Невеста без фаты - Джиллиан Хантер

Эмброуз, третий виконт Чарнвуд, внимательно изучал свое чисто выбритое лицо в зеркале, пытаясь понять, так ли сильно бросаются в глаза тяжелые брыли, которые он унаследовал заодно с титулом и солидностью. Несмотря на то что его жена Кларинда клялась и божилась, что не видит никаких признаков досадного недостатка, уродовавшего лица предков Эмброуза по мужской линии, сам Эмброуз замечал отвисающую складку кожи под подбородком. Кларинда не замечала никаких недостатков ни в целой своре ее любимчиков мопсов, ни в двух сыновьях, которых она родила Эмброузу и целиком передала заботам их замотанной гувернантки.

Бестолковые псы. Шумливые отпрыски. Кто из них сделал лужу на кашемировых брюках, которые Эмброуз обнаружил под кроватью этим утром? Глаза у него слезились от едкой вони. Он боялся, что запах въелся в обои. Как мог он явиться в клуб, воняя, словно ночной горшок? Или по крайней мере думая, что воняет. Горничная поленилась как следует все вымыть. Эмброуз прижал к носу надушенный платок.

Он слышал, как его сыновья — старшему семь, младшему шесть — резвились на террасе под окнами его спальни. Господи, как же они шумят! Эмброуз подошел к окну. Все, что попадалось его сыновьям под руку, будь то сук или кухонный нож, они превращали в оружие. Неужели и он предавался в детстве таким диким играм? Эмброуз предпочитал думать, что это не так. Если он позволял себе какие-то странные выходки, то лишь потому, что его к этому принуждали.

Как ни старался, он не мог забыть своего детства. Воспоминания о Манкс-Хантли возвращались к Эмброузу в самый неподходящий момент. Когда он мошенничал, играя с мальчишками в карты, например, он вдруг слышал укоризненный голос Элдберта. Когда он показывал сыновьям, как правильно держать клинок, он слышал презрительный смех Кита, когда тот учил его, Эмброуза, фехтовать.

Эмброуз помрачнел. Как давно это было, а обида осталась. Какая наглость. Нищий подкидыш смеет смеяться над виконтом Чарнвудом. Голодранец из приюта прикасался к его чистым перчаткам, когда одному небу известно, что за заразу, помимо кори, он мог ему передать. Возможно, Кит действительно научил Эмброуза кое-чему полезному, что ему в дальнейшем пригодилось в жизни. Учитель фехтования в школе дважды отмечал, что у Эмброуза есть талант.

А ведь раньше этого таланта у него не было. Кит научил его некоторым трюкам со шпагой, и Эмброуз быстро смекнул, как применить полученные знания на практике. Однако по его мнению, шпага скорее являлась оружием пытки. Взять, к примеру, его собственных отпрысков. Шрамы, ссадины на коленях, обезглавленный бюст в фойе. Мальчикам следует научиться стрелять мелкую дичь на охоте — вот это спорт для джентльменов. Весь этот шум, столько тренировок — и ради чего? Чтобы заработать очки в фехтовальном салоне? Элегантность давно вышла из моды.

— Шпага продолжает восхищать истинного джентльмена, — сказал Элдберт, когда они встречались в последний раз.

Он сказал это не просто так, а с намерением оскорбить, пусть и не явно. Словно Элдберт хотел подчеркнуть, что участие в военных действиях наделило его правом считаться настоящим мужчиной, в то время как Эмброуз, с сознанием долга занимавшийся поместьем, утратил из-за этого черты, свойственные его полу.

О да! Эмброуз благосклонно относился к тем, кто сражался за Англию. Но как бы Англия смогла продолжать завоевывать мир, если бы в этой стране не было принято с почтением относиться к сильным мира сего — то есть к таким, как он, титулованным особам? Правила пишутся не для тех, кто правит. Аристократы это понимают, не видя беды в существовании двойных стандартов. Сильные мира сего пишут законы для тех, кому на роду написано им подчиняться. Таков порядок вещей, и, если его не соблюдать, мир рухнет.

Временами Эмброуз боялся даже собственной жены, которая заявляла, что в ее жилах течет королевская кровь, пусть и сильно разбавленная. Именно Кларинда и предложила устроить праздник в загородном доме их поместья в Кенте вместо того, чтобы приглашать гостей в Манкс-Хантли. И именно она, Кларинда, после того, как он внял ее уговорам, принялась штудировать светскую хронику, чтобы заткнуть за пояс всех своих знакомых. «Этот праздник должен стать незабываемым». Черт бы побрал этого маркиза Седжкрофта, с его неограниченными средствами, которому вздумала подражать жена. Кларинда рассматривала готовящийся праздник как стартовую площадку для подъема в высшие круги скорее не для себя и для мужа, а для двух их сыновей. Эмброуз же видел в ее затее лишь угрозу разорения, но возражать жене у него никогда не хватало духу, и он смирился с неизбежностью, выбрав меньшее из двух зол.

Эмброуз все же решил внести коррективы в грандиозные планы жены.

— Принимать у себя гостей — это одно, — сказал он, покорно согласившись взять на себя обязанности распорядителя праздника, — но, дорогая, нам ни к чему пытаться перещеголять самого маркиза. Самодеятельное театрализованное представление, небольшой оркестр для танцев и в качестве изюминки предложенная Элдбертом охота за сокровищами. Этого более чем достаточно.

Распорядитель на празднике может быть только один, и группе нужен только один лидер. До этого дня Эмброуз не знал, кто больше совращал его с пути истинного — Кит или Вайолет? Предпочтительнее было бы думать, что он попал под тлетворное влияние малолетнего преступника. Для английского аристократа невыносима была сама мысль о том, что он мог позволить девчонке верховодить в их маленькой компании, почти так же невыносима, как и сознание того, что Кит сделал себе имя и поднялся так высоко.

— Эмброуз! Эмброуз!

Он вздохнул, обернувшись, и увидел жену. Как всегда, при виде ее он испытал подъем, как духовный, так и физический. Она была само совершенство: светлые кудряшки, обрамлявшие лицо с огромными карими глазами, приятная округлость форм, прогулочное шелковое платье цвета слоновой кости.

— Вот ты где, — сказала она, подойдя к окну.

Эмброуз при виде ее забыл, что хотел сказать. В ее присутствии с ним частенько случалось такое. Кларинда положила голову ему на плечо. Он воздержался от замечания, что от ее пудры на сюртуке останутся следы.

— Эмброуз, — сказала она тем особенным шепотом, при звуках которого раздражение его таяло, как снег на солнце. — Ты всегда притворяешься, что мальчики тебе безразличны. И вот я поймала тебя с поличным! Ты стоишь у окна и любуешься ими с такой гордостью.

— Я их правда люблю, — со вздохом сказал Эмброуз.

— Ты не представляешь, как меня это радует.

Эмброуз взглянул на окно и поднял руку, чтобы опустить штору. Но еще до того, как он закрыл себе обзор, он успел увидеть, как его старший сын толкнул брата в цветочный вазон с геранью. Гувернантка помчалась к нему с другого конца веранды, да так, что юбки ее развевались, словно паруса, а Эмброуз смотрел на своего ревущего младшенького с мрачным сочувствием.