Звезды смотрят вниз - Арчибальд Кронин

— Я вижу их! Вижу семь ангелов, что стояли перед господом! Слышу зов их труб. Господь открыл мои глаза!

Сперва они пытались не обращать на него внимания, но «Скорбящий» продолжал:

— Я слышу звук их труб. Первый затрубил — и вот пошёл град, смешанный с кровью.

Лиминг попросил:

— Да замолчи ты, ради бога, Клэм!

Но «Скорбящий» продолжал ещё громче:

— Затрубил второй ангел — и вот высокая гора, пылающая огнём, рушится в море, и третья часть моря превращается в кровь. Не вода в нём, о братья, но кровь. То, что привело нас сюда, не вода, но кровь!

Лиминг приподнялся и сел:

— Клэм, перестань ты, ради Христа, я не могу больше этого выносить!

Но безумный продолжал всё так же торжественно:

— Затрубит третий ангел — и падёт звезда Полынь. Горечь и злоба, о братья мои, — вот наш удел на земле, сокрушила нас алчность людская. И затрубит четвёртый ангел и пятый — и снова падёт звезда в бездонную пропасть. И вот из пропасти дым поднимается. Мы в этой пропасти, братья, и вокруг нас темно от дыма, и печать господня на нашем челе, а тех, сидящих высоко, кто загнал нас сюда, ждёт кара. Я это вижу, братья. Дух пророчества сошёл на меня. Я пророк в шахте «Парадиз»…

Тут Роберт понял, что «Скорбящий» сошёл с ума.

— Садись-ка, брат, — стал он его уговаривать. — Сядь, пожалуйста. Скоро нас найдут. Теперь уже, должно быть, недолго. Сядь и жди спокойно.

Но «Скорбящий» продолжал:

— И затрубит шестой ангел — и услышим глас четырёх рогов золотого алтаря, стоящего перед господом. И послано будет четыре ангела, чтобы умертвить третью часть людей дымом и серой, и тех, кто не погиб от прежних казней, но не раскаялся в делах рук своих, не раскаялся в своих злодействах и в колдовстве своём, в прелюбодеяниях и воровстве…

Голос «Скорбящего» постепенно перешёл в крик, который, казалось, сотрясал своды и которому вторило эхо.

— Нет, я не выдержу! — простонал Лиминг. Он пополз к тому месту, где стоял «Скорбящий», нащупывая руками дорогу. «Скорбящий» ужасным голосом продолжал:

— И вот затрубит седьмой ангел…

Но раньше, чем затрубил седьмой ангел, Лиминг ухватил «Скорбящего» за лодыжку и сбил его с ног. «Скорбящий» свалился со стоном.

— Но трубит седьмой ангел. Я вижу это. Я вижу век, созданный безумием и жадностью человеческой. Деньги, деньги, деньги… Ради них нас губят, убивают. Слушайте моё пророчество… С высоких мест падут они… не вода, но кровь… кровь агнца… Достань молитвенник, мать, и мы споём гимн любви… возьми мою руку, мать, держи меня крепче, ибо в этом нет греха… приди, великий Спаситель, приди…

Голос его оборвался, несколько минут он ещё стонал, лёжа, потом утих. Пророчество истощило его последние силы. «Иисус Скорбящий» ещё поплакал минуту-другую. Потом испустил дух.

А время шло. Роберт дал Пату Риди напиться. Но Пат был уже в полубессознательном состоянии, вода, смешанная с угольной пылью, вылилась обратно в сложенные горсточкой руки Роберта.

— О боже, сделай, чтобы они пришли поскорее, — сказал Лиминг, как в бреду, — иначе они придут, когда уже будут не нужны.

Он дополз до стены и начал стучать в неё. Но он был слишком слаб, и камень выпал из онемевших пальцев.

Прошло ещё неизвестно сколько времени. Лиминг поднёс руку к горлу и прохрипел:

— Роберт, товарищи, я бы все отдал за одну кружку… — Затем свалился на бок и больше не шевелился.

Следующим был Пат Риди. Он лежал, совсем ослабев, на руках у Роберта, положив голову на его костлявую грудь, как ребёнок у материнской груди. Перед концом он недолго бредил. Последние его слова были: «Поди сюда, мама, я так рад».

Когда Пат умер, Роберт снова сделал перекличку. Потом сказал:

— Остались только мы с тобой, Гюи, мой мальчик.

Гюи механически спросил:

— Какой сегодня день, папа?

Он спросил ещё раз, потом сказал:

— Папа, мне хочется пить, но я не могу шевельнуться.

Роберт дополз до него и дал Гюи напиться. Гюи поблагодарил его.

— Теперь уже всё пропало, папа, — сказал он. Он всё ещё думал о матче. — Никогда они не пригласят меня опять.

Роберт ответил:

— Нет, Гюи.

— А мне так хотелось сыграть, папа.

— Знаю, Гюи.

Роберт потерял всякую надежду. Он слушал, слушал, но ни один звук не извещал о приближении людей. Должно быть, им что-то помешало на пути — вода или большой обвал кровли. В его сердце больше не было ни надежды, ни горечи.

Осторожно опустил на землю тело Пата и обнял рукой плечи Гюи. Он никогда не уделял Гюи много внимания. Гюи был слишком похож на него самого, слишком молчалив и сдержан. Теперь Роберт твердил себе, что недостаточно любил Гюи.

Он хотел поговорить с сыном, но это было трудно, язык его не слушался, говорил не те слова. Он закашлялся, и у него стало солоно во рту и что-то потекло изо рта, подобно этим непослушным словам.

Время шло. Последний слабый вздох шевельнул грудь Гюи. Гюи умер, думая о матче, в котором ему никогда не придётся участвовать, умер подлинно от разбитого сердца.

Роберт поцеловал его в лоб, попытался сложить ему руки, как сложил руки умершему Гарри. Но у него уже не было сил сделать это. У него не было сил даже кашлять. Мысленно прочитал он «Отче наш».

Мысли Роберта путались: ему было страшно, что он умирает последним, что он, чахоточный, пережил столько здоровых людей. Ну вот, не говорил ли он всегда, что кашель его не убьёт… да, теперь он его уже не убьёт. Он не сознавал больше, где находится, он снова был на Уонсбеке, удил вместе с Дэвидом, его маленьким сыном, учил его забрасывать удочку… смотрел, как Дэвид вытаскивает свою первую добычу — маленькую пятнистую форель… Ого, Дэви, мальчик, это замечательно!

Время шло. Роберт пошевелился, открыл глаза. Зажёг последний огарок, подумав, что жалко не использовать его. Раз это можно, он не хотел умереть в темноте.

Свеча осветила жёлтым светом неподвижные, призрачные очертания мертвецов вокруг. Роберт понимал, что скоро и он будет мертвецом. Он не чувствовал страха, не чувствовал ничего. Но напоследок ему пришло в голову, что надо бы написать Дэвиду… Дэвид всегда был его любимцем.

Он порылся в кармане и достал записную книжку, карандаш и листок бумаги. С трудом собрал мысли и написал:

«Дорогой Дэвид, ты получишь это, когда меня найдут. Мы сделали, что могли, но всё было напрасно. Мы застряли в Флетс. Мне удалось позвонить наверх, и Баррас велел идти к старой шахте, но обвал нам помешал. Очень большой обвал. Гюи только что умер. Он не мучился. Скажи матери, что мы молились. Я надеюсь, что ты добьёшься чего-нибудь настоящего в жизни, Дэви. Твой папа».

Он подумал мгновенье, не сознавая этого, и приписал на обороте:

«Р. S. У Барраса, видно, всё-таки есть план старых выработок, потому что его указания были правильны».

Он сложил листок и сунул его под фуфайку, на исхудавшую грудь. Он сидел, привалившись мешком к обломкам кровли, словно задумавшись. Какие-то бесформенные обрывки тьмы застилали ему сознание. Он закашлялся своим привычным кашлем, с которым он сроднился, который был частью его самого. Потом его тело медленно соскользнуло вниз и растянулось на земле. Он лежал на спине, раскинув руки, словно умоляя о чём-то. Мёртвые глаза были открыты. Так лежал он среди своих мёртвых товарищей. Свеча постепенно оплывала, пока не потухла.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

I

Заключительное заседание суда, официально расследовавшего, на основании статьи 83 закона об угольных копях, причины и обстоятельства катастрофы в «Нептуне», близилось к концу. Зал городской думы на Лам-стрит был до того переполнен, что можно было задохнуться, а снаружи стояла в ожидании огромная толпа; и это напряжённое ожидание словно просачивалось вместе с лучами полуденного солнца сквозь высокие, в свинцовых переплётах, окна в насыщенной человеческими испарениями зал суда. За судейским столом сидели: председатель суда, королевский советник, достопочтенный Генри Друммонд, технический эксперт, главный инспектор охраны труда в копях. В ближайшей к ним части зала находились: районный инспектор и мистер Дженнингс, местный инспектор, — оба в качестве представителей министерства горной промышленности; мистер Линтон Роско, королевский советник, выступавший по поручению мистера Джона Бэннермана, нотариуса из Тайнкасла, в качестве защитника Ричарда Барраса; член парламента Гарри Нэджент и Джим Дэджен, представители Союза горняков Англии; Том Геддон — от Слискэйльской организации углекопов; мистер Вилльям Снегг, адвокат из Тайнкасла, защищавший интересы семей погибших; и, наконец, полковник Гэскойн, представитель лорда Келла, владельца участка, на котором были расположены копи. В первом ряду сидели Баррас, Артур, Армстронг, Гудспет и другие ответственные служащие «Нептуна». За ними — три ряда свидетелей, среди которых были Дэвид, Джек Риди, Гарри Огль и ещё некоторые обитатели Террас; свидетели помещались непосредственно за спиной Нэджента. Дальше, в глубине зала, сидели родственники погибших, все больше женщины в глубоком трауре, некоторые без шляп, в платках; все — немного ошеломлённые, плохо разбиравшиеся в том, что происходило, полные благоговейного страха. Остальная часть зала была набита шахтёрами и городскими обывателями до того, что яблоку негде было упасть.