Чингисхан. Книга первая. Повелитель Страха. - Сергей Волков

Машина появляется как бы из воздуха. Наверное, я просто поздно замечаю ее. Обычный бортовой «ЗиЛ»-131, армейский грузовик-вездеход. В кузове глухо постукивают алюминиевые тридцатилитровые фляги. Глухо — потому что полные. Полные водой!

У меня нет сил встать на ноги. Я сижу у кромки дороги, как у края мира, и машу руками. В правой зажат мой военный билет. Я знаю, теперь я очень хорошо знаю, что это главное — с первых секунд, сразу дать понять, что ты не верблюд, а вполне себе военнослужащий срочной службы Советской армии.

«ЗиЛ» останавливается. Из кабины выглядывает старший лейтенант в расстегнутой полевой форме. Ствол его автомата направлен на меня. Водитель тоже держит оружие, готовый стрелять при малейшей опасности. Собственно, они остановились только потому, что вокруг совершенно открытая местность — ни кустика, ни деревца.

Старлей быстро смотрит мой военник, рывком затаскивает меня в кабину, командует водиле:

— Погнали!

Машина срывается с места. В кабине тесно, потому что там стоит не поместившаяся в кузов фляга. Фляга с водой. Я хватаюсь за ее крышку, пытаюсь открыть — и не могу. Силы совсем оставили меня. Старлей вздыхает, достает из бардачка эмалированную кружку и рывком распахивает флягу.

Всю дорогу я пью. Вода, много воды! Это самое чудесное лакомство из всех, пробованных мною в жизни. Я упиваюсь каждым глотком, я ощущаю, как мой ссохшийся желудок наполняется этой живительной влагой, как она растекается по организму. Старший лейтенант, с тревогой глядя на меня, то и дело сыплет в кружку соль. Иногда не до конца растворившиеся крупинки хрустят у меня на зубах.

Потом меня рвет. Мучительный спазм скручивает внутренности, выпитая вода извергается на пол кабины. Старлей ругается, кричит водителю, чтобы тот остановил машину и распахивает дверцу.

— Все, хорош! — объявляет он, выволакивает из кабины флягу и закидывает ее в кузов.

— Еще… еще кружечку… — сиплю я, тяжело дыша. — Пожалуйста…

— Ладно, но пить будешь мелкими глотками, понял?

— Да…

И я снова пью. Какое это счастье, когда есть вода, много воды!

Кажется, засыпаю я прямо с кружкой у рта. Просто в мозг из желудка приходит сигнал: все, теперь можно. И я падаю в сон, как в пропасть…

— Слышь, зема! Земеля, эй, земеля! Ты живой, нет?

Настойчивый хриплый шепот прогоняет сон. Я открываю глаза. Над головой — темно-зеленое брезентовое полотнище. Армейская палатка. Чувствую боль в разбитых о камни ногах, чувствую слабость и резь в животе. Но это все терпимо. Я жив. Я выжил во время боя на точке. Я выжил при крушении вертолета. Я выжил в каменном аду афганских гор. Смерть могла забрать меня к себе не меньше сотни раз, но я — выжил.

И буду жить.

В своеобразной палате, отделенной от других помещений огромной госпитальной палатки белым занавесом, стоят несколько складных кроватей. На одной лежу я, на другой — некто замотанный в бинты. Остальные пустуют.

— Земеля, — продолжает звать меня некто.

Я отзываюсь:

— Чего тебе?

— Живой! — хрипло радуется мой сопалатник. — А я думал, ты того… не дышишь. Ты откуда?

— Из Казани.

— А я из Семипалатинска. Неделю уже здесь кантуюсь. Духи дорогу заминировали. Меня взрывом с брони сбросило, осколками покоцало. Врач сказал — обойдемся без госпиталя, на месте подлечим. А с тобой что?

— Вертолет подбили. Потом три дня шел по горам.

Я отвечаю сдержано и кратко — на всякий случай. Кто его знает, что за фрукт этот мой сокоешник.

— Меня Генкой зовут, — он, шипя от боли, поднимается с кровати, ковыляет ко мне, протягивает руку. — Генка Ямин.

— Артем, — с трудом пожимаю его горячую влажную ладонь. Да, сил у меня — кот наплакал.

Генка чутко поводит торчащим из бинтов ухом и вздрагивает.

— Шухер! Обход.

Он добирается до своей кровати и валится на нее, прикидываясь спящим. Тканевый полог отодвигается и я вижу двух врачей, мужчин в белых халатах и шапочках. Оба молодые, у обоих то ли от солнца, то ли от спирта красные лица. За их спинами медсестра в марлевой повязке на лице и с журналом в руках.

С меня стаскивают одеяло и осматривают. Врачи деловиты и собраны. Я для них — объект лечения, солдат, временно выбывший из строй. Их задача — вернуть меня в этот самый строй.

— Где я? — спрашиваю.

— В полевом медпункте. До Кули-Асиа от нас двенадцать километров. Везучий ты, парень. Еще несколько часов без воды — и конец, — отвечает один из врачей и обращается к другому: — Физическое и нервное истощение?

— Астения, обезвоживание, — соглашается тот, оттягивает мне веко и внимательно разглядывает глаз. — Думаю, хлорид натрия внутривенно струйно, глюкоза капельно, восстановительная диета и полный покой. Перед сном — седуксенчик. И витамины. Через десять дней будет как новый. Аллочка, запишите.

— Уже, Юрий Петрович.

Голос Аллочки звучит, как небесная музыка. Он кажется мне похожим на голоса всех знакомых девушек.

— В часть его сообщили?

— Да. Там… В общем, завтра к нам приедут. Говорят — он герой.

Я фыркаю — хорош герой, руки поднять не могу!

Врачи переходят к моему соседу.

— Ну, Ямин, как дела?

— Нормально, — хрипит он и тут же начинает канючить: — Товарищ лейтенант, а печенья нет? Или конфет каких-нибудь? Ну, хотя бы сахара!

— Потерпи. Сахар завтра привезут, — говорит ему врач и оборачивается к коллеге: — Вы были на перевязке?

— Был, — кивает тот. — Заживление идет хорошо. Завтра можно снимать повязки.

— Добро, — Юрий Петрович ободряюще похлопывает Генку по плечу. — Видишь, скоро домой поедешь. А там тебе будет и сахар, и пирожные с тортами.

— Сладкого хочется, — вздыхает Генка.

Медсестра смеется.

— Аллочка, мы поедем в гарнизон. Зина и Виктория Ивановна пусть отдыхают, до конца дежурства вы остаетесь за старшую.

— Поняла, Юрий Петрович.

Мы остаемся вдвоем с Генкой совсем ненадолго. Но за это время он успевает измучить меня разговорами о сладком:

— Я как малой прямо стал! Вот поставь передо мной сейчас стакан водки и конфету положи, так я конфету выберу.

Я слушаю его, молча, а сам почему-то вспоминаю фигурку коня. Где она сейчас? Была в кармане штанов, но одежду забрали. Возможно, сожгли, но, перед этим явно рылись в карманах. И что? Выбросили? Или кто-то забрал себе?

Приходит медсестра, приносит металлический штатив капельницы с двумя бутылями на ней.

— Сейчас хлоридик вольем, потом глюкозу, — воркует из-под марлевой повязки Аллочка, вводя мне в вену иглу. — Вот так.

— Где мои вещи?

Медсестра будто не слышит меня. Она соединяет желтоватую трубочку системы с иглой, подкручивает колесико регулятора. В бутыли всплывает пузырек воздуха и я ощущаю, как приятная волна катится по руке, наполняя все тело легкостью. Голова плывет, лицо медсестры размазывается, исчезает… Нахожу в себе силы повторить вопрос.