважды был в руках охотников за мамонтами и оба раза ушёл живым. Мэнки промеж себя живут куда дружнее. Конечно, тоже делят кое-что, но чтобы всякого, кто в их руки попадёт, смертью казнить – этого нет. Потому они вас и бьют.

– Пока что мы их трижды побили, а не они нас.

– Они уничтожили лишаков, сильно потеснили детей медведя и охотников за мамонтами. А если говорить о детях зубра, то вообще-то в вашей войне с мэнками их дважды побил Ромар да один раз ты. И ещё ваш молодой шаман навёл недавно шороху у мэнков, хотя великой победой его поход назвать нельзя. Не слишком это хорошо, когда жизнь всех людских племён зависит от одного, пусть даже очень могучего мага. Должно быть, перед уходом ты захочешь ещё раз навестить Ромара, так пройдись и погляди на его товарищей, не только на людей, но и на чужинцев. О каждом из них можно рассказать историю, сходную с жизнью твоего учителя. Там есть горный великан. Я даже не знаю, как его зовут, кажется, всех горных великанов зовут А-акх. Он не знал огня, ходил нагим и не умел рассуждать о смысле жизни. Но ему подчинялись такие силы, которые недоступны ни мне, ни тебе, и никому из живущих. Покуда он был в силе – ни единый человек не смел приблизиться к ореховым рощам на склонах гор. Это сейчас дети тура спокойно охотятся на гемзу и архара, а тогда горы среди людей считались дьявольским местом. К несчастью, всякой силе, кроме силы всего народа, бывает предел. И вот – А-акх здесь, а его народ… скоро его не будет, как уже нет моих соплеменников. Люди оказались сильнее. Спроси любого воина в любом селении, и он скажет, что это правильно – слабый должен погибнуть. Почему же вы не хотите умирать, когда сыскался кто-то более сильный, чем люди? Ромара уже нет в живых, на что вам надеяться?

– Ещё есть я! – прошипела колдунья.

– Да, ты сильный маг, ещё пятнадцать лет назад я видел твою будущую силу. В тебе воскресло древнее искусство баб-йог. Но ты тоже одна, а что может сделать один? Кроме того, подумай, почему сами люди отвергли некогда ту магию, которой ты пользуешься? Может быть, потому что действительно есть предел, за который нельзя переступать?

– Люди никогда ничего не отвергают. Просто моё искусство было ненужно в мирное время. И когда мэнки будут уничтожены, оно снова забудется до тех пор, покуда на род людской не обрушатся новые несчастья. И вообще, послушать тебя, получается, что всё человечество, все племена, союзные и те, что не желают с нами дружить, и даже те, о которых я слыхом не слыхивала, все они существуют только благодаря одной стареющей ведьме? Это неправда, ушастый! Охотники за мамонтами, от которых я дважды уходила живой, не хуже нас отбивают нашествие. Да, там идут кровавые битвы, да, люди отступают, но потери несут обе стороны, и мэнки так и не сумели уничтожить северные племена. Даже дети лосося – малый и мирный народ, разглядели беду и сумели выловить вражеских лазутчиков. Так что не надо говорить, будто человечество немедля погибнет, если меня сейчас от злости хватит удар.

– Человечество погибнет немного погодя, – прозвучал ровный голос Баюна.

– Но прежде будут уничтожены мэнки! – твёрдо постановила йога.

– Вот этого я и боюсь, – как всегда, ответ Баюна беззвучно прозвучал в голове, сходный с собственной мыслью, и Уника мимоходом подивилась такой ни с чем не сообразной придумке. Прежде чем вникнуть в суть сказанного, она зло проговорила:

– Так значит, ты боишься нашей победы?!

– Трудно сказать… Я не боялся бы её, если бы люди были заведомо сильнее. А сейчас я боюсь войны, которая погубит всех. Конечно, взаимная бойня между людьми и мэнками даст передышку всем остальным родам, чужинским и карликам, но тем горшая доля будет ожидать их в дальнейшем. Мне больно всё это видеть, но пусть боль начнётся скорее и быстрей пройдёт.

– Скажи уж прямо, ты хочешь, чтобы как можно быстрее не стало на земле людей – единственных, кто посмел встать на победном пути твоих любезных мэнков?

– Это вовсе не так. – Баюн пристально глядел на Унику, и той уже не казался странным такой способ разговора, когда один из собеседников молчит, а второй то и дело срывается на крик, опровергая молчаливые доказательства. – Ни один из побеждённых народов не сдавался без боя, просто силы были слишком неравны. Смотри, я покажу тебе кое-что. Это случилось весной, недели за три до того, как мэнки впервые осадили один из ваших посёлков…

Мэнки наступали правильными рядами – впереди копейщики с плетёными щитами, хотя со стороны противника не вылетело, да и не могло вылететь ни единой стрелы, следом – лучники, очень много лучников. А перед войском громоздились полсотни шалашей, больше похожих на кучи мусора. Оттуда, размахивая камнями и грубо вытесанными дубинами, бежала орава согнутых. Уника даже удивилась, что чужинский народ, который все считали уничтоженным, не только выжил, но в нём осталось так много воинов.

Среди дикой, нестройно воющей толпы Уника безошибочно углядела мангасов. Их было трое, и всякий из них на локоть возвышался над окружающими. В безнадёжную атаку на вражеское войско шли не только мужчины, но и женщины, те, что помоложе. Хотя и возле шалашей оставалось немало народу: дряхлые старики, доканчивающие третий десяток лет, малышня, беременные самки; даже сейчас у Уники не поворачивался язык назвать их женщинами или матерями. Эти тоже не оставались без дела. Схватившись за руки, они составили круг, бешено с воем и визгом закружились, словно не было более подходящей минуты для дикого, ни с чем не сообразного танца. В центре этого хоровода оставался ещё один согнутый, совершенно голый. Он бился на земле, словно в падучей, и визг его резал уши даже среди всеобщего гвалта.

Замерев, Уника смотрела на конвульсии чужинского колдуна. Она уже поняла, что видит баснословный хоровод – страшное оружие согнутых. Должно быть, последний раз собрались полулюди числом достаточным, чтобы явить свою силу.

Почему-то мэнки не применяли своё колдовство. Возможно, согнутые были слишком грубы для него и не побоялись бы биться насмерть с самими собой, а может быть – колдун согнутых вселил в души соплеменников безоглядную отвагу, обычно свойственную лишь мангасам. В любом случае атака должна была кончиться ничем, лучники не позволили бы бойцам добежать и вцепиться в противника.

Первый залп изрядно проредил нападавших, даже один из мангасов упал, покатился по земле, пробитый десятком стрел, хотя тут же вскочил и вновь ринулся вперёд. Казалось бы, ещё пара дружных залпов – и согнутые, умывшись собственной кровью, обратятся в бегство… И в это время кучи камней и древесных стволов, составлявшие бесформенный вал вокруг чужинского селения, зашевелились, поднятые в воздух силой колдовского хоровода, а затем, словно их метнула невидимая праща, полетели в сторону мэнковских рядов. Копейщики со своими хрупкими плетёнками были сметены одним ударом. Досталось и лучникам. Впрочем, эти были тоже обречены. Толпа коренастых согнутых приближалась, словно снежная лавина, сошедшая с горной вершины. Неважно, что толкового оружия согнутые не знают, всякий из них не затруднился бы голыми руками разорвать самого могучего мэнка. И всё-таки долгогривые не пришли в замешательство. Те, кто уцелел, продолжали споро двигаться вперёд, хотя их уже ничто не прикрывало от несущейся смерти. И свой второй залп они дали не по воинам, а по селению, по кружащимся женщинам, по бьющемуся на земле колдуну.