Самый короткий путь (СИ) - "Elle D."

аудиенцию своему главнокомандующему, который, как обычно, презрел все правила

этикета и явился в Сиану не за три дня до бала, как прочие добропорядочные вальенцы, а

за три часа до него. Добро хоть его свита ехала с опережением, и уже несколько дней

дожидалась его милость графа в южном крыле дворца, откуда бесцеремонно выселили

множество благородных семей. Большая часть этих семей находилась сейчас в этом зале,

так что куда бы Уилл ни пошёл, всюду он слышал возмущения, упрёки и проклятия,

сыпавшиеся на голову графа Риверте. Прямо как в Хиллэсе, с кривой улыбкой подумал он

– а впрочем, похоже, в родной Сиане сира Риверте любили ещё меньше, чем в завоёванной

им стране.

Всё это было так непохоже на балы и званые вечера, которые устраивал Риверте в своих

собственных поместьях. За шесть лет, что Уилл следовал за ним – из города в город, из

замка в замок – сир Риверте ни на один день не оставлял свои замашки светского льва, ни

на йоту при этом не умаляя своего в высшей степени саркастичного отношения к этому

самому свету. Он регулярно созывал сборища, как две капли воды похожие на то, что

встретило Уилла шесть лет назад в день его приезда в замок Даккар – шумные, яркие,

говорливые. Его гости по-прежнему пили много вина, громко смеялись и читали друг

дружке вслух непристойные стихи – но теперь, оказавшись в Сиане, Уилл вдруг заметил

неуловимую разницу между ними и теми людьми, что окружали его сейчас. Он не мог

толком сказать, в чём именно заключалась эта разница – знал только, что, хотя общество

гостей графа Риверте редко бывало ему приятно, находиться среди них и находиться здесь

– это было всё равно что находиться в обществе простодушных сельских пастушков в

сравнении с компанией волчьей стаи. Пусть даже стая эта сверкала драгоценностями,

благоухала духами и изъяснялась на чистейшем литературном вальендо.

Уилл и сам не заметил, как снова забился в какой-то угол. Здесь не было канделябра, к

тому же неподалеку находилось окно, облепленное дамами и господами, словно пирог

мухами, так что пробиться к подоконнику не было никакой надежды. Уилл опёрся спиной

о стену, беззвучно вздохнув и украдкой утирая взмокший лоб. Здесь можно было

немножко отсидеться – по сути, тут было даже уютно, потому что на расстоянии по

меньшей мере футов пяти вокруг не было никакого столпотворения. Уилл остановил

пробегавшего мимо лакея, снял с подноса бокал с игристым вином – он предпочёл бы

простой воды, но тут её не подавали, а жара и жажда становились всё нестерпимей с

каждой минутой, – и поднёс его к губам, мысленно благодаря Бога за эту минутную

передышку.

– Ах, какое прелестное дитя! – прогромыхал внезапно зычный, трубный голос прямо перед

ним, и Уилл вздрогнул от неожиданности так, что чуть не расплескал вино. – Что это за

создание?

Там, где ещё мгновенье назад никого не было, внезапно возникла (или правильней сказать

– взгромоздилась) самая фантастическая фигура из всех, какие Уилл успел увидеть в этом

удивительном месте за прошедший час. Судя по голосу, существо сие было мужского

пола – однако взгляд утверждал иное: это было очень пожилая дама, точный возраст

которой мешал определить по меньшей мере дюймовый слой пудры на крохотном

сморщенном личике. Левую половину этого личика чуть ли не целиком занимал

здоровенный монокль, вставленный в глазницу так глубоко и основательно, что, пожалуй,

изъять его можно было бы только при помощи лома, а за моноклем рассеянно моргал

круглый бесцветный глаз. На голове дамы громоздилось чудовищное сооружение

кирпично-рыжего цвета, пышностью своей наводящее на серьёзные подозрения в

естественном происхождении. Атласная юбка своими размерами лишь немногим

превосходила это сооружение, а в складках юбки, крепко удерживаемое сухонькими

ручками старухи, вертелось и задушенно тявкало какое-то маленькое, вертлявое и

абсолютно лысое создание.

Уилл до того засмотрелся на эту импозантную даму, что не сразу обратил внимание на её

свиту, состоявшую из полудюжины куда менее колоритных кавалеров и дам.

Соответственно, он не сразу понял, что все они стоят прямо напротив него и смотрят на

него в упор, даром что их разделяет несколько шагов.

Уилл то и дело слышал, как люди шушукаются у него за спиной. Он знал, что так будет,

он был к тому готов – но ни разу ещё на него не пялились настолько бесцеремонно. Он

отвёл взгляд, выискивая путь к отступлению, когда пожилая сира снова огласила залу

своим громогласным басом:

– Что вы сказали, милочка? Говорите громче, я не слышу!

– Совсем глуха стала, как пень, – проговорила миловидная блондинка, стоявшая справа от

пожилой сиры, и, наклонившись к её правому уху, внятно и громко произнесла: – Это

Уильям Норан, монсира Фиола, я ведь уже говорила вам!

Уилл застыл. Теперь обернулись и люди, стоявшие поодаль и не входившие в группку

тугоухой сиры с лысой собачкой – и все они, как один, уставились на него. Казалось, даже

музыка и разговоры чуть поутихли. Только что Уиллу казалось, что он наконец отыскал

относительно спокойный уголок в этом сумасшедшем доме, и вдруг сотни глаз

пригвоздили его к стене недавнего убежища, не давая шелохнуться. Пальцы Уилла,

окоченев, словно примёрзли к стенке бокала, который он всё ещё держал в руках.

– А! – изрекла сира Фиола, щуря на Уилла глаз за стеклом монокля. – Тот самый Норан?

Юный содержанец графа Риверте? Ну надо же! Какой он бледненький. И как дурно одет!

Граф что же, совсем за ним не смотрит? Но всё равно – он такой хорошенький, правда,

милочка?

– Да, монсира, очень хорошенький, – равнодушно отозвалась «милочка», едва взглянув на

Уилла, который сгорал со стыда, видя заинтересованные взгляды дам – и презрительные

улыбки мужчин, что все, как один, отводили от него глаза, лишь слегка скользнув по нему

полными холодного любопытства взглядами.

– Такой хорошенький, – снова повторила сира Фиола и жалостливо вздохнула. Так, должно

быть, она вздыхала, глядя на уличных собак и кошек, которые её доброе сердце рвалось

подобрать, обогреть и накормить, против чего, однако, возмущенно протестовала

аристократическая брезгливость. – Хотела бы я, чтобы его мне представили…

– Монсира? – испугалась «милочка», и ей тут же вторили стоявшие рядом господа,

наперебой заверяя сиру Фиолу, что это никак невозможно. Старушка лениво отмахнулась

от них, на секунду выпустив шею своей лысой собачки – чем та немедленно

воспользовалась и затявкала на два тона громче.

– Ах, бросьте, неужто я совсем дура и не понимаю? Я же сказала – хотела бы! Но нет, что

вы, конечно, нет. А всё же жаль, жаль, мальчик такой хорошенький…

– Его императорское величество Рикардо Четвёртый Великий! Её императорское

величество королева Аделаида! Его милость Фернан Вальенский, шестнадцатый граф

Риверте! – прогремело из-под сводов зала.

И зал преобразился в мгновение ока.

Должно быть, это также был тонкий навык, вырабатываемый годами – либо особый

талант, передававшийся вместе с кровью истинной вальенской аристократии. Во всяком

случае, Уилл так и не понял, что произошло – суетливая толпа внезапно хлынула в

стороны, чётко разделившись на две половины, и столь же молниеносно вытянулась вдоль

стен зала двумя почти по-военному стройными шеренгами, обращёнными лицом к

пустому коридору, образованному людьми. Дамы мгновенно оказались рядом со своими

мужьями, отцами или братьями, при этом вальенские семейства расположились по

старшинству – наиболее древние и знатные оказались ближе к дверям, которые

распахнулись, впуская императорских герольдов, наименее знатные столпились в самом