Лето быстрых перемен - Николай Рябов

Кто сказал, что домашний халат убивает женскую привлекательность? Во всяком случае, к Ириному халатику это никак не относилось, потому что своей незначительной длиной и открытостью он лишь оттенял красоту её потрясающего тела.

Кажется, после слов «Доброе утро» мы так ничего и не успели произнести, потому что наш поцелуй длился дольше, чем об этом можно было мечтать даже в спокойной обстановке.

Я ласкал её груди, а она быстро расстёгивала халатик свободной рукой, в то время, как другая медленно, но верно снимала с меня плавки.

Что может сравниться с восторгом обладания любимым человеком?! Кажется, достойный эмоциональный эквивалент люди так никогда и не отыщут. Нормальные люди… И слава Богу!

Мы провели в постели не менее полутора часов, пока вдоволь не насытились любовью.

Потом Ира лежала у меня на руке, и мы молча отдыхали, бездумно уставившись в потолок.

– Мне никогда не было так хорошо! – шепнула Ира, прижимаясь к моему бедру своим тёплым мягким животиком.

Я без труда поверил ей, потому что и сам впервые за долгие годы ощутил нереальную близость родной души, о которой мысленно мечтал и которую, после провала с Юлькой, уже отчаялся когда-нибудь встретить.

Ира провела рукой по моей груди, и её нежная ладонь подняла во мне волну блаженства.

– Ирка, ты потрясающая женщина! Жаль, я не встретил тебя ещё лет десять назад! – вырвалось у меня совершенно искреннее признание.

В ответ на него Ира приподнялась на локте и, склонясь надо мной, поцеловала в губы. При этом её соски ласково щекотали волосы на моей груди.

Наверно, мы опять погрузились бы в пучину любви, если бы не запах подгоревшего мяса, которым вдруг потянуло из кухни.

Ира тихонько ойкнула и, пробормотав что-то про забытое кушанье, осторожно перелезла через меня и бросилась к выходу из комнаты. Я взглядом проводил её обнажённую фигурку с изящной спиной и обалденной попкой! Да, ради такого зрелища стоило жить…

Блаженство закончилось ровно в четверть первого, когда мне позвонил Кандауров. Он предупредил, что приедет через сорок минут, и я по памяти продиктовал ему адрес Ирины.

Захлопотанный Кандауров прибыл на своём «УАЗе» за пять минут до назначенного срока и, когда я очутился в машине, коротко рассказал о тех горах, которые ему удалось свернуть в утренние часы. Признаюсь, я испытал определённую неловкость, когда вспомнил, чем мы с Ирой занимались в то же самое время.

Минут через двадцать джип выехал за пределы города, а ещё через полчаса свернул с загородного шоссе и затрясся на колдобинах просёлочной дороги, что вела к Лесу.

Во время нашего путешествия Кандауров со знанием дела рассказывал о боях, которые давным-давно гремели там, где мы сейчас проезжали.

– Здесь в сорок первом такая рубка была, страшно представить!.. Фрицы пёрли на Новоград, как носороги! – поисковик иногда отвлекался от дороги, чтобы опять мне что-то показать. – Вот там был передний край нашей обороны. Там – командный пункт дивизии, которой Сталин приказал удержать город любой ценой!

– И как, удержали? – задал я глупый вопрос, потому что напрочь забыл, когда немцы захватили Новоград.

– Удержали бы, если б оружие и боеприпасы были, да хоть какая-то поддержка с воздуха! – с досадой ответил Кандауров, и мне показалось, что и сейчас ему отчаянно обидно, что в октябре сорок первого наши были вынуждены оставить город фашистам.

– Знаешь, что оскорбительней всего? – спросил он, неожиданно перейдя на «ты». – Нам давно удалось вышвырнуть отсюда фрицев, а нормальной жизни здесь нет до сих пор!

День был жарким, и когда мы оказались в тени вековых деревьев, то сразу ощутили влажность лесного воздуха, который после недавних дождей превратил лес в подобие огромной зелёной теплицы.

Мы проехали по лесной дороге не менее пятнадцати километров, прежде чем Кандауров разглядел среди листвы фанерную стрелку-указатель. Едва заметная автомобильная колея вскоре привела нас к большой поляне, на которой дремали старенький бортовой «ГАЗ» и «Москвич» представителя местной власти. Рядом с кузовом грузовика курили водитель и двое парней, которым вскоре предстояло работать землекопами.

Мы по очереди поздоровались с присутствующими, и потом я стал озираться по сторонам в поисках братского захоронения, ради которого нас занесло в эту глушь.

Могила располагалась на краю поляны метрах в пятнадцати от грузовика, и я разглядел пирамидку только, когда на неё указал Кандауров.

Плачевность открывшейся картины сразила меня, стоило нам с Михаилом подойти к заброшенному надгробию.

– Ещё года два и могилка слилась бы со складками местности, – невесело пошутил он, глядя на невысокий травянистый холмик с проржавевшей пирамидой, над которой уже не было звезды.

«Слава павшим героям-танкистам!», – прочитал я остаток надписи на металлической дощечке. Остальные строчки закрывали пятна рыжей ржавчины.

– Это тебе не Арлингтонское кладбище, – хрипло сказал Кандауров и похлопал ладонью по холмику. – А ведь здесь лежат ребята не трусливей рядового Райана.

К горлу подступил комок и, чтобы не выдать себя, я отвернулся.

Потом наступил черед парней с лопатами и они, поплевав на ладони, споро принялись за дело под аккомпанемент беспечного птичьего чириканья и зуд мошкары.

Представитель местной администрации, которого, как оказалось, звали Павлом Михайловичем, так и остался сидеть с газетой в своём «Москвиче», вероятно решив, что стояние у танкистского захоронения явно не соответствует его рангу.

Могила оказалась неглубокой, не больше метра двадцати. Когда лопаты достигли трухлявого дерева, Кандауров попросил парней вылезти, и сам осторожно спустился в яму.

В течение следующего получаса он аккуратно извлёк на поверхность останки двоих танкистов, которые со всеми предосторожностями были помещены в специально припасённые для этого пластиковые мешки. Кандауров оказался предусмотрительным человеком и не забыл прикрепить скотчем к каждому мешку листок с необходимой информацией. После этого его помощники быстро забросали яму землёй.

Я посмотрел на запястье с часами – вся процедура извлечения останков заняла чуть больше двух часов.

По распоряжению Кандаурова, пластиковые мешки и пирамидка были бережно погружены в кузов «ГАЗа» и, после короткого перекура, наша небольшая автоколонна тронулась в путь.

В пятницу мы успели раскопать ещё два братских захоронения, но, кроме останков погибших танкистов, ни в одном из них не нашлось ничего, что могло быть хоть как-то связано с Игорем Ковалёвым и его исчезновением.

Когда часы показали половину девятого, Кандауров предложил возвращаться.

Прежде чем ехать в Новоград, мы сопроводили грузовик до Воздвиженского храма в Оленево, где нас уже ждал местный батюшка отец Иннокентий.

Мешки с останками были перенесены в храм, и Кандауров договорился со священником насчёт завтрашнего дня.

Остальные наши помощники, уточнив место и время сбора, тоже разъехались по домам.

Когда около половины первого ночи я звонил в дверь знакомой квартиры, то не был до конца уверен, что меня ждут и что мне рады. Счастливые глаза Ирины быстро ответили на оба вопроса.

Я отказался от ужина и залез под душ, благо в кране была горячая вода. Уже через пятнадцать минут (если бы не загипсованная рука, вполне хватило бы и пяти) я вновь сжимал Иру в объятиях, наслаждаясь запахом её тела и попутно недоумевая, как прежде мог обходиться без этой женщины.

На следующий день, то есть в субботу, группа Кандаурова, включая меня и Павла Михайловича на «Москвиче», опять была вместе. Часам к одиннадцати наши авто не без труда продрались через лесные заросли к озерцу, отмеченному на карте маленьким голубым пятнышком размером с булавочную головку. Берега заболоченного водоёма обильно поросли камышом и осокой, так что разглядеть за ними воду было практически невозможно.

Очередная, четвёртая по счёту танкистская могилка находилась метрах в двадцати от камышовой зелени и отличалась от ранее виденных нами лишь тем, что сохранилась чуть лучше остальных: и травянистый холмик над ней был поаккуратнее, и следов серебрянки на боках пирамидки осталось поболее. Даже жестяная звёздочка на вершине скромного памятника всё ещё была скорее красной, нежели ржаво-коричневой.

На стальной табличке я прочитал фамилии членов экипажа, что пали здесь смертью храбрых в сентябре далёкого сорок третьего года: младший лейтенант Пашутин С. В., сержант Коваль М.А. и рядовой Мамбасов Э. Г.

Ребята с лопатами, Андрей да Егор, получив «добро» от Кандаурова, перекрестились и принялись за работу.

Они сосредоточенно вгрызались в плотную слежавшуюся землю, а я, глядя на слаженные движения лопат, прикидывал, что буду делать, если «могильная версия» окажется тупиковой.