Мистические города - Джесс Невинс

— Клаудия, я отменю сегодняшние занятия. Так что ты сможешь хоть немножко отдохнуть. Ты слишком много работаешь. Скажи, девочка, когда у тебя в последний раз был выходной?

— Мм… — промычала Клаудия. — Какой сейчас месяц?

Через несколько минут, уже после того, как Марлен велела ученикам приходить завтра, Клаудия вошла в опустевшую мастерскую. Ее всю трясло. Она даже начала подумывать о том, что на нее наслали какое-то проклятие, которое повлекло за собой и смерть Арчи, и аварию Джейка.

Потом она заметила рисунки. Похоже, все ученики, не сговариваясь, выбрали одну и ту же тему.

Она прошла мимо первого холста, на котором было так много черного и коричневого, что все изображенное на картине — вытянутая рука и гриф гитары — было практически смазано. На затемненном заднем плане Клаудия увидела легкое поблескивание ружей, а еще нечеткие очертания знакомого кирпичного здания. Это был рисунок Брианы.

Следующей за этим мрачным произведением искусства шла несколько абстрактная картина Деррона, на которой он изобразил два городских небоскреба. Всего пару дней назад его работа представляла собой яркий пейзаж с пронзительно-синими и красными автомобилями, курсирующими по многолюдным улицам с односторонним движением. Сейчас же вместо автомобилей были танки и бронемашины, вспенивающие воды темно-коричневой реки с темно-синими и бурыми брызгами. Серая высотка банка ВВ&Т и отполированное черное здание Законодательного собрания были заштрихованы красным и окружены кольцом огня.

Все остальные картины претерпели аналогичные изменения: свет сменился тьмой, тени закрыли все предметы, словно пятна гнили на ломтике фрукта, еще вчера бывшего совсем свежим.

Одинокий холст, который она не сразу заметила, был повернут обратной стороной и накрыт тряпкой. Картина Арчи. Он всегда предпочитал работать именно в этом углу — поближе к окну и подальше от остальных. Клаудия вдохнула в себя побольше воздуха, прежде чем снять тонкую ткань, скрывавшую от нее картину, которая навсегда останется незаконченной.

Несмотря на жару, Клаудия потащилась к бабушке, сама толком не понимая, зачем она это делает. От родительского дома до бабушкиной квартиры Клаудия шла, казалось, целую вечность, при этом она страшно боялась, что кто-нибудь вырвет картину у нее из рук или сдернет накрывающее ее холст тонкое полотенце, выставив картину на всеобщее обозрение, прежде чем она будет закончена.

Клаудия поставила холст на шаткий карточный столик, красовавшийся перед крошечным черно-белым телевизором. Ее первая серьезная работа.

— Готова? — спросила Клаудия бабушку, которая сидела в кресле-качалке футах в шести от нее. Именно то расстояние, с которого и нужно смотреть.

— Почти, — отозвалась бабушка, закуривая новую сигарету.

Вдохновленная стычкой с морским пехотинцем, Клаудия больше недели работала над картиной, которую писала, по ее мнению, уже в другом, взрослом стиле. Она заполнила холст как можно большим количеством деталей, включая небольшой отряд морских пехотинцев в нижнем левом углу, направлявшихся в сторону четырехэтажного здания типа того, где она сейчас стояла возле бабушки. В зеленом небе было полным-полно военных самолетов, летевших вперемешку с голубями и летучими мышами. Кроваво-красные волны океана вдали были покрыты желтой пеной.

— Готова, — сказала бабушка, выпустив облачко сизого дыма.

Клаудия сдернула с холста старое полотенце и закрыла глаза. От стряпни на плите пахло специями, и рот у нее тотчас наполнился слюной. По радио звучала какая-то песенка под аккомпанемент аккордеона, и Клаудия наконец решила повернуться к бабушке:

— Ну что скажешь, бабушка?

Худенькая старая женщина даже не улыбнулась. Не вынимая сигарету изо рта, она делала затяжку за затяжкой. И вид у нее был такой, будто ей сообщили, что за ней пришли солдаты.

— Нет, детка, — наконец произнесла бабушка.

Клаудия с трудом обрела дар речи:

— Что ты этим хочешь сказать?

— Ты еще слишком мало знаешь. Так что нечего валять дурака с этими картинками, пока не будешь готова иметь дело с последствиями твоей работы. Ты не понимаешь, детка, — выдохнула бабушка, потушив окурок. — Я так думаю, не твое это призвание.

Пылая от негодования, злости, что ее предали, и смутного чувства, что бабушка, конечно, права, Клаудия упаковала картину и сбежала вниз по ступенькам, но слезы ярости, застилавшие глаза, вынудили ее остановиться. Где-то вдали раздавался сухой треск оружейных выстрелов. Тяжело дыша, чтобы избавиться от запахов бабушкиной стряпни, до сих пор стоявших в носу, Клаудия что было сил швырнула холст в мусорный бак рядом с домом.

И вот теперь, двадцать лет спустя, Клаудия, с трудом стряхнув болезненное воспоминание о жесткой критике своей бабушки, сдернула тряпку с картины мистера Арчера.

Работа была выполнена в черных тонах с легкими коричневыми акцентами. Арчи так густо положил краску, что даже возник эффект трехмерного изображения, совсем как на топографических картах горной местности, которые Клаудия когда-то видела в библиотеке. Картина Арчи не имела сюжета — только сердитые слои краски.

Коричневые и черные хребты и долины так и манили к себе Клаудию; ей ужасно хотелось потрогать их руками. Она провела пальцем по самому большому хребту коричневой краски, испытав при этом настоящий шок.

За всеми слоями краски таились контуры лица. Глаза, сверкавшие от гнева и потемневшие от острой нужды. Голод. Клаудия нащупала белое волокно в текстуре хребта, обозначавшего скулу, — волокно, похожее на шрам от удара клювом маленькой злой птицы.

Клаудия, словно обжегшись, тут же отдернула руку от картины Арчи. Она снова накинула тряпку на холст и, вконец обессилев, повернулась к картине спиной, а потом направилась к дверям.

Черные и коричневые тени, преобладавшие в работах ее учеников, теперь покрыли все, что она видела по дороге домой, — совсем как пятно в поле зрения.

И несмотря на ясное небо и яркое солнце, у нее было такое чувство, будто над ней темные-темные облака.

Снег, выпавший во время вчерашней метели, уже успел растаять, или его убрали с тротуаров. И все же Клаудия видела только сгущающуюся тьму.

Когда она переходила Уилмингтон-стрит, ей под ноги попал обрывок страницы «Ньюс энд обзервер». Рваный, мокрый клочок газетного текста, казалось, взывал к ней: «Американские морские пехотинцы вошли в столицу Гаити». Заметка была датирована вторником, то есть газета была позавчерашней.