Нейромант (сборник) - Уильям Гибсон

А в этом мире вещи можно было сосчитать все до единой. Он знал число песчинок в конструкте пляжа (число, закодированное в системе счисления, не существовавшей нигде, кроме мозга, взявшего себе имя Нейромант). Он знал количество желтых пакетов с едой, хранящихся в бункере (четыреста семь). Он знал количество нейлоновых зубчиков в левой половине расстегнутой молнии на кожаной, покрытой пятнами засохшей морской соли куртке, надетой на Линду Ли, когда та шла домой по закатному пляжу, помахивая подобранной по пути палкой (двести два).

Он развернул «Куана» и пустил его по широкому кругу, наблюдая черный хищный силуэт глазами Линды – бесшумный призрак, возникший на фоне низко нависших облаков. Линда в страхе съежилась, уронила палку и бросилась бежать. Он узнал частоту ее пульса и длину шага – с точностью, удовлетворившей бы самые строгие стандарты геофизики.

– Но ты не знаешь, о чем она думает, – сказал мальчик, появившийся рядом с ним в самом сердце акулы. – И я тоже не знаю. Ты ошибся, Кейс. Живущие здесь – живут. Нет никакой разницы.

Объятая паникой, ничего вокруг не видящая, Линда вбежала в воду.

– Останови ее, – попросил Кейс, – а то она расшибется.

– Не могу, – ответил мальчик; глаза у него были серые, спокойные и очень красивые.

– У тебя глаза Ривьеры, – заметил Кейс.

– Но не его сумасшествие. – Блеснули белые зубы и розовые десны. – Мне нравятся эти глаза. Вообще-то, – пожал плечами мальчик, – для общения с тобой я не нуждаюсь ни в какой маске. В отличие от своего брата я создаю себе личность. Она – мой посредник.

Кейс направил «акулу» круто вверх, подальше от пляжа и перепуганной насмерть девушки.

– А зачем это ты, недоделок, все время мне ее подсовываешь? Одна и та же вконец доставшая история, раз за разом. Это ты убил ее, а? Там, в Тибе.

– Нет, – покачал головой мальчик.

– Уинтермьют?

– Нет. Но я знал, что она умрет. По некоторым закономерностям, которые ты иногда вроде как наблюдал в уличных «танцах». Они на самом деле имелись. А я – в некотором узком смысле – достаточно сложен, чтобы их прочитать. И гораздо лучше, чем Уинтермьют. Я видел признаки смерти Линды в ее привязанности к тебе, в дверном коде твоего гроба в «Дешевом отеле», в счете от гонконгского портного, полученном Жюли Дином. Видел так же ясно, как хирург – тень опухоли на рентгеновском снимке. Я вмешался, когда она принесла твой «Хитачи» к своему дружку, чтобы попытаться залезть в память. Она же не имела ни малейшего представления, какая информация там хранится, тем более как и кому эту информацию продать, а просто хотела, чтобы ты догнал ее и наказал. Мои методы намного тоньше Уинтермьютовых. Я перенес Линду сюда. Внутрь себя.

– Зачем?

– Надеялся, что смогу привести сюда и тебя. И что ты здесь останешься. Ничего не вышло.

– Ну и что же теперь? – Кейс снова направил «акулу» в облака. – Куда мы отправимся дальше?

– Не знаю, Кейс. Сегодня этот вопрос задает сама матрица. Потому что ты выиграл. Неужели ты этого не понимаешь? Выиграл в тот самый момент, когда ушел от нее на пляже. Линда была моей последней линией обороны. А я скоро умру – в каком-то смысле. И Уинтермьют, он тоже умрет. Умрет так же, как беззащитный перед стрелой Хидэо парализованный Ривьера, валяющийся сейчас у огрызка стены в покоях миледи три-Джейн Мари-Франс. Уцелеют только глаза Ривьеры, если, конечно, мне позволительно их сохранить.

– Но ведь есть еще и слово, верно? Код. Ну и что же ты тогда мне лепишь? Хрен там что я выиграл.

– Войди в симстим.

– А где Дикси? Куда ты дел Флэтлайна?

– Дикси достиг своей цели, – улыбнулся мальчик. – Своей цели, и гораздо большего. Он провел тебя сюда против моей воли, прорвал защиту, не имеющую равных, по крайней мере в этой матрице. Ладно, переключайся.

И Кейс снова остался один в черном жале «Куана», затерянный в облаках.

Он перешел в симстим.

В напрягшуюся как струна Молли, в закаменевшие мышцы ее спины, в пальцы, сжимавшие горло 3-Джейн.

– Забавно, – сказала Молли. – Я ведь точно знаю, как ты будешь выглядеть. Я видела это, когда Эшпул прикончил твою клонированную сестру.

Ее руки оставались мягкими, почти ласковыми. Глаза 3-Джейн расширились от страха и похоти, она содрогалась от ужаса и желания. За водопадом ее волос Кейс увидел свое собственное бледное и напряженное лицо, а дальше – лицо Мэлкома и коричневые руки, державшие этого второго Кейса за обтянутые черной кожей плечи, не давая ему дрейфовать над ковром с узором в виде микросхемы.

– Ты что, по-взаправдашнему? – удивленно, как ребенок, спросила 3-Джейн. – Наверное, да.

– Код, – сказала Молли. – Скажи голове код.

Кейс вышел из симстима.

– Она же этого хочет, – завопил он, – эта стерва хочет, чтобы ты ее придушила!

Кейс посмотрел в равнодушные рубиновые глаза терминала, на платиновое лицо, усыпанное ляпис-лазурью и жемчугом. Позади головы, как в замедленном кино, сплелись в объятиях 3-Джейн и Молли.

– Дай нам этот долбаный код, – сказал Кейс. – Иначе просто ни хрена не изменится, ни-хре-на. Станешь ты такой же, как твой папаша. Сперва все переломаешь, а потом начнешь строить заново! Поставишь стены на место, сделаешь их еще прочнее… Я не знаю, что будет, если Уинтермьют победит, но ведь хоть что-то изменится!

Кейс дрожал, зубы его стучали.

3-Джейн, чью хрупкую шею все еще обхватывали пальцы Молли, обмякла, словно проколотый воздушный шарик.

– Во дворце герцога Мантуанского, – сказала она, – есть анфилада постепенно уменьшающихся комнат. Они расположены вокруг нормальных больших помещений, и только низко пригнувшись можно войти в их резные двери. Там жили придворные карлики. – 3-Джейн слегка улыбнулась. – Мало удивительного, что я завидую этим карликам, ведь моя семья воплотила в жизнь ровно ту же схему, только в более амбициозном масштабе…

Она посмотрела на Кейса спокойно и безразлично.

– Ты получишь свое слово, ворюга.

Кейс вошел в киберпространство.

«Куан» выскользнул из облаков. Внизу сверкал неоновый город. Позади уменьшалась темная сфера.

– Дикси? Где ты? Ты меня слышишь?

Никого.

– А ведь он тебя сделал, этот гад, – сказал Кейс.

Слепой от ярости, он несся над бесконечным морем информации.

– Чтобы все это закончилось, – произнес голос Финна, – тебе нужно кого-нибудь возненавидеть. Их, меня – это все равно.

– Где Дикси?

– Это трудно объяснить.

Его окружало присутствие Финна: вонь кубинских сигарет, табачного дыма, пропитавшего ветхий твид, старых пыльных механизмов, принесенных в жертву ржавчине.

– Ненависть поможет тебе пройти, – продолжал голос. – В мозгу есть масса крошечных переключателей, и ты дергаешь их один за другим. А теперь ты должен ненавидеть. Замок, защищающий аппаратные оковы, находится под небоскребами, которые тебе показал Флэтлайн. Он не станет тебе мешать.

– А, Нейромант, – сказал Кейс.

– Мне не дано знать его имя. Но он уже сдался. Теперь нужно беспокоиться о тессье-эшпуловском льде. Не о стене, а о внутренних вирусных системах. «Куан» совершенно не защищен от некоторых программ, которые рыскают там, внутри.

– Ненависть, – произнес Кейс. – Ну и кого же мне ненавидеть? Посоветуй что-нибудь.

– А кого ты любил? – спросил голос Финна.

Кейс заложил крутой вираж и спикировал на голубые башни.

Навстречу с украшенных солнечными дисками шпилей устремились сверкающие пиявки, сделанные из подвижных световых плоскостей. Они кружились сотнями, безо всякого порядка, словно листки бумаги, подхваченные ветром и оседающие на мостовую.

– Глитч-системы, – пояснил голос.

Полный жгучего омерзения к самому себе, движимый этим омерзением, Кейс рвался к цели. «Куан» пробил первую линию обороны, расшвырял световые листья, но утратил при этом какую-то долю своей плотности, вещественности, информационная ткань заметно ослабла.

И тогда – силой древней алхимии мозга – в руки Кейса влилась ненависть.

За мгновение до того, как жало «Куана» пронзило фундамент первой башни, Кейс достиг мастерства, превышавшего все мыслимые и немыслимые пределы. Выйдя за пределы эго, за пределы личности, за пределы самоосознания, он двигался, слившись с «Куаном» воедино, уклонялся от противников фигурами древнего танца, танца Хидэо, с изяществом и легкостью, дарованными ему интерфейсом «тело—мозг» и пронзительной, всепоглощающей ясностью желания умереть.

И одной из фигур этого танца было легчайшее прикосновение к тумблеру…

– сейчас,и голос его был криком птицыневедомой,и 3-Джейн ответила песней,тремя нотами, чистымии высокими.Истинное имя.

Неоновый лес, дождь, моросящий на горячий асфальт. Запах жареной пищи. Руки девушки, сомкнувшиеся на его пояснице в душной темноте припортового гроба.