Вдоль берега Стикса - Евгений Луковцев

для прислуги, и этому соответствовала ширина окон, высота потолков и скудность мебели. Азраилу и то было тесновато, а уж Феосфер, входя, вынужденно развернулся боком в дверном проёме и неосторожно чиркнул притолоку основанием своих витых широких рогов, спускающихся со лба по обе стороны головы, как у мускусного быка.

Когда он входил, Азраил как раз объяснял Альке, как плохо и неосмотрительно тот поступил, встряв со своей инициативой в процесс королевского дознания. В качестве основного аргумента дьявол использовал повышенный тон. Да такой, что подвальные крысы наверняка попрыгали в озеро и устремились вплавь к порту, где планировали забраться на первый же попавшийся корабль и уплыть с ним подальше от этого страшного места. Вторым инструментом убеждения Азраил избрал такие выражения, от которых на королевской кухне скисло всё молоко, в оранжерее повяли цветы, а старый сторожевой скорпион в подвале забился в угол и накрыл голову клешнями. Алька в который раз подивился, что прекрасно понимает все замысловатые эпитеты и красочные гиперболы этого нового, чужого ему языка.

— Ага, — хмыкнул сатана, прикрывая за собой дверь. — Вижу, профилактическая работа проводится. Мне нет нужды повторяться? Или пояснить кое-что о придворном этикете, почтении к высшим и недопустимости споров с королём?

— Пустое, — махнул рукой Азраил. — Я уже всё повторил ему по три раза. Только он непробиваем.

— Стареешь? — Феосфер по-хозяйски плюхнулся на кровать, не обращая внимания на разложенные поверх покрывала алькины вещи. — Помню, раньше ты умел объяснять более доходчиво, с первого раза. Помнишь Вабар?

— Такое не забывается, — оскалился Азраил. — Говорят, в окрестностях Ирам-зата теперь живут только джинны, люди не рискнули отстроить свои руины.

— Вот видишь? Ты мог бы…

— Нет, у этого бестолкового певуна всего две руки и две ноги. Если сделать из него наснаса, он станет ещё бестолковее.

— Певуна? — заинтересовался Феосфер. — Он поёт?

— Да, есть немного. Чуть лучше, чем играет. Не настолько, чтобы тратить на это время. Лучше расскажи, что там за история с четырьмя буквами, о которой проболтался убийца?

Алька старался не реагировать на обсуждение себя в третьем лице. Это было непросто, потому что он помнил из сказок, кто такие одноногие-однорукие-одноглазые наснасы. Сатана, в свою очередь, не стал развивать тему, а вопрос Азраила попросту проигнорировал. Зато живо заинтересовался вокальными способностям гостя.

— Спой мне, человек! — потребовал он. — Может быть, это у тебя получается лучше, чем заступаться за наёмных убийц?

Алька скривил губы, изображая высшую степень презрения.

— Я не в настро… — начал он и тут же закашлялся, получив лёгкий тычок когтем под ребро. Азраил, стоя между ним и Феосфером, незаметно и многозначительно показывал Альке кулак.

Препираться расхотелось. Потеснив Феосфера и сунув руку под кровать, Алька извлёк на свет скрипку. На Насмешке ей серьёзно досталось, но кое-какие звуки этот инструмент ещё мог издавать. Вставать по центру комнаты Алька не стал, а наоборот, всем назло уселся в дальний от дверей угол.

Сначала взял несколько нот наобум, просто разминая руку. Чуть подтянул струну, попробовал ещё раз. Провёл смычком вверх-вниз в темпе adagio. Звуки лились гармоничные, но бессвязные, без единой мелодии. Алька немного ускорился, перешёл на andante. И пару минут спустя неожиданно понял, что скрипка уверенно поёт в стиле быстрой джиги, а сатана откинулся на своём ложе и, забывшись, отбивает копытом такт в шесть восьмых.

Теперь Алька знал, что будет петь. Слова из старой песни на родном языке вспомнились легко, хотя на новый лад ложились нестройно, местами без рифмы. Ничего, потерпят.

Привет, тюремщик! Как дела?

Что нового в миру?

Меня чахотка извела,

К утру видать помру.

Но все равно ты в этот час

Поближе подойди.

Послушай мой последний сказ

И рядом посиди.

Не думай, я тебя в сердцах

Теперь не прокляну.

И там, при высших судиях,

Со злом не помяну.

Ты был орудием простым,

Того, кто правит бал.

И я давно тебя простил,

Хоть ты того не знал.

Ты мог мечом или огнем

Сто раз меня пытать,

Но я стерпел, я смог при нем

Всей тайны не сказать.

Ведь голод, мрак и рудники

Не худшее, что есть.

И боль в груди, и нет руки,

Но мне осталась месть.

И я сегодня ухожу

Насытившись вполне,

И я сегодня все скажу,

А ты послужишь мне.

Когда швырнете вы меня

В канаву под откос,

Садись, начальник, на коня,

Свези ему донос.

Ты передай, как сам узнал,

Но только все точь в точь!

Мол, лишь при смерти я сказал,

Как он отыщет дочь.

Скажи ему, что я увез

В далекий край ее.

Скажи, что под присмотром звезд

Оставил там ее.

Скажи, что прежде опоил

Настоем страшных трав,

Здоровье с жизнью сохранил,

Лишь память всю забрав.

Весь мир он может обыскать,

Но годы и нужда

Сумели облик поменять —

Не сыщет никогда.

Он сам уж стар. Наверно, сил

Нет для былых забав.

Но у него теперь есть сын

И жаден, и лукав.

Как злая копия, отца

Судьбу он повторит.

И как отцу, для подлеца

Весь мир стоит открыт.

Он ездит села разорять

Побором и гульбой,

И так же бесы-егеря

Хранят его покой,

И так же будет бедовать

Вокруг народ простой.

Пока не встретится опять

С пропавшей брат сестрой.

И, не узнав, на страшный грех

В чреде других пойдет.

А мой загробный страшный смех

Отца его проймет.

И черная взойдет луна

Над проклятой семьей,

Моя же будет отмщена,

И я найду покой.

Последние ноты мелодии уже отзвучали, а сатана продолжал постукивать по столешнице одним пальцем с широким фиолетово-черным когтем. Алька скосил взгляд на Азраила и с удовольствием отметил, что у того тоже подрагивает кончик хвоста — в такт мысленно продолженной музыки. Только рожа у него по-прежнему была недовольной, растерянной. Дьявол выжидательно смотрел на Феосфера.

— Да-а-а-а, — наконец протянул король, сбрасывая с себя очарование музыки. — Певун ты и вправду хороший, но с мозгами… Тяжёлый случай. Если ты этой песней хотел меня лишний раз поддеть, то считай, что тебе удалось.

Тут