Плацдарм. Билет в один конец - Егор Седов

Дику удалось выйти оттуда почти невредимым, а вот Джесси убили за неделю до того, как они оба должны были вернуться в Штаты. Его сразила пуля снайпера на глазах у Дика. Тот был совершенно подавлен и до самого конца службы в армии чувствовал себя словно в тумане.

Затем Стэнтон переехал в Сан-Франциско и оказался в среде «голубых». Он сразу же погрузился в нее, ограничиваясь в первый год партнерами на одну ночь, пока наконец не поселился вместе с Кеном.

Вскоре гомосексуализм начал выходить из подполья, но Дик так и не смог к этому приспособиться. Кен воспринял с восторгом наступившую свободу нравов и даже укорял Дика за его замкнутость. Именно тогда тяга Дика к спиртному стала неуправляемой.

Он мог винить во всем Вьетнам или свое нежелание выставлять напоказ собственные сексуальные предпочтения, однако в глубине души Дик понимал, что его запои напрямую связаны с тем, что он так и не сумел полностью принять свою гомосексуальность как нечто данное природой. Дик был уверен, что, если ему удастся установить нормальные отношения с женщиной, он будет в состоянии совладать с алкогольной зависимостью.

Когда раздался звонок в дверь, Дик весело махнул рукой своему отражению в зеркале и пошел встретить таксиста. Сам он уже давно не садился за руль. Водительские права у него отобрали несколько лет назад, после трех арестов за вождение автомобиля в нетрезвом состоянии.

Вернувшись в тот вечер домой, Дик сделал длинную запись в своем блокноте:

Теперь я верю, что Синди – именно та женщина, которая мне нужна!

Зоя ошибалась на ее счет. Бросающаяся в глаза жесткость Синди – всего лишь видимость, защитная оболочка, за которой скрывается нежная, ранимая женщина. Правда, временами она может быть безжалостной – Синди сама согласилась с этим в нашем разговоре сегодня вечером. Чтобы преуспеть в своем деле, ей приходится быть равнодушной к чувствам знаменитостей, о которых она пишет в своих «Новостях».

Правда и то, что я сам не питаю особого уважения к ее профессии. Стоило мне обмолвиться об этом, как она рассмеялась своим журчащим смехом и сказала, что хотя это и грязная работа, но кому-то нужно ею заниматься.

Однако Синди призналась мне, что порой испытывает отвращение к тем средствам, которыми добивается нужной информации, хотя она достигла в своем ремесле немалых успехов и ей хорошо за него платят. По ее словам, она всегда хотела стать писательницей. Несколько лет назад она начала книгу, но так и не сумела ее закончить.

Синди добавила, что надеется на то, что я, как профессиональный писатель, смогу помочь ей преодолеть внутренний ступор, который мешает ей закончить книгу. Какая ирония судьбы! Просить меня о помощи, когда я не в состоянии помочь даже самому себе. Я сказал ей, что за много лет не написал ни единого слова, достойного публикации, а она ответила, что, быть может, работая совместно, мы принесем друг другу пользу.

Я бы не мог желать для себя ничего лучшего, хотя никогда не работал с соавтором. По сути дела, я знаком лишь с очень немногими писателями и в общем-то не питаю к ним особой симпатии. Но для меня это могло бы стать хорошим предлогом для сближения с Синди, не говоря уже о возможности помочь друг другу в работе.

Однако я все же не решаюсь вступить с ней в профессиональный контакт – никоим образом. Если я пойду на это, то докажу себе свою полную несостоятельность как писателя. Фонтан творческой энергии, если он вообще когда-либо существовал, уже иссяк. И конечно, я не мог признаться ей, что «Лики судьбы» были дописаны за меня другим. Что она обо мне подумает? Синди неоднократно выражала восхищение моими работами. Я не хочу рисковать. Я просто ответил ей, что литературное творчество – сугубо частное дело и, каким бы странным это ни показалось со стороны, не может быть разделено с кем-то еще.

Мне очень хотелось спросить Синди о теме книги, над которой она работает, однако я не решился.

Интересно, подозревает ли она о том, что я – «голубой»? Нет, лучше сразу выкинуть эту мысль из головы. Подозревает ли она, что я был когда-то «голубым»? Во всяком случае, она ничем не дала мне этого понять. В моем поведении мало черт, обычно присущих гомосексуалистам. Особенно когда я сам прилагаю к этому усилия.

Сегодня вечером я вел себя особенно осмотрительно и не делал никаких сексуальных намеков. Я пока что к этому не готов. Один раз, когда мы танцевали, тесно прижавшись друг к другу, я почувствовал сильное возбуждение. Я знаю, что для мужчины и женщины в наше время не столь уж необычно отправляться в постель после первого же свидания, даже несмотря на угрозу СПИДа. Однако я весьма консервативен в этом отношении и надеюсь, что Синди это поняла и прониклась ко мне еще большим уважением.

Я очень доволен этим вечером. И Синди, похоже, получила немалое удовольствие. По крайней мере когда я предложил ей снова встретиться в самое ближайшее время, она не ответила мне отказом…

Дик перестал записывать, пораженный внезапным радостным озарением. Он нанес на бумагу больше слов, чем за очень долгое время до того. Правда, это не было романом, но зато у него получился связный текст. Не означает ли это, что период творческого застоя подошел к концу? Если это действительно так, он может считать себя в неоплатном долгу перед Синди Ходжез!

Глава 17

– Сегодня, друзья, у нас в группе новичок, – объявил Ноа. – Билли, будь добр встать и представиться остальным.

Билли Рипер поднялся с места и, ухмыльнувшись, обвел взглядом полукруг кресел, в которых сидели пациенты доктора Брекинриджа.

– Вряд ли в этом есть необходимость. Но для тех, кто меня не знает, я – Билли Рипер.

Ноа был слегка удивлен сегодняшним поведением Билли. Впервые за много дней он был гладко выбрит, и его длинные волосы были аккуратно зачесаны назад со лба. Вместо выражения угрюмой замкнутости, к которому Ноа уже успел привыкнуть, на лице Билли появилась самоуверенная плутоватая ухмылка.

– Так не пойдет, Билли, – покачал головой Ноа. – Никому из этих людей нет дела до того, кем ты являешься за пределами Клиники. Кто ты здесь – вот что имеет значение.

Билли дерзко взглянул прямо в глаза доктору:

– И что же я должен им сказать? Просветите меня.

Прежде чем Ноа успел ответить, заговорил Тодд Ремингтон:

– Ты должен назвать нам свое имя и сказать, что ты либо алкоголик, либо наркоман. Это делают все остальные, когда обращаются к группе.

Билли заметно помрачнел:

– Кто ты, черт возьми, такой, чтобы учить меня, что я должен говорить?

– Меня зовут Рем, и я – алкоголик.

– Ладно, мое имя Билли, как я уже сказал. Но почему я должен признаваться каким-то там придуркам, что я наркоман или алкоголик?

– Потому что именно по этой причине ты и попал сюда. И ты ничем не лучше остальных, так кто дал тебе право называть нас придурками?

– Послушай, папаша, не смей класть меня в одну корзину с остальными. – Билли, наклонившись, вплотную приблизил свое лицо к лицу Рема. – Еще раз полезешь ко мне, и я снесу тебе голову!

Ноа вмешался:

– Довольно! Сейчас же перестаньте, вы оба. Садись, Билли, и постарайся вести себя, как полагается взрослому.

Рипер обернулся, бросив сердитый взгляд на доктора, однако мгновение спустя медленно опустился в кресло.

– Итак, друзья, – сказал Ноа, – давайте сегодня разыграем небольшую психодраму. Скажите мне, Рем, когда у вас были сильные запои, вы посещали бары?

– Разумеется. Я не из тех, кто напивается в одиночку. Это верный признак алкоголизма, не правда ли, док? – осведомился Рем с легкой усмешкой. – И мне нравится проводить время в хорошем баре, где можно спокойно посидеть и встретить интересных собеседников.

– Вы хотите сказать, собутыльников?

Рем вспыхнул:

– Да, пожалуй, их можно назвать и так.

– Скажите нам, Рем, вы когда-нибудь затевали драки в барах?

Рем какое-то время колебался.

– Нет, ни разу, – наконец ответил он с усмешкой. – Я люблю выпить, но не люблю лезть в драку.

– Что мы с вами слышим, друзья? – спросил Ноа.

– Чушь! – раздался дружный хор голосов.

Рем бросил гневный взгляд на окружающих.

– Да погодите же минуту, черт бы вас побрал!

– Вы рассержены? – осведомился Ноа. – Готовы ударить любого в этой комнате?

– Да, но ведь я не… Но я же не пьян! – В голосе Рема звучало торжество.

Ноа листал подшивку бумаг, лежащую у него на коленях.

– Передо мной ваше личное дело. Вы были три раза арестованы за драку в пьяном виде в баре и один раз за вождение в нетрезвом состоянии, причем тут сказано, что вы вели себя крайне грубо и оскорбительно по отношению к полицейскому, производившему арест. – Он поднял глаза. – Это правда, Рем?

– Откуда вы раздобыли весь этот хлам? – спросил актер с вызовом. – Вы не имели права копаться подобным образом в моей жизни!