Записки врача общей практики - Артур Конан Дойль

— Да, — ответил я, глубоко изумленный вопросом.

— В таком случае держите его постоянно закрытым. Пустошь — странное место. Трудно предсказать, кто сюда может забрести, так что лучше подстраховаться. До свидания.

С этими словами удивительный сосед приподнял шляпу, повернулся и удалился по берегу Гастер-Бек.

Я все еще стоял, не убрав руки с засова и глядя вслед неожиданному посетителю, когда внезапно увидел еще одного обитателя здешних мест. В некотором отдалении, возле тропинки, по которой направился недавний собеседник, лежал огромный серый валун, к которому прислонился спиной маленький худой человек. Как только доктор приблизился, он тут же выпрямился и пошел навстречу. Несколько минут эти двое стояли и разговаривали, причем высокий собеседник часто кивал в мою сторону, словно передавая недавний диалог. Затем они пошли рядом и скоро скрылись в низине. Правда, вскоре я снова увидел их поднимающимися по склону небольшого холма. Мой знакомый обнял пожилого спутника, то ли выражая симпатию, то ли желая поддержать и помочь. В следующий миг оба — и массивный, полный сил молодой человек, и его маленький слабый товарищ — остановились на фоне неба и, обернувшись, посмотрели прямо на меня. Я тут же захлопнул дверь, чтобы им не захотелось вернуться. Однако, спустя пару минут взглянув в окно, увидел, что странные люди ушли.

Остаток дня я провел в напрасных попытках вернуть то безразличие к миру и всему, что в нем происходит, без которого невозможна никакая умственная работа. Но как бы ни старался сосредоточиться, мысли упрямо стремились к одинокому доктору и его маленькому пожилому спутнику. Почему новый знакомый спросил о засове? Почему последние напутственные слова Евы Кэмерон пугающим образом касались той же странной темы? Снова и снова я пытался найти ответ на вопрос, что заставляет двух столь разных по возрасту и внешности мужчин жить вдвоем в этом негостеприимном диком месте. Может быть, подобно мне самому, они поглощены каким-то серьезным исследованием? Или спрятались от людей, вместе совершив преступление? Только очень серьезная причина могла заставить образованного человека выбрать подобное существование. Теперь я начал понимать, что толпа в городе вызывает куда меньше тревоги, чем пара незнакомцев в деревне.

Весь день я просидел над египетским папирусом, который изучал, однако ни комментарии древнего философа из Мемфиса, ни мистический смысл самого текста не смогли отвлечь сознание от мыслей о насущном. Наконец наступил вечер, и я в отчаянье оставил работу: сердце никак не могло примириться с вторжением незнакомца. Подойдя к журчащей возле дома речке, я умылся холодной водой и вновь попытался найти объяснение нежданному визиту. Несомненно, именно тайна странных соседей заставляла меня снова и снова возвращаться к ним в мыслях. А если эту тайну раскрыть, то препятствие исчезнет и работа снова пойдет гладко. Так что же мешает отправиться к их жилищу и, скрывшись среди камней, собственными глазами увидеть, что это за люди и как они живут? Их образ жизни сам собой подскажет какое-нибудь простое, банальное объяснение. Во всяком случае, вечер стоял прекрасный, и прогулка обещала стать приятным развлечением. Поэтому я зажег трубку и неторопливо зашагал по пустоши в том направлении, где скрылись непонятные соседи. Закатное солнце уже опустилось низко, окрасило вереск в розовый цвет и озарило небо множеством разнообразных оттенков, от бледно-зеленого в зените до насыщенного алого вдоль чистой линии горизонта. Казалось, величайший художник взял огромную палитру и смешал первозданные краски. А с двух сторон исполинские вершины Инглборо и Пеннигент равнодушно взирали на простирающийся между ними серый печальный край. Под действием сгущавшихся сумерек пустошь постепенно преображалась, на глазах превращаясь в неширокую долину, в середине которой деловито спешила речка. С обеих сторон параллельные линии серых камней отмечали путь древнего ледника, чья морена создала вокруг моего дома неровный, изрезанный ландшафт. Грубые валуны, крутые обрывы и фантастической формы камни — все здесь свидетельствовало об ужасающей мощи древнего ледяного поля и обозначало те места, где холодные пальцы безжалостно рвали известняковую породу.

Вскоре я увидел состоящую из низкорослых искривленных дубов небольшую рощу, а за ней в неподвижный вечерний воздух вертикально поднималась темная колонна дыма. Без сомнения, дом моего соседа находился именно там.

Отойдя влево, я спрятался за камнями и под их надежным прикрытием добрался до места, откуда можно было наблюдать за домом без риска выдать свое присутствие. Моему взору предстал небольшой коттедж со сланцевой крышей — немногим больше окружающих валунов. Подобно моей хижине, он выглядел так, будто строился как пристанище пастуха. Но, в отличие от меня, жильцы даже не попытались его отремонтировать и увеличить. О нынешних обитателях можно было судить по нескольким внешним признакам: двум маленьким подслеповатым окошкам, старой, много повидавшей на своем веку двери и облезлой деревянной бочке для сбора дождевой воды. Но даже это давало богатую пищу для размышлений: так, пробравшись ближе, на окнах я заметил толстые железные решетки, а на старой двери увидел прикрытые железными заплатами повреждения. В сочетании с диким пейзажем и абсолютным одиночеством эти странные меры предосторожности придавали уединенному дому зловещий вид и казались дурным знаком. Засунув трубку в карман, я на четвереньках пробрался сквозь вереск и папоротник и остановился в сотне ярдов от жилища. Двигаться дальше было опасно — хозяева могли меня заметить, поэтому я уселся на корточки и приготовился наблюдать.

Долго ждать не пришлось. Не успел я расположиться в своей засаде, как дверь распахнулась и на пороге показался человек, представившийся доктором из Гастер-Фелл, — с непокрытой головой и с лопатой в руках. Надо заметить, что прямо перед домом был небольшой огород, где росла картошка, морковь, фасоль, еще какие-то овощи. Сосед занялся земледелием: начал увлеченно копать, полоть, подстригать и подвязывать. Судя по всему, работа приносила ему удовольствие, потому что при этом он не прекращал петь сильным, хотя и не очень мелодичным голосом. Повернувшись к дому спиной, он до такой степени погрузился в работу, что не заметил, как из приоткрытой двери появился тот самый изможденный пожилой мужчина, которого я видел утром. Теперь не составило труда заметить, что это человек лет шестидесяти — морщинистый, сгорбленный и слабый, с редкими седыми волосами и длинным, худым, бескровным лицом. Шаткой походкой, с трудом поднимая ноги, он направился к ничего не подозревавшему товарищу и остановился почти вплотную. Очевидно, шаги или дыханье выдали его присутствие, потому что огородник внезапно обернулся и пристально посмотрел в лицо подошедшему. Оба быстро шагнули навстречу, как будто хотели обняться, но в следующий момент сильный человек бросился на слабого и повалил