Вальтер Скотт. Собрание сочинений в двадцати томах. Том 14 - Вальтер Скотт

— Не дай бог! — воскликнул Джулиан.

— Аминь! — произнес Бриджнорт. — Да отвратит от нас господь гражданскую войну, и да простит он безумие тех, кто навлекает ее на нас!

Последовало долгое молчание, и Джулиан, который до сих пор не смел поднять глаз на Алису, украдкой взглянул в ее сторону и был изумлен печальным выражением ее лица, всегда оживленного, если не веселого. Перехватив его взгляд, она заметила, как показалось Джулиану — не без тайного умысла, что тени удлиняются и вечер уже близок.

Джулиан понял, что Алиса просит его уехать, по не мог сразу решиться нарушить очарование, которое его удерживало. Странные речи Бриджнорта внушили ему тревогу; они совершенно противоречили правилам, в которых он был воспитан, и потому, как сын сэра Джефри Певерила, он во всяком другом случае счел бы себя обязанным оспаривать их даже с оружием в руках. Но Бриджнорт высказывал свои мысли с таким хладнокровием, с таким внутренним убеждением, что вызывал в Джулиане скорее удивление, нежели досаду и желание противоречить. Слова его были исполнены спокойной решимости и тихой грусти, и потому, если б он даже не был отцом Алисы (возможно, Джулиан и сам не сознавал, какое влияние имело на него последнее обстоятельство), обидеться на него было бы очень трудно. Столь хладнокровные и твердые суждения трудно оспаривать или отвергать даже в том случае, когда невозможно согласиться с заключениями, которые из них вытекают.

Пока Джулиан, словно зачарованный, продолжал сидеть на своем месте, пораженный не только тем, что он слышал, но еще более обществом, в котором находился, новое обстоятельство напомнило ему, что пора уезжать. Маленькая Фея, мэнская лошадка, которая привыкла к окрестностям Черного Форта и имела обыкновение пастись возле дома, пока ее хозяин оставался там, сочла, что нынешний его визит слишком затянулся. Фою подарила Джулиану графиня, когда он был еще мальчиком. Эта резвая лошадка горской породы отличалась выносливостью, неутомимостью и почти собачьим умом. О последнем качестве Феи свидетельствовал способ, которым она выказывала свое нетерпеливое желание вернуться домой. Ее громкое ржание испугало сидевших в зале дам, но, увидев, как лошадка просунула голову в открытое окно, они не смогли удержаться от улыбки.

— Фея напоминает мне, что пора ехать, — сказал Джулиан, вставая и глядя на Алису.

— Подождите немного, — сказал Бриджнорт, отводя его в готическую нишу старинной комнаты и понизив голос, чтобы ни Алиса, ни гувернантка, которые в это время кормили хлебом незваную гостью, не могли его слышать.

— Вы еще не сказали мне о причине вашего появления здесь, — заметил Бриджнорт. Он умолк, как бы забавляясь смущением Джулиана, а затем добавил; — Впрочем, в этом нет никакой надобности. Я еще не совсем забыл свои молодые годы и те чувства, которые привязывают несчастных и слабых смертных к мирской суете. Неужели вы не найдете слов, чтобы испросить у меня тот дар, которого вы домогаетесь и которым, быть может, не колеблясь, завладели бы без моего ведома и против моей воли? Нет, не оправдывайтесь, а выслушайте меня. Патриарх Иаков заплатил за свою возлюбленную Рахиль четырнадцатью годами тяжелого служения у ее отца Лавана, и эти годы показались ему всего лишь несколькими днями. Тот, кто хочет взять в жены дочь мою, должен послужить всего несколько дней, но в деле такой великой важности, что эти дни могут показаться ему долгими годами. Не отвечайте мне теперь. Ступайте, и да будет с вами мир.

Произнеся эти слова, Бриджнорт ушел так быстро, что Певерил не успел ничего ему ответить. Он обвел взглядом комнату, но Дебора и ее воспитанница также скрылись. На мгновение взор юноши остановился на портрете Кристиана, и ему показалось, что темное лицо его осветилось надменной и торжествующей улыбкой. Джулиан вздрогнул, посмотрел пристальнее и убедился, что это было действие заходящего солнца, последний луч которого в ту минуту озарил картину. Луч погас, и на портрете осталось лишь неподвижное, суровое и непреклонное лицо республиканского воина.

Джулиан вышел из комнаты, словно во сне; он оседлал Фею и, волнуемый множеством противоречивых мыслей, еще до полуночи возвратился в замок Рашин.

Здесь он нашел все в движении. Пока его не было, графиня, получив какие-то известия или приняв какое-то решение, вместе с сыном и с большей частью своих слуг уехала в гораздо надежнее укрепленный замок Хоум Пил, находившийся милях в восьми в глубине острова. Он был сильно разрушен и еще менее пригоден для жилья, чем Каслтаун, но зато представлял крепость, почти неприступную без правильной осады, и постоянно охранялся гарнизоном, состоявшим на службе властителей Мэна. Певерил приехал в Хоум Пил поздней ночью. В рыбачьей деревне ему сказали, что ночной колокол в замке пробил раньше обыкновенного и что стража расставлена с особенным тщанием.

Узнав обо всем этом, Джулиан решил не беспокоить гарнизон в такой поздний час и кое-как устроился на ночлег в поселке, с тем чтобы рано утром отправиться в замок. Он даже обрадовался, что сможет провести несколько часов в одиночестве и обдумать взволновавшие его события прошедшего дня.

Глава XV

И головы подобие венчалось

Подобием короны у него.

Соудор, или Хоум Пил, — замок, куда отправился наш Джулиан ранним утром следующего дня, — один из тех замечательных памятников древности, которыми изобилует любопытный и своеобразный остров Мэн. Он расположен на высоком скалистом полуострове или, скорее, островке, ибо во время морского прилива он со всех сторон окружен водой, и даже при отливе дорога к нему остается почти недоступной, хотя нарочно для этой цели выстроен большой каменный вал. Все это пространство обнесено чрезвычайно крепкими и толстыми двойными стенами, и в ту пору, о коей мы рассказываем, в замок можно было пройти только по двум крутым и узким лестницам, отделенным друг от друга караульней и сильно укрепленной башней, под которой расположены ворота.

Окруженный стенами двор занимал два акра, и в нем имелось множество предметов, достойных внимания антиквара. Кроме самого замка, во дворе возвышались две кафедральные церкви — более древняя была посвящена святому Патрику, более новая — святому Жермену, и две церкви поменьше; все они даже в те времена были сильно разрушены. Их полуразвалившиеся стены, представлявшие собой образчик грубой архитектуры древнейших времен, были построены из неотесанного серо-зеленого камня, на фоне которого выделялись оконные проемы, угловые камни, арки и другие служащие для украшения части здания, сложенные из ярко-красного песчаника.