На ближних подступах - Николай Васильевич Второв

* * *

16 января 1942 года в освобожденное Осташево входили партизаны — обросшие, усталые, в прокопченных полушубках. Почти три месяца боролись они с врагом на самых ближних к нему подступах, в прифронтовых тылах.

И вот родное село. К развалинам дворца-педучилища уже прислонились наметенные сугробы. Нет домов в центре Осташева, пожарище на месте Колхозной улицы. В Заречье перед самым бегством эсэсовцы расстреляли двадцать пять мирных граждан.

Трудным, сложным был короткий митинг. Торжество и траур. От всего сердца радовались люди освобождению, и от всего сердца скорбели они о погибших. Слезы радостных встреч были и слезы горя. А улыбок и смеха пока не было.

Но время торопило. Великая освободительная война только разгоралась, а по Осташевскому району она уже прошла. И надо было стирать ее страшные следы. Надо было налаживать жизнь, которую так старались уничтожить фашисты.

На третий день вечером в Осташевском клубе собрался актив района. Старинное кирпичное здание сохранилось. Вымыли полы и стены, протопили помещение. Нашлось красное полотнище на стол. На стену повесили портрет В. И. Ленина. Две настольные керосиновые лампы освещали зал.

Многих активистов не было в зале. Одни еще не вернулись из эвакуации, другие погибли. Не одна деревня была сожжена дотла и перестала существовать. Телефона не было, чтоб сообщить о собрании, лошадей не было, чтоб вызвать в Осташево людей из отдаленных селений. И все же собралось около сотни человек. В первых рядах сидели бывшие партизаны, подстриженные, побритые, в чистых рубашках. Но военная «мода» господствовала — почти все в телогрейках.

Секретарю райкома партии Бормотову предоставили слово. Не было у него ни написанного доклада, ни листочков с пометками. Он стоял у края стола прямо, по-военному. Обвел взглядом президиум, где сидели Глахов, Назаров, Проскунин, Горячев. Потом первые ряды. Знакомые, родные лица партизан и подпольщиков. Вот чуть вытянув шею, приготовилась слушать сестра Володи Колядова Катя, вот мать Толи Шумова сидят прямо будто застыв, руки на коленях…

— Товарищи! — негромко сказал Бормотов. — Я от всего сердца рад, что опять мы собрались с вами в этом же доме. Мы можем открыто, по-человечески смотреть в глаза друг другу. В октябре прошлого года в этом зале было больше людей, и все они остались честными, советскими. Предатели были, но они… не из этого зала.

Дорогие товарищи! В боях с фашистами пали смертью героев чудесные наши комсомольцы Толя Шумов и Володя Колядов, кандидат в члены партии Шура Воронова. С оружием в руках погибли Василий Елагин, Иванов Михаил, Чадушкин Илья, Губанов Михаил… Почтим вставанием их светлую память!

Минуты на две люди застыли в молчании. Когда все сели, будто из одной груди по залу пронесся тяжелый вздох. Бормотов продолжал:

— Не мне судить, товарищи, как мы, партизаны, воевали. Мое дело отчитаться перед вами. И вот я докладываю. Нами уничтожены почти 300 гитлеровцев, в том числе 34 офицера и полковник. Взорваны четыре танка и несколько десятков автомашин с живой силой врага, боеприпасами и горючим. Уничтожено пять мостов. Сорок раз мы перерезали связь врага, 68 раз минировали дороги. Ну, конечно, не все мы могли сосчитать и записать, товарищи…

После паузы секретарь райкома чуть повысил голос:

— Но это, друзья, теперь уже прошлое. Отныне нам предстоит трудиться в тылу Красной Армии. Вы сами видели пепелища и развалины. Родина нас не оставит в беде, но очень многое мы должны сделать сами. Нам предстоит крепко работать и много думать. И делая неотложные дела, мы уже теперь должны готовиться к весеннему севу…

Бормотов заметил движение в зале. Приподнятые лица, глаза вверх, в одну точку.

Под потолком без абажура висела электрическая лампочка. О ней все забыли. И вот… В полумраке тонкий волосок стал краснеть. Он еще не давал света, но обозначился четко. Минута-другая, и волосок стал наливаться силой, будто сказочный цветок распускался. И вдруг лампочка вспыхнула ослепительным резким светом. Опять погасла, но постепенно, уверенно стала разгораться. И полный, устойчивый накал. Керосиновые лампы на столе померкли, как свечи при дневном солнце.

И опять люди вздохнули разом. В этом вздохе послышалась радость. Пожалуй, не меньшая, чем та, когда в деревнях много лет назад вспыхнули первые «лампочки Ильича».

— Хорошая примета, товарищи! — сказал Бормотов. — Наш электрик Рыбаков при немцах безуспешно «восстанавливал» станцию почти три месяца. А нам — через три дня свет!

Собрание актива продолжалось. Мирные люди приступили к мирным делам.