Враждебные воды - Питер А. Хухтхаузен

«Все ясно — они пошли в автономку. Теперь уж точно скоро писем не ждите. Пока придут, пока напишет, да пока письмо дойдет до нашей глухомани… К Новому году разве поспеет…»

И тут это сообщение! Разве не станешь волноваться?! Только бы мать не догадалась…

«Чего вызывают? Может, с Серегой что случилось? Да не должно вроде, авария-то месяц назад была, уж давно сообщили бы, если чего с ним случилось. По крайней мере, узнаю наверняка», — думал он, трясясь в стареньком автобусе, который вез его в Красавино.

Снаружи, у серого здания сельсовета, его уже поджидал человек в черной морской форме. У него был в руках серый конверт, серый, как это здание, как тяжесть у него на сердце. Человек молча вручил конверт Анатолию Ефимовичу.

Может быть, Сергей ранен? Потерял ногу или руку? С трясущимися руками он разорвал конверт и развернул письмо.

УВАЖАЕМЫЙ АНАТОЛИЙ ЕФИМОВИЧ И ВАЛЕНТИНА ЕГОРОВНА! С ГЛУБОКИМ ПРИСКОРБИЕМ СООБЩАЕМ ВАМ, ЧТО ВАШ СЫН, МАТРОС СЕРГЕЙ АНАТОЛЬЕВИЧ ПРЕМИНИН, 1965 ГОДА РОЖДЕНИЯ, ТРАГИЧЕСКИ ПОГИБ ПРИ ВЫПОЛНЕНИИ СЛУЖЕБНОГО ЗАДАНИЯ 3 ОКТЯБРЯ 1986 ГОДА. ВЫРАЖАЕМ ИСКРЕННИЕ СОБОЛЕЗНОВАНИЯ…

Дальше читать он не стал. Не смог. Быстро сложил письмо, сунул в карман и пошел, не обращая внимания на оставшегося офицера. Автобус в Скорняково стоял на остановке, но Анатолий Ефимович не обратил на него никакого внимания. Преминин отправился в свою деревню по извилистой, узкой тропинке. Шаг за шагом, по замерзшим лужам, по снегу, он шел как с закрытыми глазами, не видя и не чувствуя ничего.

Похоронка… Что он скажет матери?

Подойдя к высокому снежному сугробу, он остановился, словно человек, застывший на краю оврага, почувствовавший притяжение пустого пространства. Преминин нагнулся и потом упал на снег, схватившись за сердце и всхлипывая.

Его случайно подобрал односельчанин и отвез на телеге домой.

Тем же поздним вечером, сидя за столом, офицер, принесший печальную весть, сбивчиво и невнятно пытался рассказать о гибели Сергея. Ему приказали не говорить правду, а врать он просто не мог. И тогда старший брат, не поднимая взгляда от старенькой, но чистой скатерки, тихо произнес:

— Не надо. Не можете сказать правду, лучше вообще не говорите…

Офицер густо покраснел. Ему было невыносимо стыдно за тех, кто послал его с таким заданием. Стыдно и больно. Но еще больнее было им, потерявшим сына и брата. И хорошо, что и он понял это.

— Пожалуй, я поеду. Боюсь опоздать на поезд, дорога-то дальняя…

— Куда же вы, на ночь глядя. Оставайтесь до утра, — безразлично произнесла мать.

— Спасибо, конечно. Но я поеду. Извините, если что не так. — Ему хотелось поскорее уйти из этого дома. Им надо остаться одним. Наедине со своим горем.

Выйдя на темную улицу, он поднял воротник шинели и зашагал к поджидавшей его машине.

Гаджиево

Ирина Капитульская заканчивала накрывать на стол к ужину. Жены офицеров часто собирались вместе, когда мужья уходили в плавание, — это помогало справляться с одиночеством и беспокойством.

А в эти тревожные дни — особенно.

Сегодня их наконец-то собрали в Доме офицеров, и бодрый начальник политотдела сообщил, что всё в порядке, экипаж возвращается в базу и причин для волнений нет.

— Это у вас нет! — выкрикнула Ольга Азнабаева. — А у нас есть! Сообщите хотя бы, кто погиб!

— Пока это неизвестно. Как только узнаем — сообщим. Я сказал все, что мог. А сейчас идите по домам и собирайте для них вещи.

— Какие вещи? Зачем?

— Такие… — огрызнулся начальник. — Их эвакуировали на гражданские суда, и им нужна форма. Представляете, как они будут выглядеть, когда их доставят в Москву? Что скажет командование?

— Когда? Когда их привезут?

— Когда надо. Вам сообщат. На сегодня у меня всё.

— Скажите, как они себя чувствуют? Мы же знаем, что среди них есть тяжелобольные!

— Нормально чувствуют, угробили лодку, а теперь на Кубе загорать будут. — В его голосе явно чувствовалась зависть. Хорошо бы его отправили встречать их в Гаване, уж он бы по горячим следам сразу разобрался, кто виноват и в чем дело. Заодно и себя прикрыл. — Все здоровы, кроме доктора Кочергина. Сильное отравление. Помрет, наверное…

Галина Кочергина опоздала и только что вошла в зал. Услышав последнюю фразу, она упала в обморок…

Вечером собирались на кухне у Ирины. Последней пришла Наталья Британова и, не успев снять пальто, возмущенно сказала:

— Вы представляете? Они собирали вещи по квартирам и приехали к Петрачковой тоже. А сейчас позвонили и говорят — это ошибка. Извините, но ваш муж погиб. Придите и заберите его вещи. Они не нужны. Ну не сволочи, а?

Теплоход «Анатолий Васильев», 6 октября

В 22.00 по указанию Главфлота закончили обследование района гибели подводной лодки К-219. Никаких следов на месте катастрофы не обнаружено. Весь экипаж в составе 115 человек, в том числе командир И. А. Британов, доставлен на борт. В 22.20 легли на генеральный курс 299 на Гавану.

Шлюпка с «Красногвардейска» подходила к борту «Васильева». Игорь Британов не без волнения ожидал встречи со своим экипажем. Как ни говори, а именно им предстоит быть его первыми судьями, его первым трибуналом.

Отвернутся ли они от своего командира, молча обвинив его в гибели лодки и четырех своих товарищей? Или начнут открыто высказывать ему свое недоверие?

Это волновало его не только потому, что всего через несколько дней каждого из них будут допрашивать с пристрастием члены госкомиссии, в том числе гражданские и военные специалисты, особисты и политработники, которые уж постараются перетряхнуть все грязное белье, свалив всю вину на экипаж и его командование в первую очередь.

Британову было важно знать: понял ли экипаж его стремление спасти корабль, но только не любой ценой, как настаивала Москва, а исключив бессмысленные жертвы? В конце концов, оставаясь один на корабле, он тем самым снял со всех остальных обвинение в трусости и преждевременном прекращении борьбы за живучесть.

Поэтому первая встреча с экипажем имела для него такое значение. Он, как ему казалось, сделал все, чтобы иметь право прямо и честно смотреть им в глаза. И не только им, а что намного страшнее, тем, кого уже никто и никогда не увидит, — тем, кто погиб. Вольно или невольно, но и он был виновником их гибели.

…Шлюпка подошла к спущенному с теплохода трапу. «Странно, — подумал командир, — почему среди свесившихся с высокого борта любопытных голов нет ни одного из моей команды? Куда они все подевались?»

Почувствовав неприятный холодок в груди, он несколько беспомощно оглянулся на сопровождавшего его механика:

— А